— Глеб, куда ушли тридцать тысяч? — Алина задала вопрос тихо, почти безразлично, словно спрашивала, не забыл ли он купить хлеб. Она стояла у окна, глядя на мокрый ноябрьский двор, где ветер гонял по асфальту жухлые листья.
Он замер на пороге комнаты, стягивая свитер через голову. Голос его, приглушённый тканью, прозвучал глухо:
— Какие тридцать тысяч?
— Которые были на карте. Вчера вечером были, сегодня утром — нет.
Глеб наконец высвободил голову. Его волосы были взъерошены, а на лице застыло выражение, которое Алина научилась безошибочно узнавать — смесь досады и плохо скрываемой тревоги.
— А, эти… Я за машину отдал. Там диск тормозной надо было срочно менять. Заехал в сервис утром.
Алина медленно повернулась. Она смотрела на мужа, на его честные, чуть уставшие глаза, на привычную складку между бровей. Они были вместе десять лет, и большую часть этого времени она верила каждому его слову. Но последние полгода что-то неуловимо изменилось. Словно в их общем доме появился сквозняк, который выдувал тепло и доверие.
— Странно, — произнесла она так же ровно. — Ты же на прошлой неделе проходил техосмотр. Сказал, всё в идеальном порядке.
— Ну, в идеальном… — Глеб отвёл взгляд и прошёл к шкафу. — Знаешь, как они смотрят. А тут засвистело. Решил не тянуть. Безопасность, сама понимаешь.
Она не стала спорить. Просто кивнула и снова отвернулась к окну. Там, внизу, их семилетний сын Лёшка с ватагой таких же сорванцов строил крепость из картонных коробок. Обычная жизнь, обычный день. Но ощущение фальши было таким отчётливым, что во рту появился горьковатый привкус. Дело было не в деньгах. Тридцать тысяч не были для их семьи критической суммой. Дело было во лжи, которая становилась всё более густой и липкой.
Это началось летом. Сначала пропадали небольшие суммы, которые Глеб списывал на непредвиденные расходы: то другу занял до получки, то на работе скидывались на юбилей начальника. Алина, привыкшая вести семейный бюджет, сначала верила, потом начала сомневаться, а теперь почти знала наверняка: он врёт. Но кому и зачем уходили их деньги, она не понимала.
Вечером, когда Лёшка уже спал, Алина сидела на кухне с ноутбуком. Она не искала ничего конкретного, просто просматривала предложения по недвижимости. Они давно мечтали переехать из своей двушки в квартиру побольше, копили на первоначальный взнос. И вот эта мечта, ещё недавно казавшаяся такой близкой, теперь отдалялась с каждой «потерявшейся» суммой.
Вошёл Глеб, налил себе чаю. Сел напротив.
— Опять квартиры смотришь? — в его голосе проскользнула виноватая нотка.
— Смотрю, — не поднимая головы, ответила Алина. — Пытаюсь понять, сколько ещё нам копить с учётом твоих регулярных трат на «тормозные диски».
Он тяжело вздохнул.
— Алин, ну не начинай. Я же объяснил.
— Ты ничего не объяснил, Глеб. Ты придумал неубедительную историю. Я не вчера родилась и знаю, сколько стоит замена дисков. Даже у самого дорогого дилера это не тридцать тысяч.
Он молчал, размешивая сахар в чашке. Звук ударяющейся о фарфор ложечки был единственным в тихой кухне.
— Это временно, — наконец сказал он. — Скоро всё наладится.
— Что «это»? Что наладится? Может, ты поговоришь со мной? Я твоя жена, Глеб. Мы одна семья. У нас общие цели, помнишь? Или уже нет?
Он поднял на неё глаза, и в них была такая мука, что Алина на мгновение осеклась. Ей захотелось подойти, обнять его, сказать, что всё ерунда, они со всем справятся. Но она сдержалась. Уступчивость и понимание до сих пор не принесли никаких плодов, кроме новых дыр в бюджете и растущей стены между ними.
