«— Делим мамины миллионы!» — хмыкнул Егор, глядя на закрытую дверь гостиной.
Они со Светой сидели на кухне. Мать, Елена Сергеевна, полчаса назад заперлась там с нотариусом.
— Тише ты, — Света нервно крутила в руках телефон. — Услышит.
— И пусть. Все равно сегодня все решится. Мать же сказала: «Раздам всем то, что причитается». Наконец-то.
Света поморщилась.
— Не «миллионы». У нее эта квартира, дача и счет в банке. Не густо, конечно, но…
— Но это лучше, чем ничего, — закончил Егор. — Мне через месяц кредит платить.
— А мне ипотеку, — подхватила Света. — Хорошо, что она хоть с этим помогает. Но пора уже и по-крупному.
— Главное, чтобы она глупостей не наделала, — пробормотал Егор. — Со своими этими… фондами для бездомных кошечек. Увидит блохастую тварь и все ей отпишет.
Дверь гостиной открылась.
Вышла Елена Сергеевна. Спокойная, прямая, в строгом платье. Не больная. Ни капли.
— Дети, пройдите. Петр Иванович готов.
В комнате было душно. Нотариус, сухой человек в очках, сидел во главе стола. Перед ним лежал один-единственный, пухлый белый конверт.
Егор и Света сели. Мать села напротив.
— Мамочка, — Света включила «заботливую дочь», — ты уверена? Мы так волнуемся…
— Волнуетесь, — кивнула Елена Сергеевна. — Я вижу.
Она смотрела на них долго. Изучающе. Как энтомолог на пришпиленных булавками жуков.
— Я созвала вас, — начала она ровно, — потому что устала.
Егор напрягся.
— Устала от чего, мам? Тебе помочь? Отвезти в санаторий?
— Устала от вас.
Слова повисли в духоте.
— Мама! — оскорбилась Света.
— Устала от того, что вы ждете. Ждете, когда я споткнусь. Когда забуду выключить газ. Когда у меня откажут ноги.
— Это клевета! — Егор вскочил.
— Сядь, — приказала мать. — Ты звонишь мне по воскресеньям ровно в двенадцать. У тебя напоминание. «Мать. 5 минут». Угадай, откуда я знаю? Я видела твой телефон, когда ты выходил в туалет.
Егор сел, красный.
— А ты, Света. Ты приносишь мне пастилу, которую мне нельзя при диабете. И пока я на кухне, проверяешь, на месте ли бабушкины серьги. Думаешь, я не вижу, как ты пальцем пыль в шкатулке стираешь?
Света вжала голову в плечи.
— Вы оба видите во мне не мать. А ресурс. Актив. То, что можно поделить.
Она кивнула нотариусу.
— Петр Иванович.
Нотариус взял тот самый пухлый конверт.
Дети замолчали.
Их веселое предвкушение, их цинизм из кухни — все схлопнулось. Остался только страх.
Они ждали, что сейчас будет оглашено завещание. Что она все-таки больна.
Петр Иванович аккуратно надрезал край ножом для бумаг.
Он вынул… не документ.
Он вынул пачку тонких тетрадных листов. Исписанных убористым почерком.
Егор и Света переглянулись.
— «Тетрадь расходов», — зачитал нотариус верхний заголовок.
— Что? — не понял Егор.
— Это не завещание, — спокойно сказала Елена Сергеевна. — Я пока не умираю. К вашему сожалению.
Она посмотрела на нотариуса.
— Читайте, Петр Иванович. С самого начала.
Нотариус откашлялся.
— «Первое сентября, две тысячи пятый год. Оплата репетитора по английскому языку для Егора. Пятьдесят долларов».
Егор застыл. Ему тогда было пятнадцать.
— «Третье сентября, две тысячи пятый год. Новые туфли для Светы, «на школьную дискотеку». Сорок долларов».
Света побледнела. Ей было двенадцать.
— «Двадцатое января, две тысячи шестой год. Погашение долга Егора. Разбил витрину в магазине. Сто двадцать долларов».
