Всё началось с чайника.
Точнее, с того, что Галина Петровна — тёща Андрея — в очередной приезд пожаловалась на старый чайник в их квартире. Сказала, что он слишком долго закипает, что в наш век технологий можно было бы купить нормальный, современный. Андрей ответил, что чайник работает прекрасно, просто надо заливать воду не до самого верха. А Галина Петровна сказала, что это абсурд — подстраиваться под сломанную технику.
— Он не сломанный, — повторил Андрей, чувствуя, как в горле нарастает раздражение. — Просто старый. Работает нормально.
— Вот именно что старый, — не унималась тёща. — Олечка, скажи отцу, пусть купит вам нормальный чайник. Или я сама куплю.
Оля промолчала, возясь с печеньем на блюдце. Она всегда молчала, когда мать начинала своё. Андрей это знал и обычно тоже не реагировал. Но в тот день у него болела голова, на работе был аврал, и эта история с чайником показалась ему последней каплей в череде мелких комментариев тёщи о их быте.
— Галина Петровна, — сказал он медленно, — спасибо за заботу, но мы сами решим, когда покупать чайник.
Тон был ровный, но холодный. Галина Петровна насторожилась.
— Я просто хотела помочь.
— Мы не нуждаемся в такой помощи.
Повисла тишина. Оля сжала губы и вышла на кухню. Галина Петровна встала, натянуто улыбнулась и сказала, что пора собираться — завтра рано вставать, поезд в Тверь в восемь утра.
Они не попрощались. То есть формально попрощались — Галина Петровна сухо кивнула, Андрей пробормотал что-то нечленораздельное. Оля проводила мать до такси, вернулась с красными глазами, но ничего не сказала. Андрей тоже молчал. Ему было неловко, но отступать он не собирался.
Прошла неделя. Две. Галина Петровна не звонила. Обычно она звонила каждые три дня, спрашивала, как дела, что готовила Оля, как себя чувствует. Теперь молчание тянулось, как резиновая лента, готовая лопнуть.
Оля звонила сама, но разговоры были короткими, натянутыми.
— Как дела? — спрашивала Оля.
— Нормально, — отвечала мать. — А у вас?
— Тоже нормально.
Пауза.
— Ну ладно, мам. Целую.
— Целую.
Андрей видел, как это её грызёт, но что он мог сделать? Извиниться за то, что не хочет слушать бесконечные замечания? Он не был грубым. Он просто не хотел, чтобы ему указывали, как жить, в собственном доме.
Декабрь пролетел в предновогодней суете. Оля составляла списки покупок, планировала меню, спрашивала, кого пригласить. Их двое детей — дочь Маша, двадцать два года, учится в Петербурге, и сын Игорь, девятнадцать, в Москве — обещали приехать. Вопрос стоял только о родителях.
— Твою маму позовём? — спросила Оля как-то вечером, разглядывая листок с меню.
— Конечно, — Андрей даже не поднял глаз от телефона. — А твою?
Оля замялась.
— Я хотела позвонить ей. Пригласить. Вы же не будете… ну, ты понимаешь.
— Будем ссориться из-за чайника? — хмыкнул Андрей. — Оль, я не собираюсь. Если она не будет придираться, всё будет нормально.
— Значит, ты не против?
— Я не против, — пожал плечами Андрей.
Но на следующий день, когда Оля позвонила матери и пригласила на Новый год, Галина Петровна ответила холодно:
— Спасибо, Оленька, но я уже договорилась с Валентиной Ивановной. Мы будем встречать вместе.
— Мам, ну серьёзно? Это же семейный праздник.
— Вот именно. Семейный. А я не уверена, что в вашей семье меня ждут.
— Что ты говоришь! Конечно, ждём!
— Оленька, не надо. Я всё поняла. Твой муж меня не хочет видеть, я не буду навязываться.
— Андрей ничего такого не говорил!
