— Ой, Глеб, смотри, какой у неё цвет! Не просто чёрный, а какой-то глубокий, как ночное небо. И эти диски… Боже, я уже представляю, как мы на ней поедем за город.
Аня порхала вокруг блестящего кроссовера, стоявшего на подиуме в центре автосалона, словно бабочка вокруг редкого цветка. Запах новой кожи, дорогого пластика и полироли смешивался с едва уловимым ароматом её духов, создавая коктейль чистого, незамутнённого счастья.
Глеб стоял чуть поодаль, прислонившись к стойке с буклетами, и наблюдал за ней с улыбкой собственника. Не собственника женщины, нет. Собственника момента. Это был его триумф. Годы работы без отпусков, поздние вечера в офисе, нервные проекты — всё это материализовалось здесь, в этом сверкающем куске металла, в этом восторженном блеске глаз его жены. Он добился этого. Он смог.
— Нравится? — спросил он, хотя ответ был очевиден.
— Нравится? Глеб, она идеальная! Мы её берём, да? Точно её?
Он подошёл к ней и положил руку ей на плечо, а другой провёл по холодному, безупречно гладкому капоту. Блики софитов скользили по лаку, отражая их счастливые лица. Вокруг царила торжественная тишина, которую лишь изредка нарушал почтительный шёпот менеджеров. Это был их маленький рай, их личная вершина, и вид с неё открывался потрясающий.
— Берём, — твёрдо сказал он. — Завтра оформим все документы.
Аня взвизгнула от восторга и крепко обняла его, уткнувшись носом ему в шею. Глеб рассмеялся, вдыхая её запах. В этот момент он чувствовал себя всемогущим. И именно в этот момент, на самом пике его триумфа, прозвучали слова, которые обрушили всё.
— Ой, Глеб, как здорово будет! — замечталась Аня, отстраняясь и снова глядя на машину, но мыслями она была уже где-то далеко. — А нашу старенькую мы моему Кольке отдадим. Он как раз права получил, ему для начала самое то будет, на работу ездить.
Улыбка не сползла с лица Глеба, она была стёрта, будто кто-то провёл по нему мокрой тряпкой, оставив лишь пустое, напряжённое выражение. Тепло в его глазах мгновенно испарилось, сменившись ледяным недоумением. Он посмотрел на жену так, будто она только что беззаботно предложила выкинуть его ордена за отвагу или отдать их квартиру случайному прохожему. Рай исчез. Вершина превратилась в край пропасти.
— Что значит «отдадим»? — переспросил он тихо, но это тихое слово прозвучало в стерильной атмосфере салона громче, чем крик.
Аня удивлённо моргнула, не уловив перемены. Она всё ещё была в своём мире, где все делятся радостью и помогают друг другу.
— Ну, а что? Нам она будет не нужна, а ему пригодится. Он же брат мой, родной. Ему тяжело сейчас, с работой пока не очень…
Глеб сделал шаг назад, отстраняясь от неё и от машины, которая вдруг перестала быть символом успеха и превратилась в яблоко раздора. Он понизил голос ещё сильнее, и от этого он стал только злее, плотнее. Ярость клокотала в нём, ища выход.
— Он твой брат, Аня. А машина — наша. Общая. Точнее, та машина, которую я покупал ещё до нашей свадьбы. Я на неё пахал не для того, чтобы твой великовозрастный лентяй, который в двадцать пять лет всё ещё ищет себя, получил её на блюдечке с голубой каёмочкой. Мы её продадим. Поставим на сайт и продадим. А деньги, которые за неё получим, пойдут в наш общий бюджет. На отпуск, на что угодно. Но не ему.
Он говорил чеканно, отрезая слово за словом, и каждое из них било по Ане, стирая улыбку уже с её лица. Она смотрела на него, и в её глазах плескалось непонимание и обида.