— Мама, что это? — прошептал Егор. — Что ты делаешь?
— Я? — Елена Сергеевна улыбнулась. — Я ничего. Я просто… считаю. Я же сказала, вы получите то, что причитается. А чтобы понять, что причитается, нужно подвести баланс.
Нотариус невозмутимо продолжал:
— «Пятнадцатое мая, две тысячи седьмой год. Поездка Светы в лагерь. Двести долларов».
— «Сентябрь, две тысячи восьмой год. Первый курс Егора. Взятка за зачет по сопромату. Триста долларов».
— «Свадьба Светы. Ресторан. Две тысячи долларов».
— «Первая машина Егора. Подержанная «девятка». Полторы тысячи долларов».
— «Март, две тысячи десятый год. Ноутбук для Светы. «Для учебы». Шестьсот долларов».
— «Июль, две тысячи двенадцатый год. «Горящая» путевка Егора. «Надо развеяться». Тысяча долларов».
— «Январь, две тысячи пятнадцатый год. Покупка «нужных» связей для Егора, чтобы устроиться на «работу». Две тысячи долларов».
Список тянулся и тянулся.
Каждая сумма, которую они вытягивали из нее годами. Каждая «помощь». Каждое «мам, войди в положение».
Елена Сергеевна записывала все.
— «Аборт Светы в частной клинике. Семьсот долларов», — безэмоционально читал нотариус.
Света вскрикнула и закрыла лицо руками.
— Хватит! Замолчи!
— «Покрытие карточного долга Егора. Три тысячи долларов».
— Мама! — взревел Егор. — Прекрати этот цирк! Ты нас позоришь!
— Я позорю? — Елена Сергеевна подняла бровь. — Я просто читаю список ваших достижений. За мои деньги.
Она встала.
— Петр Иванович, благодарю. Можете оставить это здесь.
Нотариус аккуратно сложил листы обратно в конверт и положил его в центр стола.
Он встал, кивнул и вышел из комнаты. Тихо, как тень.
Егор и Света сидели раздавленные.
— Зачем… — Света подняла красные глаза. — Зачем ты это сделала?
— Это, деточка, был акт первый. Бухгалтерия.
Елена Сергеевна подошла к серванту. Достала… еще два конверта. Тонких.
Она вернулась к столу.
— А теперь — акт второй.
Она положила перед Егором один конверт. И перед Светой — второй.
— Открывайте.
Тишина.
Тонкие белые конверты лежали на полированном дереве. Они казались тяжелее чугунных гирь.
Руки Светы дрожали. Она смотрела на свой конверт, но не прикасалась к нему.
Егор смотрел на мать. Его лицо пошло багровыми пятнами.
— Я не буду, — выдавил он. — Я не буду участвовать в этом… в этом маскараде.
— Боишься? — спокойно спросила Елена Сергеевна.
— Мне нечего бояться! — выкрикнул Егор. — Это ты должна бояться! Остаться одна!
— Я и так одна. Я была одна, когда твой отец ушел. Я была одна, когда ты, Егор, влез в долги, а ты, Света, рыдала из-за своего женатика. Я была кассой взаимопомощи. Банкоматом. Но я всегда была одна.
Света всхлипнула.
— Мамочка, как ты можешь? Мы же тебя любим! Этот список… это же… это же твоя обязанность была! Ты мать!
— Обязанность, — кивнула Елена Сергеевна. — Да. Моя обязанность была — вырастить вас. Дать вам образование. Поставить на ноги.
Она обвела взглядом гостиную.
— Я это сделала. Егору тридцать четыре. Свете тридцать один. Вы взрослые. Но вы не стоите на ногах.
Она посмотрела на сына.
— Вы стоите у меня на шее. И болтаете ножками.
— Это ложь! — Егор ударил кулаком по столу. Конверт подпрыгнул. — У меня работа!
— У тебя видимость работы. «Проектный менеджер» без единого проекта. Я знаю, что ты попросил у меня в прошлом месяце на «развитие бизнеса». Ты снова играл.
Егор поперхнулся воздухом. Он не знал, что она в курсе.
