— Ну, смотри, Люда, какая мощь! Зверь, а не машина! — голос Вадима, полный мальчишеского восторга и хозяйского самодовольства, ворвался в тишину её рабочего кабинета через открытое окно.
Людмила оторвала взгляд от экрана ноутбука, где стройными рядами бежали строки кода, и посмотрела во двор. Там, на идеально подстриженном газоне, который она оплатила садовнику в прошлый вторник, возвышался он. Огромный, чёрный, блестящий на солнце хромированный монстр из нержавеющей стали, похожий скорее на пульт управления космическим кораблём, чем на приспособление для жарки мяса. Вадим с видом опытного инженера протирал его безупречную крышку специальной тряпочкой, любуясь своим отражением в отполированной поверхности.
Она молча наблюдала за ним. Три дня назад она сидела точно так же, за этим же столом, когда после очередного намёка мужа о «нормальном мужском отдыхе» открыла сайт магазина и одним кликом мыши перевела за это чудовище с шестью горелками, вертелом и боковой конфоркой сумму с шестью нулями.
Сумму, за которую можно было купить неплохой подержанный автомобиль. Сумму, которая ушла с её, Людмилы, счёта, помеченного в онлайн-банке как «основной». Вадим же накануне вечером, за ужином, смущённо просил у неё пару тысяч «на бензин и сигареты», жалуясь, что на его основной работе опять «задерживают какие-то выплаты».
— Людок, иди глянь, как я его собрал! Инструкция для идиотов, я и без неё справился! — снова крикнул он, не оборачиваясь.
Людмила медленно встала. Она чувствовала, как внутри неё начинает закипать что-то тёмное и вязкое. Не злость, нет. Это было холодное, концентрированное презрение. Она прошла через просторную гостиную, проведя рукой по гладкой поверхности дубового стола, который Вадим на прошлой неделе с гордостью демонстрировал своему отцу, рассказывая, как «удачно урвал его на распродаже». Она помнила, как три месяца торговалась с дизайнером за этот стол, сделанный на заказ по её эскизам.
Выйдя на террасу, она остановилась. Запах нового металла смешивался с ароматом свежескошенной травы. Вадим повернулся к ней, и его лицо расплылось в самодовольной ухмылке.
— Ну как тебе? Это тебе не сковородка. Это уровень. Скоро ребята приедут, вот обзавидуются.
Она обвела взглядом гриль, потом его сияющее лицо.
— Красивый.
Её ровный, лишённый всякого энтузиазма тон заставил его слегка нахмуриться. Он ожидал восторгов, похвалы, подтверждения своей значимости.
— Да что ты понимаешь в настоящих вещах. У тебя там только циферки на экране, а тут — вот, можно потрогать, мясо пожарить. Мужицкое дело, — он снисходительно похлопал по крышке гриля. — Вот это я понимаю, вложение. В дом, в семью. Мужик должен гнездо обустраивать, чтобы всё было на уровне. А не за компьютером штаны просиживать.
Он сказал это как бы вскользь, не придавая значения словам, которые уже давно стали привычным фоном их жизни. Её работа, приносившая девяносто процентов семейного дохода, в его системе координат была не более чем «сидением дома», несерьёзным хобби, позволяющим ей не скучать.
Людмила ничего не ответила. Она просто смотрела на него, и в её взгляде не было обиды. Там было что-то другое, новое и пугающее для него, если бы он только смог это разглядеть. Это был взгляд энтомолога, изучающего особенно отвратительное насекомое перед тем, как наколоть его на булавку. Она молча развернулась и пошла обратно в дом. Пусть. Пусть сегодня он будет королём. Пусть его спектакль для друзей пройдёт с оглушительным успехом. Она даже поможет ему в этом. Чем выше он заберётся на свою гору из лжи, тем больнее будет падать. А она сегодня будет не просто зрителем. Она будет той, кто выбьет из-под него опору.
— Серый, зацени, какая прожарка! Medium rare, как ты любишь! — Вадим, с видом жреца, совершающего священный ритуал, поддел виртуозным движением щипцов огромный, сочащийся соком стейк и переложил его на блюдо.