— Глеб, но…
— Никаких «но», — оборвал он её. Он оглянулся по сторонам, заметив, что к ним уже направляется сияющий менеджер. Глеб сделал ему едва заметный останавливающий жест рукой и снова впился взглядом в жену. — Запомни раз и навсегда…
— Просто он… — начала Аня что-то говорить в оправдание своего брата снова, но Глеб поднял руку, чтобы призвать её к тишине и договорил:
— Если мы будем покупать новую машину, то это не значит, что мы старую отдадим твоему брату, так что скажи ему, чтобы закатал губу!
— Глеб…
— Я ещё не договорил! — уже начал злиться он и продолжил. — И шёл работать, а не ждал подачек. С этого момента я спонсировать твою родню не намерен. Точка.
Дорога домой была худшей частью. Тишина в их старенькой машине, где ещё утром звучал смех и весёлая музыка, стала плотной и физически ощутимой. Она давила на барабанные перепонки, заполняла лёгкие, делала воздух в салоне спёртым и негодным для дыхания. Глеб вёл машину, вцепившись в руль так, что побелели костяшки пальцев.
Его профиль, освещаемый пролетающими мимо фонарями, казался высеченным из камня — жёсткий, неподвижный, с плотно сжатыми челюстями. Он не смотрел на Аню. Он смотрел на дорогу, но видел перед собой не асфальт и разметку, а лицо её брата — расслабленное, чуть насмешливое, вечно ожидающее чего-то.
Аня сидела на пассажирском сиденье, отвернувшись к окну. Огни города смазывались в длинные цветные полосы, но она не видела их красоты. Она видела только своё отражение в тёмном стекле — растерянное, обиженное лицо женщины, чей праздник был безжалостно растоптан. Как он мог? Как он мог так унизить её там, в их раю, при чужих людях? Мысль о машине для Коли была такой естественной, такой правильной. Помочь брату, поделиться своей радостью… Разве это не то, для чего нужна семья? В её мире это было аксиомой. Но Глеб только что доказал, что они живут в мирах с разной геометрией.
Они вошли в квартиру. Глеб бросил ключи на тумбочку в прихожей. Звук упавшего металла прозвучал резко и окончательно, как удар молотка судьи. Он молча снял куртку, повесил её в шкаф. Каждое его движение было выверенным, лишённым всякой суеты, и от этого становилось только страшнее. Это было не затишье перед бурей. Это была сама буря, только внутренняя, без грома и молний, но от того не менее разрушительная.
Аня не выдержала первой. Она закрыла за собой дверь и осталась стоять в коридоре, не снимая пальто, словно ещё не решила, вошла она или собирается уйти навсегда.
— Ты не мог выбрать время и место получше? — её голос был низким, полным сдерживаемой обиды. — Зачем нужно было устраивать эту сцену там? Унижать меня перед всеми?
Глеб обернулся. Он уже снял уличную обувь и стоял посреди комнаты в домашних тапочках, и этот бытовой контраст с ледяным выражением его лица создавал сюрреалистическую картину.
— Сцену? Аня, сцену устроила ты. Своим великодушным предложением разбазаривать наше имущество. Или ты думаешь, что менеджер, который слышал каждое твоё слово, был в восторге от перспективы, что его клиенты настолько легкомысленно относятся к деньгам?
— При чём тут менеджер! Речь обо мне! О моём брате! Ты выставил меня непонятно кем, а его — каким-то попрошайкой! Это просто старая машина, Глеб! Железка! Неужели она для тебя дороже, чем моя семья?
Он усмехнулся. Это была плохая, злая усмешка, которая не затронула глаз.
— Твоя семья? Аня, давай будем честными. Речь не о твоей семье. Речь конкретно о Коле. О твоём брате, который считает, что мир ему должен. И я, по-видимому, часть этого мира. «Железка», говоришь? Эта «железка» — результат года моей работы, когда я ещё не был начальником отдела. Когда я мотался по всему городу, чтобы мы могли нормально жить. А что в это время делал твой брат? Ах да, он искал себя.
Глеб прошёл на кухню и достал из холодильника бутылку с водой. Он пил прямо из горла, длинными, жадными глотками, словно пытался залить пожар внутри.
