Я стояла в прихожей брата, словно оглушённая. Вроде бы знала, зачем пришла — как обычно, попросить немного денег до следующего месяца. Всё как всегда: дети учатся, квартплата подскочила, а пенсии мамы не хватает. И вдруг эти слова, как пощёчина:
— Деньги закончились, теперь живите на свои! — с раздражением заявил Кирилл, мой младший брат, который, впрочем, уже давно перестал быть «младшим» в привычном смысле слова. Крупный директор какой-то фирмы, большая квартира в центре, машина… А я — всегда просительница.
Я моргнула. Потом ещё раз.
— Что значит — закончились? — тихо переспросила я, всё ещё держа в руках старенькую потёртую сумочку, куда обычно складывала деньги, которые давал брат.
— То и значит! — Кирилл нервно провёл рукой по редеющим волосам. — Ты понимаешь, что это продолжается уже пятнадцать лет? ПЯТНАДЦАТЬ, Вера! С тех пор как твой Николай ушёл. Я устал быть твоим банкоматом.
Я почувствовала, как предательски задрожали губы. Кирилл прав — с тех пор как муж ушёл к молоденькой, оставив меня с двумя детьми, я и правда стала зависеть от брата. Но ведь не от хорошей жизни!
— Кирюш, ты же знаешь, Полинка в институте, за общежитие платить надо. А Дениска подрабатывает, но этого не хватает…
— ХВАТИТ! — он ударил ладонью по столику в прихожей, отчего ключи подпрыгнули и жалобно звякнули. — Полине двадцать один. Денису девятнадцать. Они уже взрослые! Ты сама пятьдесят пять лет живёшь, а до сих пор на чужом довольствии. У меня своя семья, свои дети. Почему я должен содержать и тебя тоже?
Мне показалось, что пол качнулся под ногами. Всё это время… неужели он так думал? Что я просто использую его?
— Я никогда… — начала я, но осеклась. Как объяснить то, что скрывала столько лет?
— «Я никогда»… что? — передразнил Кирилл. — Никогда не работала нормально? Никогда не пыталась встать на ноги? Вечно отговорки: то дети маленькие, то «не та специальность», то давление. А по магазинам ходить давление не мешает!
Он думает, я всё на тряпки трачу. Если бы. Перед глазами мелькнула картина: мама, скрючившаяся от боли в своей комнате, дорогущие лекарства на тумбочке, счета из частной клиники. «Только Кириллу не говори ничего, — шептала она, — у него своих забот полно». Я обещала молчать. И молчала все эти годы.
— Хорошо, — тихо сказала я, опуская голову. — Я поняла. Больше не буду тебя беспокоить.
Кирилл тяжело вздохнул. Раздражение на его лице сменилось усталостью.
— Вера, пойми правильно. Я не отказываюсь помогать в критических ситуациях. Но ты должна научиться жить на свои. Найти работу, наконец. Тебе пятьдесят пять, не восемьдесят. Многие в твоём возрасте вполне успешно работают.
Я кивнула, не поднимая глаз. Он прав. Конечно, прав. Но как же мама? Как же её лечение?
Домой я возвращалась с пустой сумкой и тяжёлым сердцем. Впервые за долгие годы я не знала, что делать дальше. Серое осеннее небо нависло над городом, как моя тревога — беспросветная и неизбежная. На мокром асфальте отражались жёлтые листья и моё одиночество.
«Живите на свои». Легко сказать. Вот только откуда им взяться, этим своим?
Я проснулась от резкого телефонного звонка. За окном еще стояла глухая темнота. Часы на прикроватной тумбочке показывали начало пятого утра.
— Вера Михайловна! — голос дежурной медсестры звучал тревожно. — Вашей маме стало хуже. Приезжайте срочно.
Сердце оборвалось. Мамина болезнь прогрессировала последние три года, но врачи говорили, что еще есть время… Видимо, его оказалось меньше, чем мы думали.
Я накинула старое пальто прямо на ночную рубашку и выскочила в подъезд. Денег на такси не было — вчера я вернулась от брата с пустыми руками. Ноябрьский воздух обжег лицо, но я побежала к остановке, молясь, чтобы успеть на первый автобус.
В палате интенсивной терапии тихо пищали приборы. Мама казалась такой маленькой и хрупкой среди белых простыней и трубок. Её седые волосы разметались по подушке, а восковое лицо заострилось еще сильнее.
— Мы стабилизировали состояние, — тихо сказал дежурный врач, отведя меня в сторону. — Но счёт за капельницы и лекарства нужно оплатить сегодня.
— Сколько? — я с трудом выдавила из себя этот вопрос.
