— Нет, смотри, этот оттенок называется «туманный альбион». Он не серый, он… сложный. — Аня провела пальцем по экрану планшета, увеличивая фотографию гостиной из дизайнерского журнала. — С нашим новым диваном будет идеально.
— «Туманный альбион», — Денис усмехнулся, заглядывая ей через плечо. Его дыхание было тёплым, пахло кофе и чем-то неуловимо родным. — Звучит как диагноз. А по мне, так просто мышиный. Давай лучше что-то потеплее? Какой-нибудь «скандинавский персик»?
— Персиковый цвет в гостиной? Денис, мы же договорились: никаких девяностых. — Она мягко ткнула его локтем в бок, но в её голосе не было и тени раздражения. Только лёгкая, игривая усталость от их вечного спора о цветах.
Вечер был тихим и ленивым, одним из тех, которые склеивают семью лучше любых клятв. Они сидели на диване, поджав под себя ноги, и строили планы. Большие, настоящие, пахнущие свежей краской и морским бризом. Деньги, оставшиеся от продажи бабушкиной квартиры, лежали на их общем счёте уже почти два месяца, и от самого осознания этого факта дышалось легче. Сумма была не астрономической, но достаточной, чтобы наконец-то сделать тот самый ремонт, о котором они говорили последние три года, и рвануть в отпуск, не влезая в кредиты.
— А после ремонта — Амальфи, — проговорил он, будто пробуя слово на вкус. — Как мы и мечтали. Честно, Ань, я до сих пор не верю. Твоя бабушка нам просто подарила год жизни без головной боли.
— Не нам, а мне, — поправила она с улыбкой. — А я с тобой поделюсь.
Он обнял её, уткнувшись носом в волосы. Это была их общая, уютная реальность, их маленький мир, который вот-вот должен был стать ещё лучше, ещё красивее. Мир, фундаментом которого служили эти цифры на банковском счёте. Цифры, которые были последним прощальным подарком от самого близкого ей человека.
Через час, когда Денис ушёл в душ, Аня осталась в гостиной одна. Она хотела заказать себе какую-то мелочь на маркетплейсе и по привычке открыла банковское приложение, чтобы проверить, прошла ли оплата за прошлый заказ. Она вошла в личный кабинет, и взгляд её машинально скользнул по строке баланса общего счёта. И замер.
Первой мыслью был сбой. Глюк в приложении, технические работы на сервере — что угодно. Она несколько раз смахнула страницу вниз, обновляя её, но цифры упрямо оставались прежними. Холод начался где-то в солнечном сплетении и медленно, парализующей волной пополз вверх, к горлу. Воздух в комнате вдруг стал плотным и вязким, словно она погрузилась в воду.
Не хватало ровно четырёхсот тысяч.
Сумма была круглой, выверенной, что сразу исключало версию случайной покупки или серии мелких трат. Это был перевод. Один, целенаправленный, большой. Её пальцы, вдруг ставшие чужими и непослушными, нажали на вкладку «История операций». Она листала список недавних платежей: супермаркет, заправка, её заказ на маркетплейсе… и вот он. Перевод. Совершённый три дня назад. Она нажала на операцию, чтобы увидеть детали.
Получатель: Екатерина Дмитриевна В.
Его сестра. Катя.
Аня смотрела на это имя и фамилию, и мир вокруг неё сужался до размеров экрана планшета. Привычные предметы — торшер, изгиб которого она так любила, стопка книг на журнальном столике, его домашние тапочки у дивана — всё это вдруг утратило свою теплоту, превратилось в чужую, безразличную декорацию. Не было ни шока, ни желания закричать. Было только оглушающее, ледяное понимание. Он не просто взял. Он сделал это молча. Три дня он жил рядом, обнимал её, обсуждал с ней оттенок стен, зная, что часть фундамента их общих планов он уже вынул и отдал своей сестре.
Она сделала скриншот. Механически, точно и холодно, словно собирала улики. В этот момент за стеной затих шум воды. Денис выключил душ. И этот обыденный звук прозвучал для неё как щелчок взводимого курка.