— А ты, Света? — мать повернулась к дочери. — Твой муж, который сидит дома? Ваша ипотека, которую я плачу?
— У Олега временные трудности! — закричала Света.
— Третий год, — отрезала мать. — Он просто лентяй. А ты — потакаешь. И оба вы живете за мой счет.
Она снова указала на конверты.
— Вы пришли сюда делить. Вы были веселы. «Делим мамины миллионы». Так вот, делите.
— Что там? — прошептала Света. — Там… счет? Ты хочешь, чтобы мы вернули… тот список?
Ее глаза расширились от ужаса.
Егор нервно рассмеялся.
— Да что ты! Откуда у нас такие деньги? Она издевается!
Он посмотрел на мать.
— Ты решила нас выгнать? Забрать квартиру?
Елена Сергеевна молчала. Она просто смотрела на них. И это молчание было страшнее любой критики.
В ней не было злости. Не было обиды.
В ней была окончательность. Как у хирурга, который решает ампутировать.
— Вы считали, что я вам должна, — тихо сказала она. — Должна за то, что родила. Должна за то, что вы есть.
Она взяла со стола тот, первый, пухлый конверт со списком.
— Я свои долги заплатила, — она похлопала по нему. — С процентами. Взятки. Аборты. Разбитые машины. Я оплатила всё.
— А теперь, — ее голос стал ледяным, — посмотрим, что причитается вам.
Егор смотрел на свой конверт. Он вдруг понял.
— Там ничего нет, да? — сказал он хрипло. — Ты решила нас… обнулить? Оставить ни с чем?
— А что у вас есть, Егор? — спросила мать. — Без меня? Квартира, в которой ты живешь? Моя. Машина? Моя. Даже еда в твоем холодильнике — и та моя.
— Ты… ты не можешь так поступить, — пролепетала Света, хватаясь за сердце. — У нас же… дети. Твои внуки!
— Внуки, — усмехнулась Елена Сергеевна. — Которых вы привозите раз в месяц. Ровно на три часа. Чтобы попросить денег. А потом увозите, потому что «бабушка их портит». Нет, Света. Внуки — это ваш последний козырь. И он не сработает.
Она встала.
Дети вздрогнули.
— Я сделаю себе чай.
Она пошла к двери.
— Когда я вернусь, я хочу, чтобы эти конверты были вскрыты. Вами. Если вы этого не сделаете, вы уйдете отсюда вообще без них. А вам… вам очень нужно знать, что там.
Она остановилась в дверях.
— Вы ведь не знаете главного.
— Чего? — спросил Егор.
— А вы думаете, этот нотариус приходил только для того, чтобы список зачитать?
Елена Сергеевна улыбнулась.
— Открывайте.
Она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Дверь закрылась.
На кухне щелкнул выключатель. Зашумела вода в чайнике.
Егор и Света сидели неподвижно, глядя на два белых прямоугольника.
— Она… она сумасшедшая, — первой нарушила тишину Света. Голос ее был хриплым от сдержанных рыданий. — Она сошла с ума.
Егор медленно выдохнул.
— Нет. Хуже. Она в своем уме.
Он посмотрел на сестру. Злость исчезла, остался только липкий, холодный страх.
— Что она имела в виду? Про нотариуса?
— Егор… А если… а если она и правда…
— Что «правда»? — рявкнул он.
— …все переписала? На кошек. На… я не знаю! На этого Петра Ивановича!
Егор потер лицо.
— «Список расходов»… Ты понимаешь, что она делала? Она собирала компромат. Годами.
— Зачем? — всхлипнула Света. — Она же… мать.
— Она — бухгалтер. Она всегда была бухгалтером, а не матерью. Все подсчитано.
Из кухни донесся нарастающий свист чайника.
Этот бытовой, мирный звук в мертвой тишине гостиной казался зловещим.
— Мы должны что-то сделать, — прошептала Света. — Мы должны ее… остановить. Сказать, что она…
— Что? — Егор посмотрел на нее с презрением. — Что она не в себе? После того, как она только что по датам разложила всю нашу жизнь? Кто нам поверит?
