— Лар, ну не горячись ты так.
Слова Семёна упали в раскалённый воздух комнаты, как капля воды на раскалённую сковороду, и мгновенно испарились с тихим шипением. Они ничего не охладили, лишь подчеркнули чудовищный жар, исходящий от его жены.
Лариса стояла у окна, спиной к нему, и смотрела во двор, на то самое место, где ещё утром блестел вишнёвым лаком её новенький, пахнущий кожей и пластиком автомобиль. Её мечта, её крепость, её личное достижение, купленное на деньги, которые она откладывала три года, отказывая себе во всём. Теперь место было пустым. А машина, точнее то, что от неё осталось, — искорёженная груда металла — стояла на штрафстоянке.
Она не двигалась. Её плечи были напряжены, силуэт казался выточенным из тёмного камня. Семён, топтавшийся посреди комнаты, чувствовал себя невыносимо глупо. Он понимал, что любые слова сейчас — это просто шум, но молчать было ещё страшнее.
— Инга же не со зла, ты пойми… Она молодая ещё, глупая. Ну, бывает. Главное, сама цела, ни царапины. Починим машину, что уж теперь…
Лариса медленно, всем корпусом, развернулась. В её глазах не было огня. Там был лёд. Холодный, острый, как осколки разбитого стекла. Этот взгляд был страшнее любого крика. Он был оценивающим, препарирующим. Он взвешивал его, Семёна, и выносил вердикт.
— Починим? — переспросила она. Голос был ровным, без единой вибрирующей ноты, и от этого он звучал ещё более угрожающе. — Сём, давай по фактам, без твоих вот этих «ну бывает». Твоя сестра, двадцатилетняя девица, не имеющая ни прав, ни капли совести, взяла из моей сумки ключи. Без спроса. Это называется — угнала. Она села в мою машину. В машину, за которую я ещё кредит не выплатила. И разбила её в хлам. В металлолом. Её мы не «починим». Её спишут в утиль.
Она сделала шаг к нему. Он инстинктивно отступил. Атмосфера в комнате сгустилась до такой степени, что, казалось, её можно было резать ножом. Это был не просто гнев. Это было что-то большее. Оскорблённое чувство справедливости, помноженное на осознание того, что человек, который должен быть на её стороне, пытается обесценить её потерю.
— Но она же моя сестра, семья… — замямлил Семён, и это была его главная ошибка. Он выложил на стол свой единственный козырь, не понимая, что для Ларисы это была не карта, а грязная, засаленная тряпка.
— Семья? — она горько усмехнулась. — Семья — это когда уважают друг друга и чужое имущество. Семья — это когда не лезут в твою сумку и не берут то, что им не принадлежит. А то, о чём говоришь ты, — это не семья. Это круговая порука. Клан, где «своим» можно всё. Где можно нагадить, а потом прикрыться родственными связями, и тебе всё сойдёт с рук.
— Ну зачем ты так… Она и так напугана. Плачет, звонила мне…
— Напугана? — Лариса подошла к нему вплотную, заставив его поднять на неё глаза. Её лицо было совсем близко, и он видел каждую напряжённую мышцу на её скулах. — А я, по-твоему, должна радоваться? Меня трясёт от ярости, Семён! От осознания, что эта избалованная дрянь уничтожила то, на что я горбатилась годами. А ты мне рассказываешь про её испуг?
Она отошла, прошлась по комнате, словно хищник, измеряющий размеры своей клетки. Её спокойствие было обманчивым, за ним скрывалась энергия сжатой пружины, готовой в любой момент распрямиться.
— И теперь ты предлагаешь мне просто закрыть глаза на то, что твоя сестра угнала и разбила мою машину, что ли? Нет, милый мой! Я найду на неё управу!
— Ты всё испортишь! — в отчаянии воскликнул Семён, наконец осознав, что его примирительная тактика не просто провалилась, а привела к прямо противоположному результату.
Лариса остановилась и посмотрела на него с ледяным презрением.
— Это она всё испортила, Семён. А ты, похоже, готов покрывать её до бесконечности.