Он вышел из ванной, обёрнутый в полотенце, с влажными, растрёпанными волосами. На лице его застыла расслабленная, умиротворённая улыбка человека, смывшего с себя дневную усталость. Он что-то напевал себе под нос, направляясь к холодильнику, но на полпути остановился. Аня не сдвинулась с места. Она сидела в той же позе, в которой он её оставил, — прямая спина, напряжённые плечи, — и смотрела на него. Взгляд у неё был странный, пустой и одновременно тяжёлый, как у человека, смотрящего сквозь стену.
— Всё в порядке? — спросил он, и его улыбка медленно сползла с лица. — Ты какая-то…
Она не ответила. Вместо этого она молча развернула к нему планшет, держа его двумя руками, словно это был не электронный гаджет, а каменная скрижаль с приговором. Экран ярко светился в полумраке комнаты. Денис подошёл ближе, сощурившись. Сначала он увидел только цифры, потом знакомые буквы имени. Екатерина Дмитриевна В. Мгновение он просто смотрел, и в его глазах промелькнуло понимание, тут же сменившееся досадой. Не виной, не раскаянием, а именно досадой — как будто его поймали на чём-то не нехорошем, а просто несвоевременном.
— А, ты уже увидела. — Он провёл рукой по мокрым волосам, отводя взгляд. — Я как раз собирался тебе сегодня вечером всё рассказать.
Он говорил это так буднично, таким тоном, будто речь шла о купленной без спроса пачке пельменей, а не о сумме, равной стоимости неплохого автомобиля. Он отошёл к кухонному гарнитуру, открыл дверцу шкафчика, создавая видимость деятельности, и это движение окончательно взорвало ледяное оцепенение, в котором пребывала Аня.
— Рассказать? — её голос прозвучал ровно, без малейшей дрожи, но в этой ровности было что-то неестественное, металлическое. — Ты собирался мне рассказать, что три дня назад взял из наших общих планов четыреста тысяч и просто отдал их своей сестре? Это ты так называешь «рассказать»?
Денис наконец повернулся к ней. На его лице проступило обиженное упрямство. Он был готов не каяться, а защищаться.
— Да, отдал. А что я должен был делать? У Катьки сделка горела! Ей не хватало именно этой суммы на первый взнос, риелтор уже нашёл других покупателей. Это был её единственный шанс вырваться из съёмной дыры! Я должен был стоять и смотреть, как всё рушится?
— Ты должен был мне сказать, — отчеканила она каждое слово. — Ты должен был спросить.
Он всплеснул руками, и капли воды с его пальцев полетели на пол.
— Спросить? Ань, ты серьёзно? Пока бы мы с тобой тут совещались, квартира бы ушла! Иногда нужно действовать быстро. Я принял решение, потому что ситуация была экстренная. Но это же наши деньги! Общие! — Он произнёс эту фразу как главный, неоспоримый козырь. — Они лежали на общем счёте. Значит, мы могли ими распорядиться на общие нужды. А семья — это самая главная нужда!
Аня медленно опустила планшет на диван. Она смотрела на него так, будто видела впервые. На этого взрослого мужчину с каплями воды на плечах, который только что с обезоруживающей искренностью объяснял ей, почему воровство — это не воровство.
— Общие? — повторила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух. — Денис, эти деньги стали «общими» всего два месяца назад, когда я, дура, положила их на этот счёт, чтобы тебе было удобнее следить за расходами на ремонт. А до этого они были моими. От моей семьи. Это не просто цифры. Это последний привет от моей бабушки. Ты не просто взял деньги. Ты залез в конверт с её похоронных и вытащил оттуда пачку, чтобы решить проблемы своей сестры.
Обвинение было чудовищным, несправедливым в своей грубости, и он это почувствовал. Его лицо побагровело.
