— Мама звонила, — начал Александр как бы невзначай, входя на кухню, где Наталья сосредоточенно резала овощи для ужина.
Он небрежно бросил куртку на спинку стула – жест, который неизменно вызывал у неё внутреннее раздражение, но сейчас она даже не повела бровью. Что-то в его тоне, в этой искусственной бодрости, заставило её внутренне подобраться, отложить на мгновение нож.
— Настроение у неё, представляешь, отличное, — продолжил он, заглядывая в кастрюлю с готовящимся рагу, словно там можно было найти ответ на невысказанный вопрос.
Наталья молча взялась за огурец, её пальцы чуть крепче стиснули рукоятку ножа. Этот сценарий был ей до боли знаком. За «отличным настроением» Раисы Михайловны обычно следовал новый финансовый запрос, который тяжёлым бременем ложился на их и без того хрупкий семейный бюджет, с таким трудом выкраиваемый из двух зарплат.
— Говорит, машинку себе присмотрела. Не новую, конечно, с пробегом, но выглядит вполне достойно. Очень бы ей, понимаешь, пригодилась. На дачу там, по магазинам съездить. Устала она на этих автобусах трястись, ноги болят.
Нож замер. Наталья медленно подняла голову. Её взгляд впился в лицо мужа, который старательно избегал смотреть ей в глаза, разглядывая узоры на кухонном фартуке.
— Машинку? — переспросила она голосом, в котором не было ни удивления, ни радости, только ледяное спокойствие, предвещавшее бурю. — Это просто прекрасно. А какова цена этой «вполне достойной» машинки, так необходимой Раисе Михайловне для её редких поездок на дачу, которую она удостаивает своим вниманием от силы пару раз за всё лето?
Александр откашлялся, нервно переступил с ноги на ногу.
— Да не так уж и много… Вернее, сумма, конечно, ощутимая, но она же не просит всё сразу. Говорит, если бы мы с первым взносом подсобили… тысяч пятьсот. А остальное она уж как-нибудь, может, кредит небольшой оформит, или подкопит со временем.
Пятьсот тысяч. Эта цифра прогремела в голове Натальи как похоронный марш по их мечте о собственной квартире. Пять лет. Пять долгих, мучительных лет они с Сашей отказывали себе во всём, что не являлось предметом первой необходимости.
Она уже с трудом вспоминала, когда последний раз позволяла себе купить что-то из одежды просто так, для души, а не потому, что старая вещь окончательно пришла в негодность. Отпуск на море, о котором она так мечтала, казался такой же несбыточной фантазией, как полёт на Марс.
Каждый месяц они, как два скупых рыцаря, откладывали каждую лишнюю копейку, радуясь любой, даже самой незначительной сумме, которая приближала их к заветной цели – собственному углу. И теперь – пятьсот тысяч. На машину для свекрови.
— Саша, — она отложила нож на разделочную доску. Её голос, до этого ровный, предательски дрогнул, но не от слабости, а от подкатывающей волны гнева, который она так долго сдерживала. — Ты вообще помнишь, о чём мы с тобой договаривались?
Ты помнишь, на что мы собираем деньги уже который год, отказывая себе в самом необходимом? Мы опять должны забыть о нашей квартире? Он шагнул к ней, протянул руки, желая обнять, успокоить, но она резко отстранилась, словно от огня.
— Наташ, ну что ты сразу так? Мама же… она меня одна вырастила, ночей не спала, всё для меня делала. Я просто не могу ей отказать. Она же из необходимости. Ей правда уже тяжело справляться.
— Тяжело? — горькая усмешка исказила губы Натальи. — А нам, по-твоему, легко, Саша? Нам легко жить на съёмной квартире, зная, что каждый месяц мы отдаём кругленькую сумму совершенно чужому человеку, вместо того чтобы вкладывать эти деньги в нашу собственную ипотеку? Нам легко постоянно ужиматься, считать каждую копейку?
Она обвела взглядом их тесную, скромно обставленную кухню. Старенький гарнитур, доставшийся им в наследство от предыдущих квартиросъёмщиков, с облупившейся кое-где краской. Потёртый, выцветший линолеум на полу. Единственным островком «роскоши» был относительно новый холодильник, купленный в кредит два года назад, после того как их старый советский агрегат окончательно испустил дух.
— Сначала Раисе Михайловне срочно понадобилась новая мягкая мебель в гостиную, потому что старая, видите ли, «морально устарела и вышла из моды», — Наталья начала загибать пальцы, перечисляя «неотложные нужды» свекрови, которые они с Сашей оплачивали из своего кармана. — Мы скрипя сердце, но дали.