Чайник на кухне отчаянно засвистел и замолчал. Щелкнула кнопка.
— Она идет, — Света вцепилась в подлокотники.
— Открывай, — приказал Егор.
— Я не могу! Егор, пожалуйста, не надо! Давай просто… давай уйдем!
— Уйдем? — Егор истерично рассмеялся. — Уйдем? А куда ты пойдешь, Света? Обратно к своему Олегу? Напомнить, сколько у вас до платежа по ипотеке, которую она платит?
Он ткнул пальцем в свой конверт.
— А я? Я сейчас выйду отсюда, и завтра ко мне придут люди. Которым я должен.
Он посмотрел на дверь.
— Она не оставила нам выбора. Она никогда не оставляет выбора.
— Она сказала, что мы должны открыть, — Света смотрела на конверты, как на змей.
— Да. Она хочет посмотреть. Она хочет насладиться.
Егор взял свой конверт.
Пальцы не слушались. Он не мог подцепить край.
— Давай, — торопила Света, услышав шаги в коридоре. — Давай!
Егор рванул бумагу.
Он неаккуратно разорвал конверт, почти пополам.
Света, глядя на него, подцепила ногтем клапан своего.
Дверь в гостиную начала открываться.
Егор вытряхнул на стол содержимое.
Света вытащила сложенный вдвое лист.
Это были не деньги. И не дарственные.
Елена Сергеевна вошла в комнату. Она несла чашку с ароматным чаем.
Она остановилась в двух шагах от стола.
Она смотрела на их лица.
Егор сидел, глядя на свой листок, абсолютно белый. Его челюсть отвисла. Он медленно поднял глаза на мать. В них не было ненависти. Только шок и… недоумение.
Света сделала наоборот.
Она смотрела на мать. Потом перевела взгляд на бумагу в своих руках.
Она прочитала.
И снова посмотрела на мать.
Она не плакала.
Она открыла рот, но изо рта вырвался только тихий, сдавленный стон. Как будто ее ударили под дых.
— Ну что, — Елена Сергеевна спокойно отпила чай. — Прочитали?
Егор молчал.
Его взгляд был прикован к листку бумаги.
Это была не дарственная. Не завещание.
Это была копия договора купли-продажи.
— Что это? — прошептал он, не веря. — Мама, что это?
— Это, Егор, называется «ликвидация активов».
Елена Сергеевна поставила чашку на стол.
— Квартира, в которой ты живешь. Та, которую ты уже мысленно ремонтировал…
— …Я ее продала.
Слова упали, как камни.
— Продала? — у Егора задергался глаз. — Кому?
— Людям. Хорошим. Сегодня утром. Петр Иванович все заверил.
Она кивнула на бумагу в его руке.
— Это твой экземпляр. Официальное уведомление. У тебя тридцать дней, чтобы съехать.
— Тридцать… дней… — Егор сжал кулаком бесполезный договор. — Ты… ты выгнала меня на улицу?
— Я? — удивилась мать. — Я просто продала свою недвижимость. Ты взрослый мужчина, у тебя «проекты». Найдешь, где жить.
Она повернулась к Свете.
Света сидела неподвижно, съежившись.
— А ты что молчишь, дочка?
Света медленно подняла свой лист.
Он дрожал.
— У меня… — прошептала Света. — У меня тут… счет.
— Не совсем, — поправила мать.
Света смотрела на нее с ужасом.
— «Платеж по ипотеке. Просрочен». Мама, он же… ты же всегда платила десятого.
— Платила.
— А сегодня… одиннадцатое.
— Да.
Егор ничего не понял.
— Что? Какая ипотека?
— Это, Егор, Светино «приданое».
Елена Сергеевна обратилась к дочери.
— Я сделала последний платеж в прошлом месяце, Света. Как и обещала, когда вы ее брали. «На первый год, пока Олег не устроится».
— Но… но он не устроился! — выкрикнула Света.
— Я заметила, — сухо сказала мать. — Но мой год закончился. А твой — начался.