— Не смей так говорить! Ты всё переворачиваешь! Я помог близкому человеку! Что в этом плохого? Или для тебя покраска стен и шезлонги у моря важнее, чем то, что моя сестра наконец-то будет жить в своей квартире? Какая же ты…
Он не договорил, но слово «эгоистка» повисло между ними, тяжёлое и уродливое. Он считал себя правым. В его вселенной он совершил благородный поступок, спас сестру, а её реакция была лишь проявлением мелочности и чёрствости. И это окончательно убило в Ане последние остатки надежды на то, что он хотя бы что-то поймёт.
— Какая же ты… — выдохнул он, и это недосказанное слово ударило сильнее любого оскорбления. — Я не понимаю, как можно быть такой. Моей сестре нужна была помощь! Семье надо помогать!
Этот лозунг, брошенный им как знамя праведной борьбы, стал для Ани последней каплей. Она издала короткий, сухой смешок, в котором не было ни капли веселья. Это был звук лопнувшей струны.
— Семье? — переспросила она, и в её голосе появилась новая, опасная интонация. Она встала с дивана, сделала несколько шагов по комнате и остановилась у окна, повернувшись к нему спиной. Казалось, она разглядывает огни ночного города, но на самом деле она просто собирала воедино разрозненные, ядовитые осколки воспоминаний. — Давай поговорим о семье, Денис. Давай поговорим о твоём понимании этого слова. Помнишь, полтора года назад твой брат Саша покупал машину? «Немного не хватает на модель поприличнее, с подушками безопасности, а то у него ребёнок скоро», — сказал ты тогда.
Денис напрягся. Он почувствовал, куда она клонит, и инстинктивно приготовился к обороне.
— Помню. И что с того?
— «Немного» — это было сто пятьдесят тысяч, — продолжила Аня, всё так же глядя в окно. Её голос звучал монотонно, словно она зачитывала протокол. — Сто пятьдесят тысяч из денег, которые мы откладывали на первый взнос по нашей машине. Я тогда промолчала. Решила, что мир в доме дороже. Что ты просто хороший брат, а я должна быть понимающей женой. Я проглотила это, Денис. Убедила себя, что это разовый случай, жест доброй воли. Но я ошиблась. Это был не жест. Это была проба пера. Ты проверял, насколько далеко можно зайти.
Она резко развернулась. Её лицо было бледным, но спокойным, и от этого спокойствия Денису стало не по себе. В её глазах он не увидел ни обиды, ни боли. Только холодную, кристальную ясность, как у хирурга перед операцией.
— Это деньги МОЕЙ бабушки, а не касса взаимопомощи для твоей родни! Я тебе слова не сказала, когда ты брату на машину добавил, но оплачивать ипотеку твоей сестры из моего наследства я не позволю! Ты меня слышишь?!
Последние слова она произнесла громче, но не срываясь на крик. Это был удар хлыста — точный, выверенный, бьющий наотмашь. Все его аргументы о благородстве, о срочности, о семейном долге рассыпались в пыль перед этой простой и убийственной формулировкой. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но понял, что любые слова будут звучать жалко. Он был пойман. Не на благородном порыве, а на системном использовании их общего бюджета в пользу своей семьи.
И тогда, загнанный в угол, он сделал то, что делают все, у кого не осталось аргументов: он перешёл в наступление.
— Я так и знал! — выкрикнул он, и его голос наконец-то обрёл силу отчаяния. — Я знал, что ты всё припомнишь! Ты никогда их не любила! Ни мою мать, ни Катьку, ни Сашку! Ты всегда смотрела на них свысока, со своей идеальной работой, со своей московской квартирой! Для тебя они — провинциальная родня, которую нужно терпеть на праздниках!
Он шагнул к ней, сокращая дистанцию, его лицо исказилось от гнева. Полотенце на бёдрах казалось нелепым в этой сцене настоящей, неприкрытой ненависти.