Потом ей приспичило делать ремонт в ванной, потому что «плитка вот-вот отвалится и кого-нибудь прибьёт». Мы нашли мастеров и оплатили все работы и материалы. Затем была дорогостоящая путёвка в какой-то элитный санаторий, потому что «здоровье нужно срочно поправлять», хотя её здоровью мог бы позавидовать любой молодой атлет.
И каждый раз ты пел одну и ту же песню: «Это в последний раз, Наташенька, маме действительно очень нужно помочь». И что мы имеем теперь? Машина? А что будет следующим пунктом в её списке желаний, Саша? Личный вертолёт, чтобы на дачу летать без пробок?
— Ну не надо утрировать, — поморщился Александр, его лицо начало вытягиваться в обиженной гримасе, которую Наталья знала слишком хорошо. — Это совершенно разные вещи. Мебель, ремонт – это действительно были необходимые траты. И здоровье… Мама ведь не молодеет, ей нужно о себе заботиться.
— А я, по-твоему, молодею, Саша? — её голос стал заметно жёстче, в нём зазвенели металлические нотки. — Мне, между прочим, уже тридцать пять. Если мы когда-нибудь собираемся заводить детей, о которых ты так часто любишь рассуждать, нам нужна своя крыша над головой.
Или ты предлагаешь мне рожать в этой съёмной конуре, а потом делить нашу единственную комнату с Раисой Михайловной, когда ей вдруг наскучит жить одной и она решит, что ей комфортнее будет пожить с нами, «помочь с внуками»?
Александр отступил на шаг, словно её слова были физическим ударом.
— Зачем ты так… причём тут дети? И мама никогда бы… Ты просто не любишь её, вот и всё. Ищешь любой предлог, чтобы не помогать ей.
— Я её не люблю? — Наталья скрестила руки на груди, её взгляд стал колючим. — Саша, я люблю тебя. И я хочу нормальную, полноценную семью. Свою семью. Свой дом. А твоя мама, при всём моём глубочайшем уважении к её возрасту и к тому факту, что она тебя вырастила, методично и целенаправленно разрушает все наши планы и мечты.
Она вытягивает из тебя деньги, а ты, как слепой котёнок, ведёшься на все её манипуляции. Ты что, действительно не видишь, что она просто бессовестно пользуется твоей сыновней любовью и безотказностью?
— Это не манипуляции! — голос Александра сорвался на повышенные тона. — Это обычная просьба о помощи! И я, как её сын, как единственный мужчина в её жизни, просто обязан ей помочь! Ты этого никогда не поймёшь, потому что ты законченная эгоистка! Думаешь только о себе и о своих бесконечных «хотелках»!
— Мои «хотелки», как ты изволил выразиться, – это наш общий дом, Саша! Наше общее будущее, которое мы с тобой вместе планировали! Или для тебя наше будущее заключается в бесконечном спонсировании всех прихотей и капризов твоей матери?
Атмосфера на кухне накалилась до предела. Запах подгоравшего рагу смешивался с ощутимой волной взаимного раздражения. Они стояли друг против друга, разделённые не только стареньким кухонным столом, но и пропастью непонимания, которая разрасталась с каждой новой «неотложной нуждой» Раисы Михайловны.
И Наталья отчётливо понимала, что на этот раз она не уступит. Этот разговор не мог закончиться её очередным молчаливым согласием, проглоченной обидой. Слишком многое было поставлено на карту.
— Наши общие «хотелки», Саша, это уже давно мои «хотелки», — Наталья с силой отодвинула стул, он с неприятным скрежетом проехался по линолеуму.
Она подошла к окну, отвернувшись от мужа. Вид на серую стену соседнего дома, вечно заставленный машинами двор – всё это давило, усиливало чувство безысходности.
— Ты давно уже забыл о том, чего мы хотели вместе. Для тебя существует только «мама», ей «нужно», ей «тяжело». А я? А мы? Я для тебя что-то вроде бесплатного приложения к твоей сыновней любви? Фон для её комфортной жизни?
Александр молчал, тяжело дыша. Он подошёл к столу, опёрся на него руками, глядя на недорезанные овощи, на остывающее рагу. Ему хотелось крикнуть, что это не так, что он любит Наталью, что их семья для него важна. Но слова застревали в горле.