— Он не говорил, но я чувствую. Я не слепая. Не хочу портить вам праздник. Встретитесь без меня.
Оля попыталась переубедить, но мать была непреклонна. Когда разговор закончился, Оля долго сидела на диване, глядя в одну точку. Потом повернулась к Андрею, который как раз вышел из душа.
— Мама не приедет.
— Почему?
— Говорит, что не хочет навязываться.
Андрей вздохнул.
— Оль, я же сказал, что не против.
— Да, но ты её обидел тогда. И она думает, что ты её не хочешь видеть.
— Я её не обидел. Я просто попросил не лезть в наши дела.
— Для неё это обида, — устало сказала Оля. — Ладно. Будем встречать без неё.
Но через два дня Андрей сам позвонил своей матери, Вере Николаевне, и пригласил на Новый год.
— Конечно, сынок, с удовольствием, — обрадовалась она. — Я испеку твой любимый пирог с капустой. И салат оливье сделаю, у меня рецепт особенный.
Когда Андрей рассказал об этом Оле, она кивнула. Но вечером, когда они ужинали, вдруг сказала:
— Знаешь, я подумала. Если моя мать на праздник не приглашена, то и твоей тут делать нечего.
Андрей замер с вилкой на полпути ко рту.
— Что?
— Ну, справедливо же. Мою маму ты обидел, она отказалась приехать. А твоя мать приезжает. Это несправедливо.
— Оль, при чём тут справедливость? Твоя мать сама отказалась! Я её приглашал!
— Формально приглашал. А по факту ты создал такую атмосферу, что она не может приехать.
— Я создал атмосферу? — Андрей почувствовал, как закипает. — Я попросил не вмешиваться в наши дела! Это нормально!
— Для неё это оскорбление, — повторила Оля. — И если она не приедет, то я не хочу видеть твою мать. С ней у меня, кстати, отношения тоже не сахар.
— О как! — Андрей отложил вилку. — Теперь моя мать виновата?
— Не виновата. Просто я не понимаю, почему я должна терпеть твою мать, когда ты не можешь ужиться с моей.
— Я ужился! Я десять лет терплю её комментарии!
— И что, теперь сорвался?
— Оля, это абсурд!
— Нет, это справедливо, — она встала из-за стола. — Либо обе матери, либо ни одной.
Андрей смотрел ей вслед, не веря происходящему. Потом схватил телефон и позвонил матери.
— Мам, прости, но я вынужден отменить приглашение. У нас тут… сложности.
— Что случилось? — встревожилась Вера Николаевна.
— Оля против того, чтобы ты приезжала.
— Оля? Но почему?
— Это долгая история. Прости.
Вера Николаевна помолчала.
— Понятно. Что ж. Значит, встречу Новый год дома. Одна.
— Мам, не надо так.
— Хорошо, Андрей. Счастливого Нового года.
Она повесила трубку. Андрей чувствовал себя последним мерзавцем.
Следующие дни дом превратился в территорию холодной войны. Оля и Андрей общались односложно, только по необходимости. Он спал на диване. Она демонстративно готовила только себе. Оба звонили своим матерям и жаловались друг на друга.
Галина Петровна, узнав, что Вера Николаевна тоже не приглашена, неожиданно возмутилась:
— Оленька, что это за детский сад? Ты же взрослая женщина!
— Мам, ты сама отказалась приезжать!
— Так я не хотела портить вам отношения! А ты теперь нарочно портишь их с Верой Николаевной! Она-то при чём?
— А при том, что если ты не приедешь, то и она не приедет. Справедливо.
— Никакой справедливости тут нет, одна глупость, — отрезала Галина Петровна и тоже повесила трубку.
Вера Николаевна, в свою очередь, позвонила Андрею ночью:
— Я тут подумала. Может, мне всё-таки приехать? Я с Олей поговорю, объяснюсь.
— Мам, не надо. Сейчас это только хуже сделает.
