Алиса стояла перед зеркалом, поправляя локоны, которые так долго укладывала. Платье цвета морской волны элегантно облегало фигуру, макияж был безупречен — она специально записалась к визажисту, хотя обычно красилась сама. Всё должно было быть идеально. Просто обязано.
— Ты великолепна, — Илья обнял её со спины, поцеловав в висок. — Мама будет в восторге.
Алиса промолчала, глядя на их отражение. Пять лет брака, и она так ни разу и не услышала от Марины Петровны слов одобрения. Но сегодня… сегодня всё будет иначе. Она так тщательно готовилась к этому вечеру, что просто не могло быть по-другому.
Обычно на Новый год они собирались у свекрови — в её просторной трёхкомнатной квартире с антикварной мебелью и хрустальными люстрами. Марина Петровна царствовала там как королева, и Алиса всегда чувствовала себя неуместной гостьей, которая всё делает не так: не так оформляет салат, не так накрывает на стол, не так разговаривает с родственниками мужа.
Но три недели назад Марина Петровна упала на льду и повредила ногу. Ничего серьёзного, но врачи рекомендовали поменьше ходить. И тогда Алиса решилась.
— Марина Петровна, — сказала она в телефонную трубку, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, — давайте в этом году встретим Новый год у нас? Вам не нужно будет готовить, беспокоиться… Я всё организую. Вы просто приедете и отдохнёте.
Пауза на том конце провода была долгой.
— Ну… если настаиваешь, — наконец произнесла свекровь тоном, которым соглашаются на неприятную медицинскую процедуру. — Только смотри, не переборщи с приправами. И помни, что оливье я ем только с докторская колбасой, никакой копчёной курицы.
Алиса записала. Потом записала ещё двадцать пунктов предпочтений, которые Марина Петровна продиктовала за следующие полчаса.
И вот, три недели спустя, квартира сияла чистотой. Алиса драила, убирала, перестирывала шторы. Скатерть — белоснежная, с тончайшим кружевом — была отглажена так тщательно, что не было видно ни единой складочки. На ней был расставлен сервиз, который они получили на свадьбу и почти не использовали: тончайший фарфор с золотой каёмкой.
Меню она планировала неделю. Оливье — с докторской. Сельдь под шубой — классическая, со свеклой мелкой тёрки, как любит свекровь. Холодец из индейки — Марина Петровна считала свиной слишком жирным. Запечённая курица с овощами — фирменное блюдо, рецепт которого Алиса выпрашивала у шеф-повара ресторана, где они отмечали годовщину. Грибные жульены в кокотницах. Тарталетки с икрой и сёмгой. Фруктовая нарезка. Торт «Наполеон» — слоёный, тающий во рту.
Она готовила два дня. Руки болели от нарезки, спина ныла от стояния у плиты. Илья несколько раз заглядывал на кухню с озабоченным видом:
— Ты не перегибаешь? Мама же не…
— Всё будет хорошо, — отрезала Алиса. — Просто доверься мне.
Ей так хотелось верить в эти слова. Хотелось, чтобы Марина Петровна наконец увидела в ней не чужую женщину, отобравшую сына, а родного человека. Семью.
Звонок в дверь прозвучал ровно в восемь. Алиса вздрогнула, разглаживая ладонями платье, и пошла открывать.
Марина Петровна стояла на пороге в элегантном сером костюме, опираясь на трость. Волосы были уложены в безупречную причёску, макияж — строгий и выдержанный. Она окинула Алису оценивающим взглядом с головы до ног.
— Здравствуйте, — Алиса улыбнулась, отступая в сторону. — Проходите, пожалуйста. Как вы себя чувствуете?
— Нога побаливает, — свекровь прошла в прихожую, вытирая ноги о коврик гораздо дольше, чем требовалось. — Но что поделать. Илья, помоги мне раздеться.
Сын бросился исполнять просьбу. Алиса приняла шубу — тяжёлую, норковую — и повесила в шкаф.
— Проходите в гостиную, — она распахнула дверь, пропуская гостью вперёд.
Марина Петровна вошла и остановилась, осматривая комнату. Алиса замерла у порога, ожидая реакции. Она так старалась: купила новые подушки для дивана, живые цветы в вазах, включила гирлянды, которые мягко мерцали на ёлке.
— Гирлянды мигают слишком часто, — произнесла свекровь, усаживаясь в кресло. — У меня от этого голова заболит. И цветы эти… лилии? У меня на них аллергия.