Он действительно не знал, как объяснить ей эту свою внутреннюю обязанность перед матерью, эту невидимую пуповину, которая, казалось, становилась только крепче с годами.
— Ты просто не понимаешь, — наконец выдавил он глухо. — Ты не можешь понять, каково это – быть единственной опорой для стареющего родителя.
— Опорой, Саша? — Наталья резко обернулась. Её глаза метали молнии. — Или бездонным кошельком, из которого можно черпать бесконечно, не задумываясь о последствиях для тех, кто этот кошелёк наполняет? Я всё понимаю, Саша! Я понимаю, что мне тридцать пять! Тридцать пять, слышишь? И если мы хотим детей, то нам нужно было обзавестись своим жильём ещё вчера!
Не через год, не через пять лет, когда Раиса Михайловна, дай ей бог здоровья, решит, что ей необходима вилла на Лазурном берегу! А сейчас! И каждый раз, когда ты отдаёшь ей наши сбережения, ты крадёшь у нас это «сейчас»! Ты крадёшь у меня возможность стать матерью в нормальных условиях, а не в съёмной конуре, где мы спотыкаемся друг о друга!
Её голос дрогнул, но не от слёз, а от ярости и обиды, которые копились годами. Она видела, как исказилось лицо Александра, как в его глазах появилось то самое выражение обиженного ребёнка, которое она так ненавидела.
— Не смей так говорить о моей матери! — он выпрямился, его кулаки сжались. — Она никогда не просила ничего лишнего! Всё, что она просит, ей действительно необходимо! А ты… ты просто эгоистка! Ты всегда была эгоисткой! Тебе плевать на всех, кроме себя! Тебе лишь бы поскорее квартиру, детей, а на то, что у моей матери могут быть свои нужды, свои желания, тебе наплевать с высокой колокольни!
— Мои нужды и желания, Саша, это наши общие нужды и желания, повторяю ещё раз! — парировала Наталья, подходя к нему почти вплотную. Они стояли так близко, что могли чувствовать дыхание друг друга, но между ними пролегала ледяная пропасть.
— А твоя мать, при всём моём к ней… терпении, откровенно тобой манипулирует! Она дёргает за ниточки твоей сыновней совести, а ты, как послушная марионетка, пляшешь под её дудку, забывая обо всём на свете! Забывая обо мне, о нас, о нашей семье, которой, похоже, скоро просто не будет!
Слова вылетели сами собой, но, произнеся их, Наталья поняла, что это именно то, к чему всё шло. Это был предел. Точка, за которой либо кардинальные перемены, либо полный разрыв. Она смотрела прямо в глаза мужу, и в её взгляде не было ни тени сомнения.
— Если ты ещё хоть копейку дашь своей матери, то я сразу же подам на развод, Саша! Мне надоело, что она постоянно тянет из нашей семьи все деньги!
Александр замер. Его лицо сначала выразило крайнее удивление, затем неверие, которое быстро сменилось яростью. Краска бросилась ему в лицо, желваки заходили на скулах. Он смотрел на Наталью так, словно видел её впервые, словно она была чужим, враждебным существом, посмевшим посягнуть на самое святое – его отношения с матерью.
Он хотел что-то сказать, что-то крикнуть в ответ, опровергнуть, обвинить, но слова не шли. Ультиматум прозвучал слишком жёстко, слишком бесповоротно.
— Ты… ты… — он задохнулся от возмущения, не находя слов. Потом резко развернулся, схватил со спинки стула свою куртку, вытащил из кармана ключи от машины. Его движения были резкими, полными сдерживаемой злости. Он не стал препираться, не стал уговаривать.
Он просто принял её вызов. Не говоря больше ни слова, он стремительно вышел из кухни, через мгновение послышался звук открываемой и закрываемой входной двери. Не хлопок, нет. Просто решительное, окончательное закрытие.
Наталья осталась одна посреди кухни. Запах остывающего рагу казался теперь тошнотворным. Она тяжело опустилась на стул, тот самый, который недавно с таким раздражением отодвинула. Руки её слегка подрагивали. Она не ожидала, что всё произойдёт так быстро, так… обыденно и страшно. Но слова были сказаны. Ультиматум поставлен. И судя по реакции Саши, он не собирался отступать.
Она сидела несколько минут, глядя в одну точку, пытаясь осознать произошедшее. Гнев постепенно уступал место холодной, расчётливой решимости. Если Саша не способен увидеть очевидного, если он готов пожертвовать их семьёй ради материнских капризов, значит, нужно действовать по-другому. Значит, нужно поговорить с первоисточником всех их бед.