— Я не могу сейчас, — выдохнул он. — Поверь мне, пожалуйста. Просто поверь.
Но она больше не могла. Вера иссякла, оставив после себя холодную, звенящую пустоту.
Через несколько дней раздался звонок. Номер был незнакомый. Алина, убиравшая в комнате сына, ответила, прижав телефон плечом к уху.
— Алло?
— Алиночка, здравствуй, — раздался в трубке приторно-ласковый голос, от которого у Алины всегда портилось настроение. Зоя, старшая сестра Глеба. — Я не вовремя?
— Здравствуйте, Зоя Игоревна. Нет, говорите.
— Ой, ну что ты так официально… Мы же почти родственники, — сладко протянула Зоя. — Я по какому делу… Глебушка не отвечает что-то, а мне срочно нужно. Ты не могла бы ему передать, чтобы он мне перезвонил, как освободится? Дело не терпит отлагательств.
В голосе Зои сквозила плохо скрытая паника, замаскированная под деловитость.
— Хорошо, передам, — сухо ответила Алина.
— Спасибо, милая! Ты просто спасительница! — пропела Зоя и повесила трубку.
Алине не нужно было быть гением, чтобы сложить два и два. «Дело не терпит отлагательств» на языке Зои всегда означало одно: срочно нужны деньги. Зоя была женщиной перманентной катастрофы. Её жизнь состояла из череды неудачных замужеств, прогоревших «бизнес-идей» и вечных долгов. И главным спасателем в этой нескончаемой драме всегда выступал её младший брат Глеб.
Раньше он не делал из этого секрета. Приходил, советовался с Алиной: «Зойке опять надо помочь, у неё там коллекторы…». Они вместе решали, сколько могут выделить, и Алина, скрипя сердцем, соглашалась. Но полгода назад, после того как они погасили за Зою очередной крупный кредит, Алина поставила условие: «Хватит. Глеб, мы не можем вечно тащить её на себе. У нас своя семья, свой ребёнок. Она взрослый человек, пусть учится отвечать за свои поступки». Глеб тогда согласился. Сказал, что это был последний раз.
Видимо, он солгал.
Вечером, когда муж вернулся, Алина не стала ничего говорить про звонок. Она решила действовать иначе.
— Глеб, я сегодня звонила риелтору, — начала она за ужином. — Есть отличный вариант трёшки в нашем районе. Цена хорошая, но нужно быстро принимать решение и вносить залог. Сто тысяч.
Глеб поперхнулся.
— Сколько? Сто? Алин, мы же… у нас сейчас нет свободных ста тысяч.
— Как это нет? — Алина изобразила искреннее удивление. Она открыла на телефоне приложение банка. — Вот наш накопительный счёт. Всё на месте. Завтра утром снимем и отвезём.
Она видела, как он побледнел. Он смотрел на экран телефона, потом на неё, и в его взгляде читалась паника.
— Понимаешь… — начал он, запинаясь, — я… я не могу сейчас взять оттуда деньги. Они… вложены.
— Вложены? Куда? — Алина продолжала играть свою роль. — Ты же говорил, что не будешь рисковать нашими накоплениями.
— Это не риск! Это… надёжное дело. Просто деньги вернутся через пару месяцев. С процентами, — его ложь становилась всё более отчаянной и неуклюжей.
— Глеб, перестань, — голос Алины стал твёрдым, как сталь. — Перестань врать. Денег на счёте нет, так ведь? Ты врёшь мне уже полгода. Куда ты их дел? Отдал Зое?
Он молчал, опустив голову. Это молчание было громче любого признания.
— Я так и знала, — с горечью выдохнула Алина. — Сколько, Глеб? Сколько ты ей отдал за эти месяцы?
— Алин…
— Сколько?! — почти закричала она.