— Это не лилии, это альстромерии, — Алиса почувствовала, как сжимается что-то внутри. — И гирлянда не мигает, она просто мерцает…
— Мерцает, мигает — какая разница. Выключи, пожалуйста.
Алиса молча выдернула вилку из розетки. Илья, проходя мимо, сочувственно сжал её плечо.
— Мам, хочешь чаю? Или сразу сядем ужинать?
— Сначала чаю, — Марина Петровна устроилась поудобнее, разглядывая комнату. — Надо отдышаться после дороги.
Алиса заварила чай — зелёный, с жасмином, самый дорогой, который нашла в специализированном магазине. Принесла с печеньем на тарелочке.
— Я не пью зелёный на ночь, — свекровь отодвинула чашку. — От него не спится. Неужели ты не знала?
— Простите, я… Сейчас заварю чёрный.
На кухне Алиса прислонилась к столешнице, сжимая кулаки. Спокойно. Это просто чай. Ничего страшного. Сейчас будет ужин, и всё наладится. Все блюда идеальны, она столько раз всё проверяла…
Они сели за стол в одиннадцать. Алиса зажгла свечи, разлила вино — полусладкое красное, специально выбранное под мясо. Марина Петровна придвинула к себе тарелку и начала накладывать оливье.
Алиса наблюдала, как свекровь берёт ложку салата, поднимает ко рту, жуёт. Лицо Марины Петровны оставалось бесстрастным.
— Что-то ты переборщила с майонезом, — наконец произнесла она. — И картошка крупновата нарезана. Надо было мельче.
— Я нарезала так, как обычно режут для оливье…
— Ну да, обычно. А я люблю мельче. Я же говорила.
— Вы не говорили о размере нарезки, — Алиса почувствовала, как голос звучит жёстче, чем хотелось бы. — Только о колбасе.
— Ах, так я ещё и виновата, что ты этого не понимаешь? — свекровь отложила вилку. — Любая хозяйка знает, что картошку в оливье режут мелким кубиком.
Илья беспокойно заёрзал на стуле.
— Мам, по-моему, очень вкусно. Алиска так старалась…
— Я и не говорю, что невкусно. Просто указываю на недочёты. Или мне теперь нельзя высказать своё мнение?
Алиса молча встала и понесла на стол остальные блюда. Холодец подрагивал на тарелке, аппетитно поблёскивая. Курица, румяная и ароматная, была украшена веточками розмарина. Жульены дымились в кокотницах.
— О, холодец, — Марина Петровна взяла ложку. — Интересно, что получилось.
Она зачерпнула, попробовала. Алиса видела, как двигается её челюсть, как она проглатывает, как лицо приобретает всё более критическое выражение.
— Мало застыл, — вынесла вердикт свекровь. — И желатина, видимо, переборщила. Настоящий холодец должен таять во рту, а тут такая резиновая текстура…
— Я делала из индейки, как вы просили, — Алиса сжала руки под столом. — Она даёт меньше клейкости, поэтому без желатина…
— Вот именно! Надо было дольше варить, добавить куриные лапки для клейкости. Зачем желатин? Это же не желе, это холодец!
— Но вы же сами говорили, что свиной слишком жирный…
— Ну и что? Можно было взять говядину с курицей. Разве это не очевидно?
Илья потянулся к горячему.
— Давайте попробуем птицу. Пахнет божественно!
Алиса наблюдала, как он отрезает кусочек, кладёт в рот, как его лицо светлеет от удовольствия.
— Алис, это невероятно! Мам, попробуй обязательно!
Марина Петровна взяла крошечный кусочек, долго разглядывала его поворачивая то одной стороной, то другой.
— Суховата, — сказала она после дегустации. — И корочка местами подгорела. Видишь, тут, с этого края? Нужно было температуру убавить и фольгой накрыть.
— Я накрывала фольгой, — Алиса почувствовала, как подступают слёзы. — Первый час. А потом сняла, чтобы получилась корочка.
— Вот и получилась. Подгоревшая. А нужно было до конца держать под фольгой и только в последние десять минут открыть.
— Марина Петровна, — голос Алисы дрогнул, — вы хоть одно блюдо можете оценить? Хоть что-то вам нравится?
Свекровь удивлённо подняла брови.
— Я же не ругаю, я просто конструктивно критикую. Тебе же самой полезно знать, где ты ошиблась. Или ты хочешь, чтобы я врала и говорила, что всё прекрасно?