Она поднялась, подошла к телефону, нашла номер свекрови, которой почти никогда не звонила сама, гудки пошли сразу. Один, второй… На третьем гудке на том конце провода раздался бодрый, ничем не омрачённый голос Раисы Михайловны.
— Алло, Сашенька, это ты, сынок? А я как раз печенье пеку, думала, может, заглянешь вечером… — бодрый, чуть сюсюкающий голос Раисы Михайловны прозвучал в трубке так неуместно жизнерадостно, что у Натальи свело скулы.
— Это Наталья, Раиса Михайловна, — отрезала она, стараясь, чтобы её голос звучал как можно более ровно и холодно, хотя внутри всё клокотало от подступающей ярости. — И я звоню вам совсем не по поводу печенья.
На том конце провода на мгновение воцарилась тишина, такая плотная, что, казалось, её можно потрогать. Потом голос свекрови изменился, исчезла показная сладость, проступили настороженные, стальные нотки.
— Наташа? А что случилось? Саша что-то… У вас всё в порядке?
«В порядке?» — мысленно усмехнулась Наталья. У них всё было настолько «в порядке», что муж только что вылетел из дома, готовый в очередной раз выложить кругленькую сумму на прихоть своей матери, а она сама стояла на пороге нервного срыва и разрушенного брака.
— Нет, Раиса Михайловна, у нас не всё в порядке, — её голос обрёл твёрдость. — И причина этого «непорядка» – это ваше очередное желание, на этот раз в виде машины. Вы действительно считаете нормальным, что ваш сын, у которого своя семья и свои планы на жизнь, должен удовлетворять любую вашу прихоть, будь то новая мебель, дорогой ремонт, путёвка на курорт или, как теперь, автомобиль?
—Наташа, да как ты со мной разговариваешь? — в голосе Раисы Михайловны прозвучало искреннее, как ей, видимо, казалось, возмущение. — Я всего лишь поделилась с Сашенькой своими мыслями! Он мой единственный сын, с кем же мне ещё делиться? И потом, я же не просила его покупать мне лимузин! Всего лишь скромная подержанная машинка, чтобы мне было легче…
— Легче что, Раиса Михайловна? — перебила Наталья, не давая свекрови развернуть привычную песню о её «тяжёлой доле». — Легче тратить наши деньги? Деньги, которые мы с Сашей откладываем уже пять лет, отказывая себе во всём, чтобы наконец-то купить собственную квартиру!
Или вы забыли, что ваш сын и его жена до сих пор ютятся на съёмной? Что нам уже не по двадцать лет, и мы хотим детей, которых невозможно растить в таких условиях?
— Ах вот оно что! Квартира! Дети! — Раиса Михайловна перешла на язвительный тон. — Конечно, я же вам мешаю! Старая, больная мать – это обуза, которая путается под ногами и мешает молодым строить своё светлое будущее! Так, по-вашему? Я, между прочим, Сашеньку одна на ноги поставила, всю себя ему отдала, а теперь, значит, не имею права даже на малейшую толику его внимания и заботы?
— Внимание и забота – это одно, Раиса Михайловна, — Наталья старалась сохранять самообладание, хотя это давалось ей всё труднее. — А систематическое вытягивание денег из молодой семьи, которая пытается встать на ноги, – это совсем другое. Вы прекрасно знаете, что Саша вам никогда не откажет. Он слишком вас любит, слишком чувствует себя обязанным. И вы этим бессовестно пользуетесь!
Каждая ваша «неотложная нужда» — это очередной гвоздь в крышку гроба наших планов, наших мечт! Новая мебель, когда наша собственная разваливается, но мы терпим, потому что копим на первый взнос! Ремонт в вашей ванной, когда у нас самих трубы текут, но мы латаем их подручными средствами!
Заграничный курорт, о котором я даже мечтать не смею, потому что каждая копейка на счету! А теперь машина! Что дальше? Личный самолёт?
— Да как ты смеешь! — голос Раисы Михайловны задрожал от негодования, но это была не дрожь слабости, а дрожь гнева. — Ты просто завистливая, неблагодарная девчонка! Ты настраиваешь моего сына против меня! Ты хочешь, чтобы он забыл о своей матери, о своём долге! Да если бы не я, где бы он сейчас был, твой Саша? Я ему жизнь дала, воспитала, образование дала!