— У нас нет денег! — Света вскочила. Бумага полетела на пол. — Ты знаешь, что у нас нет! Банк… банк заберет квартиру!
— Это ваши риски. Твои и твоего мужа.
— Мама! — взвыла Света. — У тебя же… у тебя же деньги есть! Ты же… продала квартиру!
Ее осенило.
Она посмотрела на Егора. Он тоже посмотрел на нее.
Их шок сменился новой, общей мыслью.
Той самой, с которой они приехали.
— Деньги, — хрипло сказал Егор, поднимаясь.
— Да. Ты права, Света. Деньги у меня теперь есть.
— От продажи квартиры Егора. И…
Она подошла к серванту.
Взяла свой ридикюль.
— …и от продажи дачи.
— Что?! — дети сказали это хором.
— Дачи? — Егор вцепился в стол. — Нашей дачи? Дедовской?
— Она тоже была оформлена на меня.
Елена Сергеевна открыла сумочку.
Достала заграничный паспорт.
Достала билет.
— Вы пришли делить миллионы. Но вы опоздали.
Она положила билет на стол поверх «Тетради расходов».
Рейс. Сегодня. Вечер.
— Вы ждали, когда я умру, чтобы получить наследство. А я решила не ждать.
— Ты… уезжаешь? — Света села обратно. — Куда?
— Какая разница? — Елена Сергеевна пожала плечами. — Туда, где тепло. И где меня никто не ждет.
— А мы? — спросил Егор. Голос его был пустой. — А как же мы?
Елена Сергеевна посмотрела на него. Долго.
Она подошла к столу.
Взяла пухлый конверт со «Списком расходов».
— А вы… — она протянула конверт Егору. — Можете оставить себе. На память.
Егор отшатнулся, как от огня.
— Это все, что вам причитается. Воспоминания о том, во сколько вы мне обошлись.
— Но… ты не можешь! — Света снова начала плакать, но теперь это был злой, бессильный плач. — Ты — мать!
— Я была матерью. Теперь я — просто женщина, у которой самолет через три часа.
Она пошла в прихожую.
— Закройте за собой дверь, когда будете уходить. И, Егор.
Он поднял на нее мертвые глаза.
— Не забудь отдать новым жильцам ключи. Или они поменяют замки. Я оставила им твой номер. Сказала, что ты мой племянник, который там временно живет. Разбирайся сам.
Эпилог
Щелкнул замок в прихожей.
Егор и Света даже не обернулись. Они слышали, как открылась и закрылась входная дверь. Как провернулся ключ в замке.
Мать ушла.
Они сидели в оглушающей тишине.
В комнате пахло ее духами, «Красной Москвой», и остывающим чаем с бергамотом.
Света смотрела в одну точку. Ее лист валялся на полу. Уведомление о просрочке.
Егор тупо разглядывал билет, оставленный матерью на столе.
Рейс «Москва — Буэнос-Айрес».
Она даже не побоялась оставить. Знала, что они не успеют в аэропорт. Знала, что не посмеют.
— Она ушла, — повторил он. Это был не вопрос.
Света кивнула.
— Она… она сделала это.
Егор поднялся. Ноги были ватными, как после долгой болезни.
Он подошел к окну.
Внизу, во дворе, стояло желтое такси. Он увидел, как мать вышла из подъезда.
Она не оглянулась. Ни разу не подняла голову.
Она спокойно села в машину, и та, шурша по мокрым листьям, выехала из двора.
— Все, — сказал Егор. — Уехала.
Света медленно подняла на него глаза. Вся злость, вся обида — все схлынуло. Осталась только вязкая, серая паника.
— Что… — прошептала она. — Что нам теперь делать, Егор?
Егор посмотрел на сестру.
— Что?
— Олег… он же… он меня убьет. Банк. Квартира…
— А мне что делать? — перебил ее Егор, и в голосе его впервые за долгие годы прорвался не цинизм, а настоящий, животный страх. — У меня месяц.
Он посмотрел на «Тетрадь расходов», которую мать швырнула ему.
— Она… она даже денег не оставила. Ни копейки.