— Думаешь, я не видел, как ты цедишь слова сквозь зубы, когда мама звонит? Думаешь, я не замечал, как ты поджимаешь губы, когда Катя рассказывает о своих проблемах? Ты просто ждала повода! И эти деньги стали для тебя идеальным поводом, чтобы наконец-то вывалить всё, что ты о них думаешь! Дело не в ремонте и не в твоей бабушке! Дело в том, что ты просто ненавидишь мою семью!
Он кричал долго, с надрывом, выплёскивая всё, что копилось в нём, возможно, годами. Он обвинял её в снобизме, в холодности, в том, что она так и не смогла или не захотела принять его мир, его корни, его людей. Аня слушала его, не перебивая. Она стояла неподвижно, и на её лице не дрогнул ни один мускул. Его слова, призванные ранить, уколоть, вызвать ответную ярость, просто разбивались о её спокойствие, как волны о скалу. Когда он наконец выдохся, остановившись, чтобы перевести дух, она не сказала ничего в ответ на его обвинения. Она просто кивнула, будто соглашаясь с каким-то своим, внутренним решением.
— Хорошо, — произнесла она тихо и отчётливо. — Помогать так помогать.
В её голосе не было ни сарказма, ни злости. Только ровная, деловая констатация. Денис непонимающе уставился на неё. Он ожидал чего угодно: слёз, ответных оскорблений, продолжения скандала. Но эта фраза, произнесённая таким тоном, выбила его из колеи. Аня подошла к дивану и взяла планшет. Её движения были плавными и экономичными, без единого лишнего жеста. Он следил за ней, пытаясь понять, что она собирается делать. Может, показать ему ещё какие-то траты? Или написать его сестре гневное сообщение?
Но она не открыла историю их общего счёта. Она свернула приложение и открыла другое. С незнакомым ему зелёным логотипом. Денис подошёл ближе, заглядывая через её плечо, и увидел интерфейс личного кабинета, которого никогда раньше не видел. Вверху экрана было написано: «Личный счёт. А.В. Петрова».
— Что… что это? — пробормотал он, и в его голосе впервые за весь вечер прозвучала растерянность.
— Это мой счёт, — так же спокойно ответила она. Её пальцы быстро забегали по экрану. — Я открыла его на прошлой неделе. Было какое-то предчувствие, знаешь.
На его глазах она вошла в их общий аккаунт, нажала «Перевести средства», выбрала опцию «Между своими счетами» и ввела в поле сумму. Все оставшиеся деньги. До последней копейки. Она делала это неторопливо, почти демонстративно, чтобы он успел осознать каждый шаг.
— Смотри внимательно, Денис, — сказала она, не отрывая взгляда от экрана. — Вот остаток нашего наследства. Миллион сто тысяч рублей. Я перевожу их туда, где твоя «семейная помощь» их больше не достанет.
Она нажала кнопку «Подтвердить». На экране на мгновение появился значок обработки, а затем — надпись «Операция выполнена успешно».
Только тогда до него дошло. Осознание было не мгновенным, а каким-то вязким, мучительным, как пробуждение от кошмара. Она не просто спрятала деньги. Она показала ему, что уже неделю готовилась к этому, что его поступок был для неё не неожиданностью, а лишь подтверждением её худших опасений. Это было тотальное, заранее спланированное недоверие.
— Ты… ты открыла счёт за моей спиной? — прохрипел он. Гнев схлынул, оставив после себя ледяную пустоту. — Ты всё это время готовилась?
— Я готовилась защитить своё, — поправила она, блокируя экран планшета и откладывая его в сторону. — Ты сам научил меня этому. Сначала на примере машины для Саши, теперь — ипотеки для Кати. Я хороший ученик.
— Ты разрушаешь семью! — наконец выкрикнул он, вкладывая в эту фразу всю свою обиду и бессилие. — Ты всё рушишь из-за денег!
Аня посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд её был холодным и абсолютно безжалостным.
— Семью разрушил ты, когда запустил руку в мой карман. А я просто убрала карман подальше. — Она сделала паузу, давая словам впитаться в самый воздух их квартиры, которая больше не казалась общей. — Теперь помогай кому хочешь. Зарабатывай и помогай…