А ты пришла на всё готовенькое и ещё смеешь меня упрекать! — Я упрекаю вас не в том, что вы его мать, Раиса Михайловна, — Наталья почувствовала, как волна ответного гнева захлёстывает её, сметая остатки выдержки. — Я упрекаю вас в вашем безграничном эгоизме!
В том, что вы совершенно не думаете о его счастье, о его семье! Для вас главное – это ваши собственные «хотелки», а на остальное вам плевать! Вы разрушаете нашу жизнь, понимаете вы это или нет? Из-за вас мы постоянно ссоримся, из-за вас мы не можем двигаться вперёд!
— Это ты разрушаешь всё своей жадностью и своим дурным характером! — парировала свекровь, её голос сорвался на визг. — Саша всегда был внимательным и заботливым сыном, пока ты не появилась в его жизни! Это ты его испортила, ты отравила ему душу своими бесконечными претензиями! Ему просто не повезло с женой!
— А ему, по-вашему, повезло с матерью, которая готова обобрать его до нитки, лишь бы удовлетворить свои непомерные аппетиты? — выкрикнула Наталья, уже не сдерживаясь. — И вообще, Раиса Михайловна! Хватит! Я больше не позволю вам тянуть деньги из нашей семьи! Я сказала Саше, и теперь говорю вам: если он даст вам хоть копейку на эту вашу машину, я подам на развод!
И пусть он тогда живёт с вами и обеспечивает все ваши прихоти до конца своих дней! Может, тогда вы наконец будете довольны! В трубке на несколько секунд повисло тяжёлое, звенящее молчание, наполненное взаимной ненавистью. Потом раздался короткий, сухой щелчок – Раиса Михайловна бросила трубку. Наталья несколько мгновений стояла, сжимая телефонную трубку так, что побелели костяшки пальцев.
Потом медленно положила телефон на тумбочку. Чувство опустошения смешивалось с какой-то мрачной решимостью. Она сделала всё, что могла. Она высказала всё, что накипело. Теперь оставалось только ждать, чью сторону в итоге выберет Александр. И что-то подсказывало ей, что этот выбор будет для неё неутешительным. Воздух в квартире казался спертым, пропитанным запахом неминуемой катастрофы.
Прошло не больше часа, но Наталье показалось, что минула целая вечность, наполненная гнетущим ожиданием. Каждый звук за дверью – шаги на лестнице, скрип лифта – заставлял её вздрагивать. Она не убирала со стола, не пыталась привести в порядок кухню, ставшую немым свидетелем их семейной драмы.
Наконец, щелчок замка в прихожей возвестил о возвращении Александра. Он вошёл не в кухню, а сразу в комнату, и Наталья пошла за ним, чувствуя, как сердце стучит где-то в горле.
Александр стоял посреди комнаты, спиной к ней, его плечи были напряжены. Он медленно обернулся, и Наталья увидела его лицо – искажённое гневом, глаза метали молнии. Это был уже не тот Саша, который несколько часов назад пытался неуклюже оправдывать очередную просьбу матери. Это был мужчина, принявший решение, и решение это было явно не в её пользу.
— Ты звонила ей, — это было не вопросом, а утверждением. Голос его был низким, хриплым от сдерживаемой ярости. — Ты посмела позвонить моей матери и вылить на неё всю ту грязь, которая накопилась в твоей душе?
Наталья скрестила руки на груди, стараясь выглядеть невозмутимой, хотя внутри всё сжималось от дурного предчувствия.
— Да, Саша, я звонила Раисе Михайловне, — спокойно ответила она. — И я сказала ей то, что должна была сказать уже очень давно. То, что ты, при всей своей сыновней любви, так и не решился ей озвучить. Сказала, что её бесконечные финансовые аппетиты разрушают нашу семью и наше будущее.
— Моя мать! Разрушает?! — он шагнул к ней, его лицо было в нескольких сантиметрах от её. Она чувствовала его горячее, прерывистое дыхание. — Да это ты всё разрушаешь! Своим эгоизмом, своей чёрствостью, своим неуважением к самому святому – к матери! Она мне только что звонила, вся в слезах, давление подскочило! Ты хоть понимаешь, что ты наделала? Ты довела её!
— Довела? — горькая усмешка тронула губы Натальи. — Саша, очнись! Твоя мать – гениальная актриса, и ты её самый преданный зритель! Она прекрасно знает, на какие точки давить, чтобы ты почувствовал себя виноватым и побежал исполнять любой её каприз! «Слёзы», «давление» – это её обычный арсенал, когда что-то идёт не по её сценарию! Неужели ты до сих пор этого не понял за столько лет?