Гости, расположившиеся в плетёных креслах на террасе, одобрительно загудели. Густой, пряный дым от гриля смешивался с запахом дорогого пива и мужского парфюма. Компания собралась самая что ни на есть вадимовская: его коллеги по работе, пара друзей со студенческих времён — все крепкие, громкоголосые мужчины, ценящие простые радости жизни вроде хорошего мяса и возможности похвалить друг друга за материальные достижения. Их жёны, скучающие и ухоженные, сидели чуть поодаль, лениво обсуждая маникюр и новые коллекции в магазинах.
Людмила двигалась между ними плавно, почти бесшумно, как тень. На её лице застыла вежливая, ничего не выражающая улыбка хозяйки, которая рада гостям. Она молча наполнила опустевшие бокалы, добавила в салатник свежей зелени, убрала пустые бутылки. Каждое её движение было выверенным и точным. Но внутри неё рос ледяной кристалл ярости. Он не обжигал, а холодил, делая её мысли острыми, как осколки стекла.
— Вадь, ну ты красавец, конечно. Дом отгрохал — дворец! — восхищался Андрей, один из самых близких друзей, обводя рукой пространство. — Помню, ты ещё год назад говорил, что ищешь что-то стоящее. Нашёл-таки!
Вадим самодовольно хмыкнул, принимая похвалу как должное.
— Да, с участком этим повозиться пришлось. Но я сразу понял — место топовое. Тихо, соседей не видно. С керамогранитом этим намучился, конечно, — он махнул рукой в сторону террасы, пол которой был выложен стильной серой плиткой. — Десять фирм объездил, пока нашёл нужный оттенок и фактуру. Наши же делать не умеют ни черта, пришлось итальянский заказывать.
Людмила в этот момент ставила на стол соусницу. Она помнила, как три ночи подряд сидела на итальянских дизайнерских форумах, составляя сравнительные таблицы цен и сроков доставки, а потом сама вела переписку с поставщиком, потому что Вадим не знал ни слова по-английски. Но она промолчала, лишь чуть крепче сжав холодное стекло соусницы.
Спектакль продолжался. Вадим, опьянённый не столько пивом, сколько всеобщим вниманием и собственным враньём, вошёл в раж. Он водил друзей по дому, показывая «свой» кабинет с панорамным окном, рассказывая, как он «лично контролировал» укладку паркета и «сам придумал» эту систему освещения.
Кульминацией вечера, разумеется, стал гриль. Вадим с гордостью объяснял друзьям преимущества газовой системы перед угольной, сыпал терминами вроде «инфракрасная горелка» и «чугунные решётки с фарфоровым покрытием», которые он, очевидно, вычитал в рекламном буклете.
— Такая штука, пацаны, сама за себя говорит. Это не просто мангал. Это статус. Когда ты в свой дом вкладываешь, ты в себя вкладываешь.
Одна из жён, Марина, с сочувствующей улыбкой повернулась к Людмиле.
— Тебе повезло с мужем, Люда. Настоящий хозяин. Всё в дом, всё для семьи. Мой только о рыбалке своей думает.
Людмила посмотрела на неё долгим, нечитаемым взглядом и медленно кивнула.
— Да, — произнесла она всего одно слово. Но в этом «да» было столько ледяного сарказма, что Марина невольно поёжилась, хотя вечер был тёплым.
Людмила вернулась к столу. Она смотрела, как Вадим, её муж, раздаёт куски мяса, купленного на её деньги, в доме, купленном на её деньги, приготовленного на гриле, купленном на её деньги, и чувствует себя при этом царём и богом. Она больше не испытывала унижения. Она чувствовала лишь нарастающее предвкушение. Предвкушение финала этого затянувшегося фарса. Она подождёт ещё немного. Для максимального эффекта ему нужно было подняться на самый пик своего самодовольства. И этот момент был уже совсем близок.
Мясо было съедено, пиво лилось рекой, и солнце, начав клониться к горизонту, окрасило небо в тёплые, расслабленные тона. Вадим, стоявший в центре компании, чувствовал себя на вершине мира. Он был хозяином этого праздника, этого дома, этой жизни. Слегка покачиваясь от выпитого и распираемый гордостью, он поднял свой бокал. Гомон на террасе стих.