— Я хочу, чтобы вы хотя бы попытались увидеть, сколько усилий…
— Вот именно, усилий! — перебила Марина Петровна. — Много усилий, а результат посредственный. Потому что ты не слушаешь советы, делаешь всё по-своему. Я же тебе говорила…
— Что вы мне говорили? — Алиса почувствовала, как внутри начинает закипать что-то горячее и опасное. — Вы мне наговорили список требований на три страницы! Я готовила два дня! Я спала четыре часа! Я всё сделала именно так, как вы просили!
— Не кричи на мою мать, — впервые вмешался Илья, и в его голосе прозвучала сталь. — Она просто хотела помочь…
— Помочь? — Алиса повернулась к нему. — Она за весь вечер не сказала ни одного хорошего слова! Ни одного!
— Ну вот, началось, — Марина Петровна театрально откинулась на спинку стула. — Я так и знала, что ты закатишь сцену. У тебя это всегда так: стоит мне что-то сказать, ты сразу в слёзы и крики.
— Я не закатываю сцену! Я пытаюсь…
— Пытаешься что? Доказать, что ты лучше меня? Что ты лучшая хозяйка, лучшая жена? — свекровь наклонилась вперёд, и в её глазах блеснуло что-то холодное. — Но это не так. Я знаю своего сына тридцать два года, а ты всего пять лет пытаешься изображать из себя идеальную жену.
— Мама! — Илья побледнел. — Прекрати!
— Что прекратить? Правду говорить? — Марина Петровна разошлась. — Я молчала пять лет. Молчала, когда ты женился на ней, хотя я говорила, что вы слишком разные. Молчала, когда она вытащила тебя из нашей семьи, когда ты перестал приезжать по выходным. Молчала, когда она уговорила тебя снять эту квартирку на окраине вместо того, чтобы жить со мной в центре…
— Квартирку? — Алиса почувствовала, как руки начинают дрожать. — Это наш дом!
— Дом? Три комнатки в панельке без ремонта? — свекровь окинула взглядом гостиную. — У меня квартира вдвое больше и в сто раз лучше. И готовить я умею лучше. И одеваюсь со вкусом, а не как… — она скользнула взглядом по платью Алисы, — как радуга какая-то.
— Мама, немедленно прекрати! — Илья встал. — Ты переходишь все границы!
— Какие границы? Я своё мнение высказываю! — Марина Петровна тоже поднялась, опираясь на трость. — Или теперь матери нельзя говорить правду сыну? Илюша, ты же сам видишь: она не умеет готовить, не умеет принимать гостей, у неё нет вкуса…
— Заткнитесь! — крикнула Алиса.
Повисла оглушающая тишина. Свечи на столе мерцали, отбрасывая дрожащие тени. Алиса стояла, опершись руками о спинку стула, и впервые за пять лет смотрела свекрови прямо в глаза без страха, без попыток угодить, без надежды на одобрение.
— Марина Петровна, — её голос звучал спокойно и твёрдо, — вы закончили?
— Ты как разговариваешь с моей матерью? — начал Илья, но Алиса подняла руку, останавливая его.
— Нет, Илюша. Сейчас говорю я. Я молчала пять лет. Пять лет я пыталась вам понравиться, — она посмотрела на Марину Петровну. — Я учила ваши рецепты. Носила одежду, которая, как мне казалось, вам понравится. Причёсывалась так, как вы советовали. Я слушала ваши истории про то, какая вы прекрасная мать и хозяйка. Я кивала, когда вы рассказывали, как надо жить правильно.
— Вот видишь, Илья, — свекровь повернулась к сыну, — я же говорила, что она…
— Я не закончила, — отрезала Алиса, и в её голосе прозвучала такая твёрдость, что Марина Петровна замолчала. — Пять лет я пыталась построить мосты. А вы их методично разрушали. Каждый раз. Каждым словом. Каждым взглядом. Я думала, что сегодня будет иначе. Что если я приложу максимум усилий, вы наконец увидите, что я не враг. Что я люблю вашего сына. Что я стараюсь быть хорошей женой и хозяйкой.
Она обвела взглядом стол, уставленный едой.
— Но вы не можете сказать ни одного хорошего слова. Ни одного! Вам мало того, что я готовила два дня? Что я отгладила эту чёртову скатерть до идеального состояния? Что я записалась к визажисту, хотя еле свела концы с концами в этом месяце? Вам всего мало. Потому что дело не в еде, не в квартире, не в моём платье.