— Около трёхсот, — прошептал он.
Алина откинулась на спинку стула. Триста тысяч. Это была почти половина их первоначального взноса. Полгода вранья, полгода он вытаскивал деньги из семьи, из будущего их сына, чтобы заткнуть очередную финансовую дыру своей непутёвой сестры.
— Зачем? — только и смогла спросить она.
— У неё проблемы. Серьёзные.
— У неё всегда серьёзные проблемы! — взорвалась Алина. — У неё вся жизнь — одна сплошная серьёзная проблема! И ты обещал, Глеб! Ты обещал мне, что больше не будешь её спонсором!
— Я не мог иначе! — он тоже повысил голос. — Она моя сестра!
— А я твоя жена! А Лёшка — твой сын! Или мы для тебя на втором месте после твоей святой семьи?
В этот момент на кухню, потирая сонные глаза, вышел Лёшка.
— Мам, пап, вы чего кричите?
Алина мгновенно осеклась. Она подошла к сыну, обняла его.
— Ничего, солнышко. Папе просто по работе позвонили. Иди спать, я сейчас приду, почитаю.
Она увела сына в комнату, уложила в кровать. Читала ему сказку про храброго портняжку, а у самой перед глазами стояло бледное лицо мужа. Когда она вернулась на кухню, Глеба там не было. Он закрылся в спальне.
На следующий день он ушёл на работу раньше обычного, так и не поговорив с ней. Алина чувствовала себя опустошённой. Дело было уже не в квартире и не в деньгах. Рушилось то, на чём держался их брак — доверие. Он выбрал не её. Он выбрал свою сестру и свою ложь.
Она решила, что не может больше сидеть сложа руки. Днём, когда Лёшка был в школе, Алина поехала по адресу, где жила Зоя. Это была съёмная квартира в старом доме на окраине города. Дверь ей открыла сама Зоя. Она была в шёлковом халате, с замысловатой причёской и ярким макияжем. Вид у неё был совсем не как у человека в «серьёзных проблемах».
— Алиночка? Какими судьбами? — удивилась она, но в глазах мелькнул испуг.
— Поговорить надо, Зоя Игоревна.
Алина без приглашения прошла в квартиру. Внутри всё кричало о попытках создать видимость роскоши: дешёвая мебель «под старину», позолоченные рамы у зеркал, бархатные портьеры.
— Я знаю, что Глеб отдаёт тебе деньги, — начала Алина без предисловий. — Наши общие деньги. Я хочу знать, на что они уходят.
Зоя картинно всплеснула руками.
— Девочка моя, да как ты можешь! Глебушка просто помогает сестре! У меня сейчас такой сложный период…
— Сложный период с новым ремонтом и шёлковыми халатами? — Алина обвела взглядом комнату. — Не похоже.
— Это всё для дела! — с жаром воскликнула Зоя. — Я открываю свой салон! Консультации по стилю! Это вложения! Скоро всё окупится, и я верну Глебушке каждый рубль, с процентами!
Алина смотрела на неё и не верила своим ушам. Ещё одна провальная бизнес-идея, оплаченная из кармана её семьи.
— У вас совесть есть? — тихо спросила Алина. — Глеб врал мне полгода. Мы откладывали на квартиру для нашего сына, а вы спускали эти деньги на свои «консультации по стилю»?
— Да как ты смеешь! — лицо Зои исказилось. — Ты всегда была жадной! Вечно считала каждую копейку! Глеб — моя кровь, мой брат! Он обязан мне помогать! А ты — всего лишь пришлая женщина!
— Я — его жена, — отчеканила Алина. — И мать его ребёнка. И я не позволю вам разрушать мою семью.
Она развернулась и пошла к выходу. В спину ей неслось:
— Ничего у тебя не выйдет! Он всегда выберет меня! Всегда!