— Восемнадцать тысяч за ночь и утренние процедуры.
Я прикрыла глаза. Таких денег у меня просто не было. До пенсии мамы оставалась неделя, все мои сбережения закончились еще в прошлом месяце, когда пришлось менять катетер.
— Я… постараюсь к вечеру принести.
Врач скептически поджал губы, но ничего не сказал. Он видел таких, как я, каждый день — растерянных родственников с пустыми карманами и полными слез глазами.
Выйдя из больницы, я опустилась на скамейку у входа. Звонить Кириллу после вчерашнего? Немыслимо. Но других вариантов не было.
Трясущимися пальцами я набрала его номер.
— Что еще? — его голос звучал недовольно. Наверное, собирался на работу, а тут я со своими проблемами.
— Кирилл, прости, что беспокою, — я старалась говорить спокойно, но голос все равно дрожал. — Мама в больнице. Нужно срочно оплатить лечение.
Тишина в трубке.
— Мама? В какой еще больнице? — недоумение в его голосе было искренним. — Что с ней?
— Она… — я запнулась. Пришло время сказать правду. — Она болеет. Уже давно. Три года. Рак поджелудочной с метастазами.
— ЧТО?! — Кирилл почти кричал. — И ты молчала?! Боже, Вера, да ты с ума сошла?
— Она запретила тебе говорить, — тихо ответила я. — Не хотела быть обузой.
— И поэтому ты… — он осекся, и я физически ощутила, как в его голове складывается мозаика. — Поэтому ты постоянно просила деньги? Все эти годы деньги шли на её лечение?
— Не только. На детей тоже, конечно. Но большая часть — да, на маму.
— Господи… — выдохнул он. — А я думал… Неважно, что я думал. В какой она больнице? Я сейчас приеду.
Когда Кирилл ворвался в больничный коридор, его лицо было бледным. Он остановился напротив меня, тяжело дыша после быстрого подъема по лестнице.
— Почему ты не сказала раньше? — это был не вопрос, а крик души.
Я пожала плечами:
— Ты всегда говорил, что я не умею жить самостоятельно. Что я вечно прошу. А если бы я сказала про маму, получилось бы, что я манипулирую тобой, давлю на жалость.
Он провел рукой по лицу, словно стирая невидимую паутину.
— Можно к ней?
— Пока нет. Она без сознания. Врач сказал, нужно оплатить лечение, — я протянула ему выписанный счет.
Кирилл молча взял бумагу, бегло просмотрел и направился к кассе. Через несколько минут он вернулся с квитанцией.
— Оплатил. И разговаривал с заведующим. Они обеспечат лучший уход.
Мы сели рядом на жесткие больничные стулья. Неловкое молчание висело между нами.
— Значит, все эти годы ты… — начал он, но я перебила.
— Я не работала, потому что мама нуждалась в постоянном уходе. Особенно последний год. Ночные дежурства, уколы каждые четыре часа. Ты думаешь, я не хотела работать? Еще как хотела! Мне осточертело просить у тебя деньги каждый месяц, видеть это выражение на твоем лице… — я осеклась, чувствуя, как к горлу подступают слезы.
— Какое выражение? — тихо спросил Кирилл.
— Жалость, смешанная с раздражением. «Вот опять эта нищенка пришла клянчить». Думаешь, я не понимала, как ты ко мне относишься?
Кирилл опустил голову:
— Я просто… Я правда считал, что ты не хочешь ничего менять. Что тебе так удобно — жить за мой счет. Я никогда не видел маму больной, ты всегда делала вид, что у вас все хорошо.
— А что мне оставалось? — горько усмехнулась я. — Мама умоляла тебе не говорить. Она боялась, что ты заберешь ее к себе или настоишь на государственной больнице. А там… — я покачала головой, — там ей стало бы только хуже.
Кирилл молчал, переваривая услышанное. Наконец он поднял на меня глаза:
— Ты могла бы просто объяснить. Я бы понял.
Я вздохнула:
— Возможно. Но мама… она всегда была гордой. Даже сейчас, когда она почти не встает, она каждое утро просит помочь ей причесаться и надеть «приличный» халат. Чтобы «выглядеть по-человечески», как она говорит.
Мы снова замолчали. Из палаты вышла медсестра и кивнула нам:
— Можете зайти. Она пришла в себя.
Кирилл встал, одернул пиджак и нерешительно посмотрел на дверь палаты.
— Она знает, что я здесь?
— Нет, — покачала я головой. — Но думаю, она будет рада тебя увидеть.
Мы вместе направились к двери. И в этот момент я поняла, что самое трудное только начинается.