— Замолчи! — рявкнул он так, что она невольно отшатнулась. — Не смей так говорить о ней! Она – единственная, кто меня по-настоящему любит и понимает! А ты… ты просто хочешь оторвать меня от неё, сделать своим ручным, послушным муженьком, который будет плясать под твою дудку!
— Я хочу нормальную семью, Саша! — голос Натальи сорвался, но она быстро взяла себя в руки. — Я хочу мужа, для которого интересы нашей семьи, нашей общей жизни, будут на первом месте! А не бесконечное потакание капризам его матери! Ты говоришь, она тебя любит?
А ты подумал, как её «любовь» отражается на мне, на нас? Пять лет мы живём как нищие, отказывая себе во всём, чтобы твоя мама могла покупать себе новую мебель, делать ремонты и ездить на курорты! А теперь ещё и машина! Пятьсот тысяч, Саша! Это почти половина нашего первоначального взноса на квартиру! Квартиру, о которой ты, похоже, уже и забыл!
— Я ничего не забыл! — он отвернулся, прошёлся по комнате, словно загнанный зверь в клетке. — Но есть вещи поважнее каких-то там квартир и твоих амбиций! Есть долг! Сыновний долг!
— А супружеский долг для тебя ничего не значит? — Наталья подошла к нему, заглядывая в глаза, пытаясь найти там хоть тень сомнения, хоть каплю прежней нежности. Но видела лишь холодное отчуждение и упрямую решимость.
— Наши с тобой планы, наши мечты, наше будущее – это всё для тебя пустой звук по сравнению с желаниями Раисы Михайловны? Скажи мне честно, Саша, ты действительно готов пожертвовать нашей семьёй ради того, чтобы купить ей эту чёртову машину?
Он остановился, посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым дыханием и тиканьем настенных часов, отмеряющих последние мгновения их совместной жизни.
— Я не могу ей отказать, Наташа, — произнёс он наконец глухо, но твёрдо. — Она моя мать. И я всегда буду ей помогать, что бы ни случилось. И если ты не можешь этого принять, если ты не готова смириться с тем, что она – часть моей жизни, неотъемлемая часть, значит… значит, нам действительно не по пути.
Эти слова, произнесённые так спокойно, так буднично, ударили Наталью сильнее, чем любой крик. Она поняла – это конец. Окончательный и бесповоротный. Он сделал свой выбор. И выбрал не её.
— Что ж, — она с трудом сглотнула комок, подступивший к горлу. Голос её звучал неожиданно ровно, почти безразлично. — Ты всё сказал, Саша. Ты сделал свой выбор. И я его принимаю. Только учти, что с этого момента у тебя больше нет жены, которая будет экономить на себе, чтобы ты мог спонсировать свою мать. И у тебя больше нет семьи, которую ты так легко променял на её «неотложные нужды».
Она развернулась и пошла к выходу из комнаты, не оглядываясь. Ей не хотелось видеть его лицо, не хотелось больше ничего говорить. Всё было сказано.
— И куда ты собралась? — бросил он ей в спину с вызовом.
— Туда, где меня не будут считать бесплатным приложением к чужой жизни, — ответила она, не оборачиваясь, и вышла из комнаты. Она не стала собирать вещи. Сейчас ей хотелось только одного – уйти. Уйти из этой квартиры, пропитанной запахом несбывшихся надежд и бесконечных скандалов.
Уйти от человека, который так легко предал их любовь и их будущее. Потом она, конечно, вернётся за своими вещами, но сейчас ей надо было просто побыть одной.
Александр остался один посреди комнаты. Он слышал, как хлопнула входная дверь – на этот раз по-настоящему, резко, окончательно. Он подошёл к окну, посмотрел вниз. Через несколько минут он увидел фигурку Натальи, быстро пересекающую двор. Она ни разу не обернулась. Он остался один. С матерью, которой он не мог отказать. С её пирогами и печеньками, её проблемами, её неотложными нуждами.
И с огромной, зияющей пустотой на том месте, где ещё недавно была его семья. Он тяжело опустился на диван. В квартире стало невыносимо тихо и пусто. Раиса Михайловна получит свою машину. А он… он потерял всё остальное. И осознание этого только начинало медленно, но неотвратимо проникать в его сознание, обрушиваясь всей своей тяжестью. Скандал завершился. Окончательно и бесповоротно…