— Друзья! — его голос прозвучал громко и весомо. — Я хочу сказать… вот смотрю я на вас, на свой дом, на всё это… и понимаю: вот оно, счастье. Настоящее, мужицкое. Когда ты не просто существуешь, а строишь. Когда ты своими руками, своим горбом, создаёшь крепость для своей семьи. Этот дом — это не просто стены. Это моя философия. Каменный дом — каменная стена, за которой моей жене спокойно и уютно. Потому что она знает: за ней стоит настоящий мужик, добытчик, который…
Он не договорил. Договорить ему не дала Людмила. Она сделала один шаг вперёд, выйдя из тени навеса террасы в лучи закатного солнца. Она не повысила голос, не изменилась в лице. Она просто начала говорить — ровно, чётко и убийственно спокойно, словно зачитывала биржевую сводку. Её голос легко перекрыл его пьяный пафос.
— …который умеет только красиво врать.
Вадим замер с поднятым бокалом. Разговоры оборвались мгновенно. Все взгляды — удивлённые, недоумевающие, любопытные — устремились на неё.
— Люда, ты чего? — растерянно пробормотал он, пытаясь превратить всё в шутку.
Но она не смотрела на него. Её взгляд скользил по лицам ошеломлённых гостей, поочерёдно задерживаясь на каждом.
— Да ты живёшь за мой счёт! Всё, что есть у нас, куплено с моих денег! А ты только и делаешь, что врёшь всем, что это ты на всё заработал, когда твои деньги в действительности уходят только на твоё пивко!
Наступила такая тишина, что стало слышно, как шипит остывающий жир на решётке гриля. Вадим побагровел.
— Ты… ты что несёшь? Совсем с ума сошла от своего компьютера?
Людмила проигнорировала его выпад. Она обратилась к Андрею, который всё ещё сжимал в руке бокал.
— Андрей, тебе нравится этот дом? Вадим тебе рассказывал, как он его «нашёл» и «выбирал»? Я могу рассказать другую историю. Двадцать восьмого мая прошлого года, в 11:04 утра, с моего брокерского счёта, открытого на моё имя, была переведена сумма в восемнадцать миллионов четыреста тысяч рублей на счёт предыдущего владельца. Платёжное поручение я могу показать прямо сейчас, оно у меня в телефоне. Вадим в это время был на рыбалке.
Она перевела взгляд на Серого, который с восхищением разглядывал гриль.
— Сергей, а тебе как гриль? «Статус», «вложение в семью»? Замечательно. Этот «статус» обошёлся в сто семьдесят две тысячи рублей. Они были списаны с моей кредитной карты три дня назад, в четверг, в 14:32. Я оплачивала его, сидя вот за тем столом, в своём кабинете. Мой муж в это время спал на диване в гостиной после плотного обеда, который я ему приготовила.
Каждое её слово было гвоздём, вбиваемым в крышку гроба его репутации. Гости сидели неподвижно, боясь пошевелиться. Жёны друзей смотрели на Людмилу со смесью ужаса и тайного восхищения.
— Да что ты слушаете её! Она больная! Переработала! — взвизгнул Вадим, его лицо исказилось от ярости и унижения.
— Больная? — Людмила впервые за всё это время повернула голову и посмотрела прямо на него. В её глазах не было ни гнева, ни обиды. Только холодное, чистое презрение. — А когда ты вчера просил у меня три тысячи «на бензин», чтобы заехать за пивом для сегодняшнего вечера, я не была больной? И машина, на которую ты просил бензин, — тоже моя. Куплена год назад. Все документы на моё имя. Хочешь, я продолжу? Рассказать про ремонт? Про мебель? Про твою последнюю зарплату в сорок восемь тысяч рублей, которую ты потратил за неделю?
Он стоял посреди своей униженной гордости, обличённый и раздавленный. Его кулаки сжались так, что побелели костяшки. Он больше не был хозяином положения, не был «добытчиком» и «каменной стеной». Он был просто мелким лжецом, пойманным на горячем. И в его глазах, до этого светившихся самодовольством, теперь разгорался другой, дикий и неуправляемый огонь.