Мама лежала неподвижно, только глаза — живые, блестящие — беспокойно метались между нами. Когда она увидела Кирилла, её лицо исказилось от боли.
— Зачем… ты ему сказала? — прошептала она, с укором глядя на меня.
Я взяла её сухую, лёгкую как осенний лист руку:
— Мам, так нужно было. Я больше не могла скрывать.
Кирилл замер у изножья кровати. В своем дорогом костюме он казался чужеродным в этой бледно-зелёной больничной палате.
— Почему ты не сказала мне? — голос брата звучал надтреснуто. — Я твой сын. Я имел право знать.
Мама слабо улыбнулась:
— Кирюша, у тебя своя жизнь. Зачем тебе старуха со своими болячками?
— Зачем?! — он почти выкрикнул. — Ты моя мать! А я даже не знал, что ты умираешь!
Я вздрогнула. Слово «умираешь» било наотмашь. Мы с мамой никогда не произносили его вслух, хотя обе знали правду.
— Не кричи на неё, — я поднялась, загораживая маму. — Она не хотела быть обузой.
— Обузой?! А ты почему молчала? Все эти годы ты просила деньги… А я думал…
— Что я транжира? — я повысила голос. — Что спускаю твои деньги на тряпки? Да, я знаю, что ты так думал!
— Я работаю как проклятый! — Кирилл шагнул ко мне. — У меня ипотека, дети в частной школе! А ты думаешь, мне легко каждый месяц отрывать от семьи по тридцать тысяч?
— Думаешь, мне нравилось клянчить у тебя деньги? — слёзы текли по моим щекам. — Выслушивать твои нотации о том, как я должна жить?
— Хватит! — мамин голос вдруг окреп. — Немедленно прекратите!
Мы оба замолчали. Мама приподнялась на подушках, её глаза гневно сверкали.
— Вы что, с ума сошли? Ругаться у постели больного? Я вас не для этого растила!
Мама закашлялась, и я бросилась к графину с водой. Кирилл помог ей сесть повыше. На секунду мы стали прежними – братом и сестрой, заботящимися о маме.
— Простите, — пробормотал Кирилл.
Мама тяжело вздохнула:
— Какие же вы ещё дети… Важно не кто прав, а то, что мы – семья, — она протянула руки, и мы с Кириллом взяли их. — Вера, ты не должна была скрывать. А ты, Кирилл, слишком строг к сестре. Жизнь — сложная штука, не всё измеряется деньгами.
— Я действительно думал, что она просто не хочет работать, — признался Кирилл. — Она всегда говорила, что у тебя всё в порядке, только давление иногда шалит.
— Я просила её так говорить, — мама слабо улыбнулась. — Тяжело признавать, что ты стала слабой, зависимой… Тяжело видеть жалость в глазах собственного ребёнка.
Я опустила голову. Именно это я видела в глазах Кирилла все эти годы — жалость, смешанную с раздражением.
— Вам лучше пойти домой, — тихо сказала мама. — Я устала. Да и вам надо выспаться.
Мы с Кириллом вышли из палаты. В коридоре он достал бумажник, протянул мне несколько купюр:
— Возьми. На такси и еду.
Я смотрела на деньги и чувствовала, как внутри поднимается что-то тёмное, душное.
— Нет, — твёрдо сказала я. — Ты вчера всё верно сказал. Мне пора жить на свои.
И, развернувшись, я быстро пошла к выходу, оставив брата с протянутой рукой посреди больничного коридора.
Я доехала домой на автобусе. Экономия — пятьсот рублей. Измотанная, я еле доползла до квартиры на пятом этаже. Лифт, как обычно, не работал.
Полина сидела на кухне с учебниками. При виде меня дочь подскочила:
— Мам! Ты где была? Я звонила сто раз!
— Бабушке стало хуже, — я опустилась на стул. — В больнице она.
— Почему ты не разбудила меня? Я бы поехала с тобой!
— Поздно было будить, да и занятия у тебя сегодня.
Полина поставила передо мной чашку чая. Сама выросла без отца, а теперь заботится обо мне.
— Как она? — тихо спросила дочь.
— Плохо. Дядя Кирилл тоже был в больнице.
— Дядя Кирилл? Ты ему рассказала про бабушку?
Я кивнула, и Полина понимающе вздохнула. Она давно уже всё понимала.
— Денег совсем нет? — напрямик спросила она.
— Есть немного, — соврала я. — На продукты хватит.
— Мам, дядя Кирилл больше не будет помогать?
— Не знаю, Полинка. Мы… поссорились.
— Из-за денег? Вечно из-за них все проблемы. Я могу подработать в кофейне.
— Нет. Тебе учиться надо.