Вернувшись домой, Алина нашла в почтовом ящике письмо. Официальное, из банка. Она вскрыла конверт прямо на лестничной клетке. Руки дрожали. Это было уведомление о просроченной задолженности по кредиту. Кредиту на полмиллиона рублей, взятому на имя Глеба три месяца назад.
Мир качнулся. Триста тысяч, о которых он признался, были лишь верхушкой айсберга. Он не просто таскал деньги с накопительного счёта. Он влез в долги. Ради неё. Ради Зои.
Вечером состоялся разговор. Последний.
Алина молча положила перед Глебом письмо из банка. Он посмотрел на него и всё понял. Он даже не пытался больше оправдываться. Просто сидел, ссутулившись, и смотрел в одну точку.
— Это не всё, — сказала Алина глухим голосом. — Это только начало, да? Сколько ещё?
— Ещё один… На двести тысяч, — прошептал он.
— Зачем, Глеб? — в её голосе не было злости, только бесконечная, ледяная усталость.
— Она сказала, что это последний раз. Что ей нужно закрыть старый долг, иначе её… — он запнулся. — У неё были бы большие неприятности. Она плакала, говорила, что если я не помогу, то всё кончено. Мама тоже звонила, просила… Говорила, что я единственный, кто может спасти Зою.
Вот оно. Мама. Тамара Павловна. Тихая, интеллигентная женщина, которая при встречах всегда одаривала Алину вежливой улыбкой и говорила, какая она прекрасная хозяйка и жена. Эта тихая женщина, которая никогда не повышала голоса, оказалась дирижёром этого театра абсурда. Она дёргала за ниточки сыновьего чувства вины, а Зоя исполняла главную партию жертвы.
— А о нас ты подумал? — спросила Алина. — О Лёшке? О том, что ты вешаешь на нашу семью почти миллионный долг ради очередных фантазий своей сестры?
— Я бы всё отдал… Я собирался…
— Ты уже всё отдал, Глеб. Всё, что у нас было. И даже больше.
Он поднял на неё глаза. В них стояли слёзы.
— Алина, прости меня. Я всё исправлю. Я поговорю с ними. Я больше не дам ни копейки. Только не уходи.
Алина смотрела на него, на своего мужа, с которым прожила десять лет, и вдруг поняла, что перед ней сидит чужой человек. Человек, который так и не смог повзрослеть. Он не был плохим. Он был слабым. Зависимым от манипуляций своей семьи, от вбитого в голову с детства чувства долга перед «несчастной» сестрой. И это было неизлечимо. Он мог обещать что угодно, но как только раздастся очередной звонок от Зои или мамы, всё начнётся сначала.
— Я не уйду, Глеб, — сказала она спокойно, и от этого спокойствия ему стало страшно. — Уходить мне некуда. Эта квартира такая же моя, как и твоя. Но жить с тобой как с мужем я больше не буду. Мы будем соседями. Я завтра подаю на развод и на раздел имущества. И на алименты.
— Алина, нет! Пожалуйста!
— Это моё решение. Я должна защитить себя и своего сына. Ты свой выбор сделал, Глеб. Ты выбрал свою семью. Теперь позволь мне позаботиться о моей.
Она встала и вышла из кухни. Она не плакала. Слёзы высохли где-то по дороге от почтового ящика до квартиры. Внутри была только холодная, твёрдая решимость. Она зашла в комнату к Лёшке. Он спал, раскинув руки, и во сне улыбался. Алина села на край его кровати и долго смотрела на него. Это был её мир. Её семья. И она будет за неё бороться. Одна.
Глеб так и остался сидеть на кухне, обхватив голову руками. Он потерял всё. Он пытался спасти сестру, угодить матери, но в итоге разрушил собственную жизнь. И самое страшное было в том, что он понимал: Алина права. Пройдёт месяц, два, и Зоя снова позвонит. И он снова не сможет ей отказать. Это было сильнее его. Это была его тюрьма, из которой не было выхода.
