— Ты хоть понимаешь, что ты сделал?
Голос Антона был низким и глухим, как удар о что-то вязкое. Он не кричал. Он стоял у окна, глядя во двор на свою машину. Точнее, на то место, где блестящий чёрный бок теперь уродовала длинная, рваная царапина, похожая на шрам от удара ножом. Металл был задран до белого грунта. Солнечный свет, отражаясь от свежего скола, бил по глазам, и Антон поморщился, будто от физической боли.
Кирилл сидел на диване, вжимая голову в плечи. От него всё ещё несло вчерашним перегаром, смешанным с запахом дешёвого парфюма какой-то девицы. Он молчал, рассматривая узор на ковре. Любой ответ сейчас был бы спичкой, брошенной в канистру с бензином. Он это знал. Он много раз проходил через это. Его тактика всегда была одна — переждать бурю в окопе молчания, а потом, когда старший брат остынет, выдавить из себя пару извинений и жить дальше.
— Я тебя спрашиваю, — Антон медленно повернулся, и его взгляд впился в младшего брата. — Ты хоть на секунду представил, что было бы, если бы ты зацепил того мужика на переходе? Не бампером, а насмерть? Он шёл с ребёнком, Кирилл. С маленькой девочкой. Соседи видели. Мне уже звонил старший по подъезду.
Кирилл наконец поднял глаза. В них плескалась мутная смесь похмельного страдания и привычной вины, которая исчезнет к обеду вместе с головной болью.
— Тох, ну я же не… Я вырулил. Всё же нормально. Ну, кроме царапины. Я отдам. С первой зарплаты…
— С какой зарплаты? — Антон сделал шаг вперёд. Его крупные ладони непроизвольно сжались в кулаки. — С какой, твою мать, зарплаты? Ты уже три месяца «ищешь себя» на моём диване! Ты жрёшь мою еду, ты носишь мои вещи, ты берёшь деньги у меня из кошелька, думая, что я не замечаю! И теперь ты берёшь мою машину, чтобы пьяным катать шмар по ночному городу!
Он остановился в метре от дивана, тяжело дыша. Он видел перед собой не двадцатитрёхлетнего парня, а капризного, эгоистичного подростка, который так и не вырос. Подростка, за которого он отвечал с тех пор, как не стало родителей. Это чувство ответственности, въевшееся в него с восемнадцати лет, всегда было той самой последней чертой, за которую он не мог переступить. Оно заставляло его прощать, понимать, давать очередной «последний шанс». Но сейчас он чувствовал, что эта черта истончилась до невидимой паутины.
— Машина — это не просто кусок железа, — продолжил Антон, уже тише, но от этого его слова звучали ещё весомее. — Это ответственность. За себя, за других. Когда ты садишься за руль, ты держишь в руках не только свою жизнь. А ты… ты даже за свою не отвечаешь.
Он подошёл к столу, взял со столешницы свои ключи от машины, которые Кирилл бросил там, придя под утро. Повертел их в пальцах, ощущая холодный металл. Вся его жизнь была в этих ключах. Работа, на которую он пахал по двенадцать часов в сутки. Квартира, за которую он выплачивал ипотеку. Машина, на которую он копил три года, отказывая себе во всём. Всё это он построил сам. А рядом был Кирилл — чёрная дыра, которая только поглощала, ничего не давая взамен.
Антон посмотрел на брата. Тот снова опустил взгляд, приняв позу побитого щенка. Классический приём, который всегда работал. Но не сегодня. Что-то внутри Антона, какая-то важная деталь механизма его терпения, со скрежетом провернулась и встала в новый, необратимый паз.
— Слушай меня внимательно, — сказал Антон, и в его голосе зазвенела сталь. — Это было в последний раз.
— Как же ты достал…
— Ещё раз я увижу, что ты берёшь мою машину без спроса, и я напишу на тебя заявление об угоне! То, что ты мой брат, тебя не спасёт!
Кирилл вскинул голову, в его глазах мелькнул испуг, смешанный с недоверием. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, съязвить, перевести всё в шутку, но слова застряли в горле. Он увидел лицо брата и понял — тот не шутит. Это был не гнев, не обида. Это было холодное, взвешенное решение. В этот раз что-то сломалось окончательно.