— А ты? — она нахмурилась.
— А я найду работу.
— Какую? Прости, мам, но ты сколько лет не работала?
— Тринадцать, — с горечью ответила я. — С тех пор как твоему отцу приспичило начать новую жизнь.
Утром позвонила соседка мамы по даче:
— Вера? Это Ирина. Там забор покосился и крыша на сарае протекает. Я бы заплатила, если кто-то починит.
Я сжала переносицу. Только этого не хватало.
— Сколько?
— За забор пару тысяч, за крышу тысячи три.
— Я приеду завтра. Со всеми инструментами.
— Ты? Но это же мужская работа…
— Я умею, — соврала я.
Домой я вернулась с учебником «Домашний мастер». Научусь. Деваться некуда.
Две недели пролетели как в тумане. Ремонт забора и крыши оказался лишь началом. Ирина Павловна порекомендовала меня другим дачникам. Я стала «мастером на все руки». Руки покрылись мозолями, но я получала честно заработанные деньги.
В больницу я ездила ежедневно. Мама держалась, врачи говорили о выписке. Кирилла я почти не видела — он приезжал в другое время.
— Вера! — окликнул меня его голос, когда я выходила из больницы.
Кирилл стоял у своей машины.
— Можно тебя подвезти?
— Спасибо, я на автобусе.
— Вера, не глупи. Нам надо поговорить.
Я села в машину.
— Как ты? — спросил он.
— Нормально. Работаю понемногу.
— Работаешь? Где?
— Подрабатываю, — уклончиво ответила я.
Кирилл заметил мои руки:
— Что с твоими руками?
— Небольшие травмы на работе.
— На какой работе?
— У дачников. Заборы чиню, крыши латаю.
Кирилл смотрел на меня с изумлением:
— Ты чинишь крыши? КРЫШИ?! Тебе пятьдесят пять лет, у тебя больная мать и двое детей!
— А что мне делать? Ты же сам сказал: живите на свои! Вот я и живу.
— Но не так же! Я имел в виду нормальную работу!
— Какую нормальную работу? Кому я нужна в моём возрасте? Я пробовала устроиться кассиром, уборщицей — никому не нужна пожилая тётка без опыта.
— Знаешь, я всегда считал тебя слабой. А оказалось, что ты сильнее меня.
— Глупости.
— Нет, это правда. Я бы не смог. Не смог бы годами ухаживать за больной мамой, воспитывать детей в одиночку, сносить унижение, когда просишь денег… А теперь ещё и крыши чинить.
— Прости меня, — тихо сказал Кирилл. — За всё.
Я расплакалась. Эти слёзы копились годами.
— Помнишь, мама сказала, что важно не кто прав, а то, что мы семья? Мы ведь правда всё, что есть друг у друга.
— А как же «деньги закончились, живите на свои»?
— Я погорячился. И предлагаю компромисс: я не буду давать тебе деньги, но помогу найти работу. В моей компании нужен администратор. Справишься?
— И мама остаётся у тебя, раз она так хочет, — продолжил он. — Но сиделку я найму. Хотя бы на полдня.
Прошло три месяца. Я сидела в приёмной брата, с гордостью поглядывая на табличку: «Администратор — Веранова Вера Михайловна». Работа оказалась непростой, но я справлялась.
Вечером дома меня ждал сюрприз. Полина положила на стол документы: «Программа профессиональной переподготовки: Современная бухгалтерия».
— Мама, это курсы для тебя, — сияла дочь. — Три месяца, и ты получишь новую специальность.
— Но… как? Это же дорого…
— Мы с Денисом копили. И дядя Кирилл помог. Совсем немного!
— Ну что, готова грызть гранит науки? — спросил брат. — У нас в компании освобождается место помощника бухгалтера. Если закончишь курсы, могла бы попробовать.
— Ты предлагаешь мне должность помощника бухгалтера?
— А что такого? Базовое образование у тебя есть, новые программы выучишь. Почему нет?
Я смотрела на лица родных. Они верили в меня.
Поздно вечером я призналась маме:
— Я в ужасе. Учиться в моём возрасте… Вдруг не справлюсь?
— Справишься, — уверенно сказала мама. — Ты всегда была умнее брата, хоть он и успешнее в жизни.
— Мама! Нельзя так говорить!
— Никогда не поздно начать сначала. Иногда жизнь даёт нам второй шанс. Только нужно его не упустить.
«Деньги закончились, теперь живите на свои», — вспомнила я слова брата. Тогда они показались жестокими. А теперь я благодарна ему за этот толчок. Иногда нам нужно упасть, чтобы понять, что мы умеем летать.