— Она оставила тебе квартиру, — вдруг сказала Света.
— Что? — не понял Егор.
— Она продала твою квартиру. И нашу дачу. — Света начала лихорадочно соображать, ее мозг цеплялся за последнюю несправедливость. — Деньги. У нее все деньги. А нам…
Она посмотрела на свой лист.
— А нам — долги.
Они уставились друг на друга.
Впервые в жизни они не были конкурентами за материнский ресурс.
Они оба были… ничем.
— Она нас… вычеркнула, — подытожил Егор.
Он подошел к столу.
Взял свой разорванный конверт с договором.
Взял Светино уведомление.
Взял билет на самолет.
И посмотрел на пухлый конверт со списком.
— Она была права, — тихо сказал он.
— О чем ты? — Света не узнала его голоса.
— Она — бухгалтер.
Егор взял «Тетрадь расходов».
— Она не просто сбежала.
Он открыл первую страницу.
«Репетитор Егора. $50».
— Она… — он горько усмехнулся. — Она списала нас. Как убыточный актив.
Света встала.
— Я пойду… мне надо к Олегу. Надо что-то… что-то придумать.
— Придумать? — Егор посмотрел на нее. — Что ты придумаешь, Света? Ты умеешь что-то, кроме как просить у мамы?
— А ты? — огрызнулась она, уже по-привычному.
— И я, — кивнул он. — И я.
Света пошла в прихожую. Обулась.
Она уже открыла дверь, когда Егор ее окликнул.
— Света.
Она обернулась.
Он стоял посреди гостиной, в этой дорогой, теперь уже чужой квартире. В руках он держал этот унизительный список.
— Она ведь… — сказал он, глядя в пол, — …она ведь даже не больна.
Света молча закрыла за собой дверь.
Егор вышел из квартиры через час.
Он не взял список. Он оставил его на полированном столе. Рядом с билетом и двумя пустыми разорванными конвертами.
Он спустился во двор.
Сел на лавочку. Ту самую, где они в детстве играли в «ножички».
Достал телефон.
«Мать. 5 минут». Напоминание должно было сработать только в воскресенье.
Он удалил его.
Потом открыл контакты.
«Николай. Долг».
Он смотрел на номер. И не знал, что сказать.
Он вдруг понял, что мать, оплачивая его долги, не спасала его. Она просто оттягивала неизбежное. И теперь оно наступило.
Света ехала в автобусе.
Она смотрела на свое отражение в темном, грязном стекле.
Тридцать один год. Муж-лентяй. Двое детей, которые сейчас у свекрови.
И ипотека.
Впервые за десять лет она поняла, что у нее нет «подушки безопасности».
У нее нет «мамы».
Ей стало страшно.
А потом — зло.
Не на мать.
На Олега. На себя.
Она вышла на своей остановке. Поднялась в квартиру.
Олег лежал на диване и смотрел телевизор.
— Ну что? Дала?
Света посмотрела на него.
— Вставай, — сказала она.
— Чего? — он недовольно поморщился. — Зайди потише, я сериал смотрю.
— Вставай, говорю. Иди ищи работу. Прямо сейчас.
Олег удивленно сел.
— Ты чего, Свет?
— Мама больше не заплатит.
А через восемь часов, высоко над облаками, летела женщина.
Елена Сергеевна откинула кресло в бизнес-классе.
Она заказала бокал шампанского.
Стюардесса, улыбаясь, принесла ей напиток.
— Празднуете что-то?
Елена Сергеевна посмотрела на пузырьки в бокале.
Она вспомнила лица своих детей. Шок. Недоумение. Страх.
Она вспомнила «Тетрадь расходов».
— Да, — сказала она, улыбнувшись стюардессе. — Праздную.
Она сделала глоток.
— Я сегодня уволилась. С очень тяжелой работы.
Она отвернулась к иллюминатору.
Там, внизу, остались ее долги. Ее обязанности. Ее прошлое.
Она закрыла глаза.
И впервые за тридцать четыре года почувствовала, как потеплело. Не от шампанского.
Просто… отпустило.