Прошло три недели. Три недели хрупкого, натянутого, как струна, перемирия. Кирилл ходил на цыпочках. Он научился мыть за собой тарелку, выносить мусор без напоминаний и возвращаться домой до полуночи. Он даже сделал несколько вялых попыток найти работу, распечатав резюме и обведя маркером пару вакансий в газете. Антон наблюдал за этим с ледяной отстранённостью. Он не хвалил и не упрекал. Он просто существовал рядом, как сосед по коммуналке, с которым у тебя давний, неразрешимый конфликт. Они завтракали за одним столом в полном молчании, и это молчание было плотнее и тяжелее любых криков.
В то утро вторника Антон проснулся раньше обычного. Ему предстояла ключевая презентация — проект, над которым он и его команда работали последние шесть месяцев. От этого дня зависело всё: и крупный контракт для фирмы, и его собственное повышение. Он тщательно выгладил рубашку, завязал галстук, мысленно прогоняя в голове основные тезисы своего выступления. Кирилл ещё спал, зарывшись в одеяло на диване в гостиной. Антон мельком взглянул на него, проходя мимо, и ничего не почувствовал. Ни раздражения, ни жалости. Пустота.
Он выпил кофе, сунул в портфель ноутбук и, подхватив с крючка в прихожей ключи от машины, вышел из квартиры. Утро было прохладным и серым. Воздух пах мокрым асфальтом и близкой осенью. Антон шёл к своему парковочному месту, нажимая кнопку на брелоке. Обычно машина отзывалась двойным миганием поворотников, дружелюбно подмигивая ему из ряда точно таких же сонных автомобилей. Но сегодня ответа не было.
Он подошёл ближе. Его место было оскорбительно, вызывающе пустым.
Первой мыслью была глупая, рациональная надежда. Может, эвакуировали? Но за что, он всегда парковался идеально. Может, вчера вечером, уставший, поставил в другом месте? Он обошёл ближайшие ряды, вглядываясь в вереницы машин. Его чёрного седана нигде не было. Холод, не имеющий ничего общего с утренней прохладой, начал медленно подниматься по позвоночнику.
Он вернулся в квартиру. Движения его были точными и экономными, без единого лишнего жеста. Он подошёл к вешалке у двери. Там было два крючка для ключей. На одном висели его ключи от квартиры. Второй, тот, где всегда лежал запасной комплект от машины, был пуст.
Антон достал телефон. Набрал номер Кирилла. Длинные, безнадёжные гудки оборвались бездушным голосом оператора: «Абонент находится вне зоны действия сети…»
И в этот момент случилось странное. Гнев, горячий и яростный, который он ожидал почувствовать, не пришёл. Вместо него внутри разлился абсолютный, кристальный холод. Ярость — это эмоция. А то, что почувствовал Антон, было решением. Окончательным и бесповоротным. Он не ощущал себя обманутым или преданным. Он ощущал себя хирургом, который долго наблюдал за развитием гангрены и наконец понял, что единственное спасение — это ампутация. Без сожалений и сантиментов.
Он снова достал телефон и набрал другой номер.
— Алло, Денис Павлович, доброе утро. Это Антон. Я сегодня не смогу приехать. Да, на презентацию тоже. У меня серьёзные семейные обстоятельства. Нет, ничего страшного, всё решаемо. Поручите защиту проекта Игорю, он в курсе всех деталей. Да, я понимаю. Я всё понимаю. До свидания.
Он положил трубку. Подошёл к кухонному столу, сел на стул и замер. Он не смотрел в окно, не проверял телефон. Он просто сидел в оглушительной тишине квартиры, нарушаемой только сонным сопением брата из соседней комнаты. Он был абсолютно неподвижен, и эта неподвижность была страшнее любого крика. Он ждал. Не развязки. А исполнения приговора, который он сам себе вынес три недели назад.
Часы на стене тикали с методичностью метронома, отсчитывая секунды его решения. Прошёл час, потом второй. Антон не сдвинулся с места. Он просто сидел за кухонным столом, превратившись в неподвижную часть интерьера. Солнце поднялось выше, заливая кухню бледным светом, но его лицо оставалось в тени, непроницаемое и спокойное.
Телефон на столе завибрировал ровно в десять сорок три. На экране высветилось «Кирилл». Антон дождался, пока вибрация прекратится, дал тишине снова устояться в комнате и только потом неторопливо поднял трубку.
— Да.