— Но я не хочу, чтобы из-за меня вы ссорились!
— Мы не из-за тебя ссоримся, — устало ответил Андрей. — Мы из-за себя ссоримся.
Через неделю позвонила Маша.
— Пап, у меня изменились планы. Подружка пригласила в Выборг на Новый год, на дачу. Я поеду к ним, окей?
— Маш, мы хотели встретить всей семьёй.
— Пап, ну я же взрослая. И честно говоря, я слышала от бабушки, что у вас там какая-то драма. Не хочу в это ввязываться.
— Никакой драмы нет, — соврал Андрей.
— Пап, я знаю, когда у вас драма. Я на праздниках всю жизнь была третейским судьёй. Я устала. Извини. Увидимся в январе.
На следующий день позвонил Игорь.
— Па, я с ребятами на Новый год на каток собрался, потом к Максу. Ты ведь не против?
— Игорь, ты же обещал приехать.
— Ну я думал, это будет весело. А мне Маша сказала, что у вас там натянутая обстановка. Зачем мне эти ваши взрослые разборки? Я лучше с друзьями.
— Игорь…
— Па, не обижайся. Мне правда не хочется сидеть между вами с мамой, когда вы друг с другом не разговариваете. Я на такое в детстве насмотрелся.
Андрей положил трубку и посмотрел на Олю. Она сидела в кресле с книгой, но явно не читала.
— Дети не приедут, — сказал он.
— Я слышала, — кивнула Оля.
— Отлично. Просто замечательно.
Они замолчали.
Тридцать первого декабря Оля встала в девять утра. Андрей услышал, как она ходит по кухне, чем-то гремит. Он лежал на диване, глядя в потолок, и думал, каким идиотом нужно быть, чтобы довести всё до такого абсурда.
Чайник. Всё началось с чёртова чайника.
Он встал, подошёл к кухне. Оля резала салат, не поднимая глаз.
— Ты готовишь? — спросил он.
— Видишь же, что готовлю.
— Оль, мы же одни.
— Ну и что? Праздник всё равно праздник.
Он прислонился к дверному косяку.
— Извини.
Она не ответила, продолжая резать огурцы.
— Я действительно извиняюсь. Перегнул палку. С твоей мамой. Не надо было так резко.
Оля вздохнула.
— Ты меня тоже извини. Не должна была вовлекать твою мать.
— Получился какой-то идиотизм.
— Да уж, — она наконец подняла глаза. — Андрей, честно, мне плевать на этот чайник. Мама не потому не приехала, что ты её обидел. Она не приехала, потому что решила обидеться. Это её способ манипулировать.
— Я знаю.
— И моя мама тоже такая. Она всегда делает вид, что хочет помочь, но на самом деле просто контролирует.
— Знаю.
— И мне это надоело. Честно. Каждый праздник — нервы. Каждый раз — чья мама главнее, кто кого обидел, кто кому должен. Я устала.
Андрей медленно кивнул.
— Я тоже устал.
— Может, это даже хорошо, что они не приехали?
Они посмотрели друг на друга. Оля первая усмехнулась.
— Звучит ужасно, да?
— Да, — согласился Андрей. — Но честно.
К вечеру квартира пахла салатами и мандаринами. Оля приготовила оливье — немного, на двоих. Андрей сбегал в магазин за шампанским. Они накрыли стол, но без фанатизма: несколько тарелок, два бокала, мандарины горкой в вазе.
В одиннадцать вечера они сидели на диване, перед телевизором. Шёл старый фильм, который они оба видели раз двадцать, но смотреть его было приятно — как обнимать старое одеяло.
— Знаешь, — сказала Оля, положив голову ему на плечо, — помнишь наш первый Новый год?
— Когда мы ещё встречались?
— Угу. Мы были у тебя на съёмной однушке. Я испекла пирог, который не пропёкся. Мы ели его сырым и запивали дешёвым советским шампанским.