— Тогда в чём? — Марина Петровна скрестила руки на груди.
— В том, что я не вы. В том, что ваш сын выбрал меня, а не остался с вами. И вы никогда меня за это не простите.
— Алиса, — Илья шагнул к ней, но она отстранилась.
— А ещё, — продолжила она, глядя в глаза свекрови, — вы только что оскорбили не только меня, но и мою семью. Вы назвали мой дом «квартиркой». Вы сказали, что у меня нет вкуса. Что я плохая хозяйка. И вы сделали это в моём доме, за моим столом, который я накрыла для вас.
— Ну и что ты хочешь? — в голосе Марины Петровны появились истерические нотки. — Чтобы я извинилась? Чтобы я соврала, что мне всё понравилось?
— Я хочу, — Алиса подошла ближе, глядя на женщину, которая ещё пять минут назад казалась ей такой непобедимой, — чтобы вы ушли. Прямо сейчас.
— Что? — Марина Петровна опешила.
— Ты спятила? — Илья схватил Алису за руку. — Она моя мать! Новый год через час!
— Именно, — Алиса высвободила руку и указала на дверь. — Да, выгоняю вас прямо в новогоднюю ночь! По-вашему, я должна терпеть оскорбления в собственном доме?
— Илья! — взвизгнула свекровь. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Я слышу, как ты разговариваешь с моей женой, — Илья провёл рукой по лицу. — И мне не нравится ни то, ни другое. Но, мам… — он тяжело вздохнул, — ты действительно перешла все границы сегодня.
— Ты на её стороне? — Марина Петровна побелела. — Твоя мать, которая тебя родила, вырастила…
— Которая последние пять лет делает всё, чтобы разрушить мой брак, — закончил Илья. — Я любил тебя. Люблю. Но Алиса права. Ты не можешь так себя вести.
— Я… я пойду, — свекровь схватила сумочку со стола. — Я всё поняла. Вы оба против меня. Хорошо. Прекрасно. Я уйду!
Она двинулась к выходу, тяжело опираясь на трость. Илья метнулся за ней.
— Мам, подожди, я вызову такси…
— Не надо! Я сама…
— Мама, ты не можешь идти пешком с больной ногой. Дай я хотя бы…
Алиса стояла в гостиной, слушая, как они препираются в прихожей. Как Илья всё-таки заказывает такси, как мать что-то шипит ему в ответ. Как щелкнула входная дверь.
Илья вернулся минут через десять — видимо, проводил мать до машины. Лицо его было серым.
— Это было необходимо? — он смотрел на жену так, словно видел впервые.
— Да, — Алиса опустилась на стул. Всё тело внезапно налилось свинцовой тяжестью. — Необходимо.
— Она моя мать.
— Я знаю. И это мой дом.
— Наш дом, — поправил Илья.
— Тогда давай договоримся, — Алиса посмотрела на него. — Я полноправная хозяйка этого дома. И мне решать, кому тут рады, а кому нет. Я пять лет строила мосты, которые твоя мать методично разрушала. Я устала. Мне хватит.
— То есть ты запрещаешь мне видеться с матерью?
— Нет, — она покачала головой. — Видься, сколько хочешь. Встречайся с ней в кафе, у неё дома, где угодно. Но сюда, в этот дом, она больше не войдёт, пока не научится уважать меня.
— Это ультиматум?
— Это черта, — Алиса устало улыбнулась. — Которую я должна была провести ещё пять лет назад. Илья, я люблю тебя. Но я не буду терпеть унижения. Никогда больше.
Он молчал, разглядывая стол с нетронутой едой, потухшие свечи, опустевшие бокалы.
— А если она не изменится?
— Если не изменится, — Алиса пожала плечами. — Это её выбор. Я не буду больше пытаться ей понравиться. Если она захочет наладить отношения — милости просим. Но на моих условиях. С уважением. Или никак.
В тишине раздались первые удары курантов. До Нового года оставалась минута. Илья подошёл, протянул руку жене. Алиса поднялась, и они встали у окна, глядя на салют, который начал расцветать над городом.
— С Новым годом, — прошептал он ей в волосы.
— С Новым годом, — ответила она.
И впервые за пять лет Алиса встречала Новый год без камня на душе, без страха, без попыток быть кем-то другим. В своём доме. Со своими правилами.
На столе остывала курица, которую никто не оценил. Но Алиса больше не чувствовала боли. Она чувствовала облегчение. И свободу.
Наконец-то.