— Тох… Тоха, это я, — в трубке раздался сдавленный, виноватый голос брата, перемешанный с шумом проезжающих машин. — Ты только не ори, ладно? Короче… я машину твою взял. Тут такое дело…
Антон молчал. Он слушал, как на том конце провода Кирилл судорожно втягивает воздух, подбирая слова.
— Я, в общем, с девушкой познакомился. Ну, ты бы видел, какая… И я хотел её прокатить, произвести впечатление. Всё было нормально, честно! А потом… какой-то урод меня подрезал на повороте. Я уходил от столкновения, и меня занесло… Короче, я в отбойник въехал.
Пауза. Антон смотрел на свои руки, спокойно лежащие на столешнице. Он рассматривал линии на ладонях, будто видел их впервые.
— Где машина? — спросил он ровным, лишённым всяких эмоций голосом. — Я её на парковку у торгового центра отогнал, тут недалеко. Тох, она на ходу, честно! Там только бампер и фара… Ну, может, крыло немного. Я всё оплачу, клянусь! Я уже думаю, где денег взять…
— Домой приезжай, — сказал Антон и нажал отбой, не дожидаясь ответа.
Он ждал ещё полчаса. За это время он встал, сварил себе ещё одну чашку кофе, выпил её, стоя у окна, и снова сел за стол. Когда в замке провернулся ключ, он даже не повернул головы.
Кирилл ввалился в прихожую, как побитая собака. Мокрая от начавшегося дождя куртка, растрёпанные волосы, на скуле свежая ссадина. Он был готов ко всему: к крикам, к пощёчине, к потоку оскорблений. Но то, с чем он столкнулся, было гораздо хуже. Антон сидел к нему вполоборота, медленно помешивая ложкой в уже пустой чашке. Этот тихий, монотонный звон фарфора и металла был единственным звуком в квартире.
— Тох? — неуверенно позвал Кирилл, снимая мокрую обувь. Антон медленно повернул голову. Он не смотрел на брата с ненавистью или презрением. Его взгляд был абсолютно пустым. Так смотрят на неодушевлённый предмет. На стул. На стену. На вещь, которой больше нет места в этом доме.
Этот взгляд напугал Кирилла сильнее, чем любой гнев. Он начал говорить быстро, сбивчиво, отчаянно пытаясь заполнить звенящую пустоту словами.
— Тох, ну ты прости, я такой идиот… Я не хотел, честное слово. Эта Лена, она такая… Я просто хотел, чтобы всё было красиво. Мы поехали за город, рассвет встречать… А на обратном пути этот козёл на джипе… он просто вылетел с второстепенной. Я если бы не вырулил, он бы нам в бок вошёл. Я нам жизнь спас, по сути! А машина… ну железо же, Тох, а? Починится! Я устроюсь на любую работу, хоть грузчиком, хоть дворником! Буду тебе всё до копейки отдавать. Мы же братья, ну… Мы же всё решим, да?
Он говорил и говорил, его голос становился всё более жалким и умоляющим. Он ходил по кухне, жестикулировал, заглядывал Антону в лицо, пытаясь поймать его взгляд, найти в нём хоть искру прежнего тепла, хоть отголосок понимания. Но глаза Антона оставались холодными и чужими. Он просто ждал, когда этот словесный поток иссякнет.
Наконец Кирилл замолчал, выдохшись. Он стоял посреди кухни, съёжившись, и смотрел на брата с последней, отчаянной надеждой. Тишина снова сдавила стены. Антон медленно поставил чашку на блюдце. Звук показался оглушительным. Потом он так же медленно, без единого резкого движения, поднялся со стула. Он был на голову выше Кирилла, и сейчас эта разница в росте казалась непреодолимой пропастью. Он посмотрел на брата сверху вниз, и в его взгляде не было ничего. Абсолютно ничего. А потом, не сказав ни слова, он развернулся и пошёл в сторону гостиной. Туда, где на диване было устроено спальное место Кирилла.
Кирилл последовал за братом, как привязанный. Он не понимал, что происходит, но инстинкт самосохранения кричал ему, что нужно остановить Антона, сказать что-то, сделать что-то, пока не стало слишком поздно. Он вошёл в гостиную и замер.
Антон не обернулся. Он подошёл к старому деревянному шкафу, где хранилась большая часть вещей Кирилла. С резким, скрипучим звуком он распахнул обе дверцы. На секунду он замер, оглядывая аккуратно сложенные стопки футболок, джинсов и свитеров — многие из которых когда-то принадлежали ему. А потом его рука сорвалась с места. Он не стал аккуратно доставать вещи. Он просто загребал их охапками, как экскаватор, и швырял на середину комнаты. Мягкие, глухие шлепки одежды об пол стали единственными звуками в квартире.