— И ты сказала, что это лучший Новый год в твоей жизни.
— Да. И это правда было так.
Андрей обнял её.
— Почему мы всё усложняем?
— Потому что взрослеем. Обрастаем обязательствами, людьми, ожиданиями. А потом оказывается, что самое простое — это и было самое лучшее.
Они замолчали. На экране герои фильма танцевали под бой курантов.
— Можем повторить? — спросил Андрей. — Просто тихо посидеть, попить шампанского, поесть мандаринов. Без суеты. Без многочасовой готовки. Без натянутых улыбок.
— Хочешь сказать, что не скучаешь по моей маме, которая три часа рассказывает про своих соседей?
— Нет.
— И по моей, которая критикует все блюда на столе?
— Категорически нет.
Оля рассмеялась. Негромко, устало, но искренне.
— Андрей, я тоже не скучаю. И это, наверное, плохо. Мы плохие дети.
— Нет, — возразил он. — Мы просто честные. И усталые. И у нас есть право хотеть тишины.
Часы на телевизоре показывали без пяти двенадцать. Андрей встал, открыл шампанское. Разлил по бокалам. Оля взяла мандарин, начала чистить.
— Ты загадаешь желание? — спросила она.
— Конечно.
— Какое?
— Чтобы в следующем году мы меньше ссорились из-за чайников, — усмехнулся он. — А ты?
Оля задумалась.
— Чтобы мы помнили, что главное — это мы. Не матери, не дети, не обязательства. Мы.
— Это хорошее желание.
Куранты начали бить. Они чокнулись, выпили, поцеловались. За окном взрывались фейерверки. В квартире пахло мандаринами и хвоей. Было тихо. Удивительно, непривычно тихо.
И хорошо.
Андрей смотрел на Олю — она сидела рядом, босая, в старом свитере, с мандарином в руке, — и понял, что она права. Это лучший Новый год за последние годы. Может быть, за все годы их брака. Потому что они наконец были вдвоём. Без посредников, без судей, без необходимости кому-то угождать.
— Знаешь, что забавно? — сказала Оля, рассматривая дольку мандарина. — Мы с тобой двадцать лет вместе. И только сейчас я чувствую, что это правда наш дом. Не моей мамы, не твоей, не детей. Наш.
— Дети выросли, — кивнул Андрей. — Матери состарились. А мы…
— Остались, — закончила Оля. — Просто остались. Вдвоём.
Она прислонилась к нему. Он обнял её крепче.
На экране показывали концерт. Звучала весёлая, бессмысленная музыка. Мандарины в вазе поблёскивали оранжевым. Шампанское щекотало язык пузырьками.
— Ты думаешь, мамы обиделись? — спросила Оля через некоторое время.
— Наверное.
— Позвоним завтра?
— Обязательно.
— И детям тоже.
— Угу.
— Но сегодня — только мы.
— Только мы, — согласился Андрей.
Они досидели до двух ночи, допивая шампанское, доедая мандарины, переключая каналы и ни о чём не разговаривая. Просто сидели рядом, тихо и спокойно, как давно не сидели.
Когда Оля заснула у него на плече, Андрей осторожно погладил её по волосам. Потом посмотрел на стол — три нетронутых салата, половина пирога, гора мандариновых шкурок — и улыбнулся.
Завтра они будут звонить матерям. Извиняться, мириться, обещать приехать в январе. Объяснять детям, что всё хорошо, что никакой драмы нет. Войдут обратно в круговорот обязательств, ожиданий, компромиссов.
Но сегодня, в первые часы Нового года, они были свободны. Просто двое людей, которые выбрали друг друга когда-то давно и продолжают выбирать до сих пор. Несмотря на усталость, на ссоры, на мелкие обиды и крупные разочарования.
За окном стихли фейерверки. Город затих. В квартире пахло мандаринами, хвоей и тишиной.
И это было прекрасно.