Слова кончились. В арсенале Вадима не осталось ни одной лжи, ни одной увёртки, способной спасти его от этого тотального, публичного уничтожения. Лицо, ещё минуту назад лоснящееся от самодовольства, превратилось в безобразную маску чистой, животной ярости. Он перевёл дикий, затравленный взгляд с ледяного лица Людмилы на символ своего позора — огромный, блестящий гриль, который ещё полчаса назад был предметом его безмерной гордости.
— А-а-а-а! — вместо ответа из его горла вырвался нечленораздельный рёв, полный боли и бессильного гнева.
Одним мощным, отчаянным движением он вцепился в тяжёлую стальную конструкцию и с нечеловеческой силой рванул её на себя. Гриль, весивший больше центнера, накренился. На мгновение он замер, балансируя на своих колёсиках, а затем с грохотом рухнул на бок. Раскалённая докрасна чугунная решётка с шипением вывалилась наружу, а за ней, словно адские уголья, посыпались по идеально зелёному, чуть подсохшему от летнего зноя газону ярко-оранжевые брикеты.
Сухая трава вспыхнула мгновенно. Небольшой огонёк, лизнув землю, за долю секунды превратился в жадное, быстро расползающееся по двору пламя. Поднялся едкий дым. Одна из жён испуганно вскрикнула.
Началась суматоха, лишённая всякой логики. Андрей, самый трезвый из всех, схватил почти пустой садовый шланг и стал отчаянно дёргать за кран. Сергей, не найдя ничего лучше, плеснул в сторону огня остатками пива из своего бокала, что вызвало лишь злобное шипение и новый клуб дыма. Кто-то из гостей бросился к небольшому надувному бассейну, зачерпывая воду пластиковыми стаканчиками и бестолково выливая её на края пожарища.
А Вадим стоял посреди этого хаоса неподвижно. Он смотрел не на огонь и не на паникующих друзей. Он смотрел на Людмилу. Она тоже не двигалась, стоя на террасе, и в её глазах не было ни страха, ни сожаления. Только спокойное, отстранённое наблюдение. Она словно смотрела кино, финал которого был ей давно известен. Этот взгляд окончательно сломал его. В нём он увидел свой приговор — окончательный и бесповоротный.
Осознание того, что он потерял всё — не дом, не гриль, а лицо, уважение, иллюзию собственной значимости — ударило по нему с силой кувалды. Он развернулся и, ни на кого не глядя, бросился в дом. Он не бежал за вещами или документами. Его целью был маленький стеклянный столик у входа, на котором всегда лежали ключи. Не свои, нет. Своих у него давно не было — его старую развалюху он продал год назад, «чтобы вложиться в общее дело». Он схватил брелок от её машины — нового, дорогого кроссовера, который она купила себе три месяца назад.
Через несколько секунд раздался рёв мощного мотора. Гости, отвлёкшись от тушения, обернулись. Они увидели, как из гаража задним ходом на бешеной скорости вылетает серебристый автомобиль. Вадим, не оглядываясь, вывернул руль, взвизгнули шины, и машина, едва не задев забор, рванула прочь по тихой дачной улочке, оставляя за собой облако пыли.
Пожар был почти потушен. Неловкая тишина опустилась на задний двор. Газон был испорчен чёрным, уродливым пятном. Изуродованный, дымящийся гриль лежал на боку, как поверженное металлическое чудовище. Запах гари смешивался с ароматом пролитого пива и растоптанных цветов.
Гости, избегая смотреть на Людмилу, начали неловко прощаться.
— Люда, мы, наверное, пойдём…
— Да, уже поздно…
— Ты это… держись там…
Она молча кивала каждому, не находя нужным произносить пустые слова вежливости. Через десять минут она осталась одна.
Людмила стояла на террасе посреди этого разгрома, созданного руками её мужа. Она смотрела на пустую дорогу, где скрылся её автомобиль, угнанный её мужчиной. Вечерний воздух был прохладным. Она не чувствовала ничего. Ни боли, ни злости, ни облегчения. Только оглушающую, всепоглощающую пустоту и холодное, кристально ясное осознание. Всё. Это конец. Настоящий. Без возврата…