— Тох… ты чего? Прекрати, — голос Кирилла прозвучал слабо, он был почти не слышен за шорохом падающих вещей.
Антон его не слышал. Или не хотел слышать. Он действовал методично, с холодной, отстранённой эффективностью машины. Опустошив полки, он взялся за вешалки. Рубашки, толстовки, единственная приличная куртка — всё это со звоном срывалось с перекладины и летело в общую, растущую на полу кучу. Он не смотрел на то, что брал. Для него это был просто мусор, который нужно убрать.
— Антон, остановись! Давай поговорим! — Кирилл сделал шаг вперёд, протягивая руку. — Я же всё объяснил!
Антон, не говоря ни слова, развернулся и пошёл к комоду, где лежали бельё, носки и прочая мелочь. Он не стал открывать ящики. Он просто ухватился за ручку верхнего, дёрнул его на себя до упора и опрокинул. Содержимое вывалилось на пол с тихим шелестом. Затем он проделал то же самое со вторым и третьим ящиками.
Теперь очередь дошла до дивана. Антон рывком содрал с него плед и простыню, бросил их на общую кучу. Потом наклонился и выдернул из розетки шнур зарядки от телефона Кирилла, швырнул его туда же. Следующим был ноутбук, стоявший на журнальном столике. Антон захлопнул крышку и, взяв его двумя руками, словно поднос, аккуратно, почти бережно, положил поверх груды тряпья.
— Это мой ноут! Ты не имеешь права! — в голосе Кирилла наконец прорезался металл. Он бросился к брату и схватил его за плечо. — Хватит!
Антон медленно повернул голову. Он посмотрел на руку Кирилла на своём плече, потом перевёл взгляд на его лицо. А потом, одним коротким, выверенным движением, он оттолкнул его. Это не был удар. Это было движение, которым убирают с дороги назойливую помеху. Кирилл отлетел на пару шагов и споткнулся, едва удержавшись на ногах. И в этот момент он окончательно понял: перед ним не его брат. Не Тоха, который всегда прощал. Перед ним был чужой, холодный и абсолютно решительный мужчина.
Антон, не обращая на него больше никакого внимания, начал сгребать разбросанные по полу вещи в кучу и тащить их в прихожую. Он сделал три ходки, собрав у входной двери всё, что принадлежало Кириллу. Последним он принёс его кроссовки и бросил их сверху. Затем он распахнул входную дверь.
— Куда… куда ты это? — пролепетал Кирилл, глядя на гору своего барахла в подъезде.
Антон наконец посмотрел ему прямо в глаза. Впервые за весь день он заговорил, и его голос был спокойным и твёрдым, как камень.
— Я обещал, что напишу заявление. Но я передумал. Это было бы слишком просто для тебя. Полиция, протоколы, суд… Это всё по правилам. А ты живёшь не по правилам. Поэтому и для тебя правил больше не будет.
Он сделал шаг в сторону, освобождая проход.
— Ты не просто разбил машину. Ты разбил последнее, что от нас оставалось. У тебя было всё — дом, еда, моя поддержка. Ты всё это сжёг сегодня утром. За одну ночь с девкой, имени которой ты завтра не вспомнишь.
— Но мы же братья… — это был последний, самый жалкий аргумент, который смог выдавить из себя Кирилл.
— Нет, — отрезал Антон. — Брат бы так не поступил. Брат бы не рисковал чужой жизнью по пьяни. Брат бы не врал. Брат бы не брал чужое. Так что ты мне не брат. Ты просто человек, который жил в моей квартире. И твоё время вышло. Забирай свои вещи и уходи.
— Куда я пойду?! — в отчаянии выкрикнул Кирилл.
Антон на мгновение прикрыл глаза, будто что-то вспоминая. Затем открыл их, и в них не было ничего, кроме льда.
— Туда же, куда ты поехал сегодня ночью. За город. Встречать рассвет. А теперь убирайся из моего дома.
Он не стал дожидаться, пока Кирилл начнёт собирать свои вещи. Он просто шагнул назад в квартиру и медленно закрыл за собой дверь. Щелчок замка прозвучал в тишине подъезда как выстрел. Окончательный и бесповоротный…