— Давай я тебе напомню, раз у тебя такая короткая память на его «подвиги». Помнишь его гениальную бизнес-идею с «эксклюзивными чехлами для телефонов»? На которую я дал ему деньги, которые мы откладывали на ремонт в ванной? Где эти чехлы, Аня? Где деньги? Они испарились вместе с его энтузиазмом ровно через три недели.
— Он пытался! У него не получилось! — Аня пошла за ним, её голос начал крепнуть. — Нужно поддерживать близких, а не попрекать их неудачами!
— Поддерживать? — Глеб с силой поставил бутылку на стол. — Поддерживать — это помочь подняться тому, кто упал. А то, чем занимаемся мы — это бесконечное таскание на своём горбу человека, который и не собирается вставать на ноги, потому что лежать удобнее! А ноутбук? Мой старый ноутбук, который я отдал ему для «курсов программирования»? Он продал его через два месяца, чтобы купить себе игровую приставку! Ты знала об этом? Или он и тебе наплёл, что его украли?
Он подошёл к ней вплотную, глядя сверху вниз. Его ярость больше не клокотала где-то в глубине, она вырвалась наружу, и её холод обжигал.
— Этот автомобиль — не просто «железка». Это черта. Финишная линия. За ней — моё терпение заканчивается. Я не собираюсь оплачивать его инфантилизм. Он взрослый мужик. Пусть идёт и зарабатывает. На машину, на жизнь, на что угодно. А не ждёт, что сестра выпросит для него подачку у мужа. Я всё понятно объяснил?
Слова Глеба повисли в воздухе кухни, как топор палача. Они не просто ранили — они клеймили, выжигая на Ане и всей её семье позорное тавро нахлебников. Она хотела возразить, закричать, что он ничего не понимает в настоящих семейных узах, где помощь — это не спонсорство, а естественное проявление любви. Но в тот самый момент, когда она набрала в грудь воздуха для гневной отповеди, в тишину квартиры вклинился резкий, настойчивый звонок в дверь. Короткий. Потом ещё один.
Они замерли, глядя друг на друга. Взгляд Глеба стал ещё жестче, в нём появилось новое, зловещее предчувствие. Он знал, кто это. И Аня знала. Она сама, в порыве эйфории, ещё из автосалона отправила брату короткое сообщение: «Коль, у нас скоро будет для тебя сюрприз на четырёх колёсах!». Эта мысль пронзила её сейчас ледяной иглой стыда и паники. Катализатор их ссоры стоял прямо за дверью.
— Не открывай, — приказал Глеб шёпотом.
Но звонок повторился, на этот раз длиннее и требовательнее. Аня понимала, что делать вид, будто их нет дома, — глупо и унизительно. Медленно, как во сне, она пошла в прихожую. Каждый шаг отдавался гулким эхом в её голове. Она повернула ключ в замке.
На пороге, с широкой улыбкой до ушей, стоял Коля. Модная стрижка, новые кроссовки, от него пахло дорогим парфюмом — тем самым, который Аня подарила ему на прошлый день рождения. Он был воплощением беззаботности, человеком, который пришёл на праздник, не зная, что праздник отменили и теперь здесь проходят поминки по семейному счастью.
— Ну что, сестрёнка! Принимай гостя! — весело пробасил он, входя в квартиру и по-свойски хлопая её по плечу. — Слышал, вы тут шикуете! Обновляете автопарк? Правильно, давно пора! А то я уже заждался, хех.
Он прошёл в комнату, не снимая обуви, и замер, увидев Глеба. Тот не сдвинулся с места, продолжая стоять у кухонного стола, скрестив руки на груди. Его фигура излучала такую враждебность, что даже Коля, со всей его толстокожестью, это почувствовал. Его улыбка слегка поблекла.
— О, и ты тут. Чего такой мрачный? Покупка не в радость? — он попытался отшутиться, но вышло натянуто.
Аня поспешила вмешаться, пытаясь разрядить обстановку, которая стала густой, как смола.
— Коля, привет… Мы тут… немного не в настроении. Устали просто.
— Да ладно вам, устали! — Коля снова обрёл свою самоуверенность. — От таких новостей не устают! Так что, показывайте, где ключи от моего будущего рыдвана? Я готов принять эстафету!
Он подмигнул сестре, полностью игнорируя Глеба, словно тот был предметом мебели. И это стало последней каплей. Глеб медленно, с расстановкой, отделился от стола и сделал шаг вперёд.
— Никаких ключей для тебя здесь нет, Коля. И не будет, — произнёс он ровным, лишённым эмоций голосом. — Машина будет продана.
Коля удивлённо уставился на него, потом перевёл взгляд на сестру, ища поддержки.
— Ты чего? В смысле — продана? Ань? Что он несёт? Мы же договорились…
— Мы ни о чём не договаривались, — отрезал Глеб, подходя ещё ближе. Теперь он стоял между Аней и её братом. — Это было одностороннее решение твоей сестры. Опрометчивое и ни с кем не согласованное. Машина — это актив. А активы не раздают родственникам, которые не в состоянии заработать себе даже на проездной.
Лицо Коли побагровело. Беззаботность слетела с него, как шелуха.
— Ты на что намекаешь? Да что в ней такого, в этой машине?! Это же старое ведро! Вы себе новую берёте, крутую! Тебе жалко, что ли?
— Мне не жалко, — спокойно ответил Глеб, глядя Коле прямо в глаза. — Мне противно. Противно от самой мысли, что часть моей жизни, моего труда, будет отдана тебе просто так. Потому что ты — «брат». Этот статус не даёт тебе никаких привилегий в моём доме и с моим имуществом. Ты хочешь машину? Иди на завод. В офис. В такси. Куда угодно. Заработай. И купи. Любую. А на эту даже не смотри.
— Глеб, прекрати! — взмолилась Аня, хватая его за руку. — Перестань его унижать! Он мой брат!
И в этот момент Глеб медленно повернул голову и посмотрел на неё. Не на её руку, лежащую на его предплечье. А ей в глаза. Это был взгляд абсолютного, окончательного разочарования. Он увидел их вместе — сестру, защищающую своего непутёвого брата. Они были единым целым. А он был чужим. Лишним в этом их уютном мирке, построенном на его ресурсах. Он молча стряхнул её руку. Битва была проиграна, и он это понял. А значит, пришло время начинать войну.
Взгляд, которым Глеб одарил жену, был страшнее любой пощёчины. В нём не было гнева, не было ярости — только холодное, бесцветное понимание, как у хирурга, который ставит окончательный, неутешительный диагноз.
Он увидел их: Аню и Колю. Не жену и её брата, а нечто цельное, единое, чужеродное в его мире, который он строил своими руками. И в этом их союзе ему не было места. Он был лишь ресурсом, функцией, кошельком, который можно по-семейному потрясти. И рука, которую он стряхнул, была не просто рукой Ани — это был символ всей той жизни, которую он больше не хотел оплачивать.
— Да ты кто такой, чтобы здесь командовать? — взорвался наконец Коля, чьё самолюбие было задето до самого основания. — Это квартира моей сестры! Это её жизнь!
Глеб даже не повернул головы в его сторону. Он полностью игнорировал его существование, словно Коля был не более чем назойливой мухой, жужжащей где-то на периферии. Весь его фокус был сосредоточен на Ане.
— Ты его выбрала, — констатировал он тихо, без вопросительной интонации. Это было утверждение. — Ты всегда его выбираешь.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и спокойно, неспешной походкой прошёл в гостиную. Его движения были лишены всякой нервозности. Это была походка человека, принявшего решение. Окончательное и бесповоротное. Он подошёл к журнальному столику, на котором лежал его телефон, и взял его в руку. Экран вспыхнул, осветив его сосредоточенное лицо.
— Глеб, что ты делаешь? — голос Ани прозвучал испуганно. Она пошла за ним, а Коля, пылая от негодования, двинулся следом. — Глеб, пожалуйста, давай сядем и поговорим. Мы всё решим.
Он не ответил. Его большой палец с методичной точностью скользил по экрану. Открыл приложение. Галерея. Выбрал несколько фотографий их старой машины — вот она стоит на фоне дачного домика, вот она на парковке у супермаркета. Хорошие, продающие фотографии. Затем открыл популярный сайт по продаже автомобилей. Начать новое объявление. Марка. Модель. Год выпуска. Пробег. Всё это он делал с ледяным спокойствием, под аккомпанемент нарастающей паники Ани и гневного сопения её брата.
— Я с тобой разговариваю! — выкрикнул Коля ему в спину. — Ты оглох? Если ты думаешь, что я позволю тебе так обращаться с моей сестрой…
Глеб дошёл до самого важного поля. «Цена». Он на мгновение замер, а затем медленно, смакуя каждую цифру, набрал: «200 000». Не шестьсот, не семьсот тысяч, как они планировали. Двести. Сумма, которая была не просто низкой — она была унизительной. Это была цена металлолома, цена презрения. Он добавил короткое описание: «Продаю срочно. Цена окончательная. Состояние хорошее. Самовывоз сегодня. Кто первый приехал с деньгами — тот и забрал». Он нажал кнопку «Опубликовать».
А затем он обернулся. Он не стал ничего говорить. Он просто протянул им телефон, держа его так, чтобы они оба могли видеть экран.
Аня смотрела на знакомую фотографию их машины, на заголовок и на эту чудовищную цифру. Она смотрела и не могла поверить. Это было не просто объявление о продаже. Это был публичный акт уничтожения. Уничтожения её надежд, её просьбы, её брата и, в конечном счёте, их с Глебом общего прошлого. Коля выхватил телефон из рук Глеба. Его глаза пробежали по тексту, и лицо исказилось от ярости и бессилия.
— Ты… ты… — он не мог подобрать слов, способных выразить всю степень его оскорбления.
— Вот, — произнёс Глеб, забирая свой телефон обратно. Его голос был спокоен, как у лектора в аудитории. — Это называется «рынок». Свободный и честный. Теперь у твоего брата, Аня, есть точно такой же шанс купить эту машину, как и у любого другого человека в этом городе. Ему нужно всего лишь найти двести тысяч рублей. Или заработать их. Отличный стимул, не правда ли?
И в этот самый момент, разрезая густую, звенящую от ненависти тишину, телефон в руке Глеба зазвонил. Громко, настойчиво, деловито. Они все вздрогнули. Глеб посмотрел на экран, затем перевёл взгляд на застывшие лица Ани и Коли. На его губах появилась едва заметная, жестокая тень улыбки. Он принял вызов и поднёс телефон к уху.
— Да, слушаю, — сказал он в трубку ровным, деловым тоном. — По поводу машины? Да, в продаже. Ещё не забрали. Адрес записывайте…
Он начал диктовать их домашний адрес, а Аня и Коля стояли и смотрели на него. Они больше не кричали, не спорили. Они просто смотрели, как незнакомый голос на том конце провода, жадный до лёгкой наживы, забирает у них не старую машину. Он забирал последнее, что связывало этих трёх людей. В квартире больше не было семьи. Были только продавец, униженный проситель и женщина, которая стояла между ними на выжженной дотла земле их общего мира.
Коля разъярённый выбежал из их квартиры, обозвав при этом мужа сестры, а когда она попросила его не делать так, досталось и ей самой, он оттолкнул сестру так, что она врезалась в стену в коридоре.
А Глеб ничего на это не сказал, просто удивлённо приподнял брови и пошёл на кухню. А Аня наконец-то поняла, что если она осталась одна. Муж её долго ещё не простит за такое попустительское поведение, а брат… Брат вообще больше с ней не будет общаться, потому что она не сдержала обещание и не предоставила ему машину мужа на блюдечке с голубой каёмочкой…