Прошло два часа. Два часа густой, вязкой тишины, в которой Семён передвигался по квартире с осторожностью сапёра на минном поле. Лариса не произнесла больше ни слова. Она села в кресло в гостиной, взяв с полки книгу, но не открыла её. Просто держала в руках, словно это был не роман, а холодное оружие. Её поза была воплощением контроля. Она не суетилась, не металась по комнатам. Она ждала. Она знала, что Семён, неспособный выдерживать напряжение, обязательно сделает какой-то глупый, предсказуемый ход. И она была к этому готова.
Дверной звонок прозвучал коротко, почти робко. Семён, который до этого бесцельно протирал и без того чистый кофейный столик, вздрогнул и бросился в прихожую. Лариса даже не повернула головы. Она слышала тихий, приглушённый шёпот, неловкое шарканье ног. Он всё-таки сделал это. Привёл её сюда.
Семён вошёл в комнату первым, как парламентер, выходящий под белым флагом на вражескую территорию. За его спиной, словно тень, маячила Инга. Она не выглядела напуганной или раскаивающейся. На её лице застыло выражение скучающего упрямства, какое бывает у подростка, которого заставили явиться на скучное семейное торжество. Она была в модной толстовке с нелепым принтом и демонстративно держала руки в карманах. Весь её вид кричал: «Я здесь, потому что меня заставили, и мне плевать на всё это».
— Вот… я Ингу привёл… поговорить, — промямлил Семён, переводя затравленный взгляд с жены на сестру.
Лариса медленно положила книгу на подлокотник. Она окинула Ингу долгим, изучающим взглядом, от которого та невольно поежилась и втянула голову в плечи. Лариса смотрела не на девушку, а на причину, на корень проблемы. На воплощение той самой семейной поруки, о которой она говорила.
— Ну, — произнесла Инга, наконец, не выдержав молчания. Она не смотрела на Ларису, её взгляд был устремлён куда-то в угол комнаты. — Извини. Я же не думала, что так получится. Ключи на столе лежали, я думала, можно взять прокатиться. Совсем чуть-чуть.
Её голос был лишён всяких эмоций. Это было не извинение. Это была формальность, попытка отмахнуться от проблемы, как от назойливой мухи.
Семён с надеждой посмотрел на жену. Он, в своей наивности, действительно верил, что этих пустых слов будет достаточно. Что сейчас Лариса смягчится, скажет что-то вроде «проехали», и кошмар закончится. Но Лариса молчала. Она дала Инге возможность продолжить, и та с готовностью проглотила наживку.
— Да подумаешь, кусок железа! — выпалила она, решив, что молчание — знак того, что можно переходить в наступление. — Главное, я жива-здорова! Купишь себе новую, делов-то.
Вот оно. Это была квинтэссенция всего. Небрежное, хамское обесценивание всего, что было важно для Ларисы: её труда, её мечты, её собственности.
Лариса медленно поднялась с кресла. Её движения были плавными, почти гипнотическими.
— Кусок железа? — повторила она тихо, но каждое слово прозвучало, как удар гонга. — Ты это слышишь, Семён? Ты привёл её сюда, чтобы я услышала вот это? Чтобы твоя сестра объяснила мне, что моя машина — это просто «кусок железа»?
Семён побледнел. Он забегал глазами между двумя женщинами, понимая, что его гениальный план по примирению только что взорвался у него в руках.
— Инга, ну не так… Лариса, она не это имела в виду…
— Я имела в виду именно это! — тут же взвилась Инга, почувствовав поддержку брата. Она наконец посмотрела на Ларису, и в её глазах вспыхнул злой, вызывающий огонёк. — Я же не знала, что ты такая жадная! Из-за какой-то тачки готова всю семью перессорить!
Лариса усмехнулась. Короткой, лишённой веселья усмешкой. Теперь всё встало на свои места. Виновата не Инга, укравшая и разбившая машину. Виновата она, Лариса, потому что она «жадная». Потому что она посмела ценить то, что принадлежит ей.
Она больше не смотрела на Ингу. Она снова сфокусировала всё своё внимание на муже.
— Уведи её, — приказала она холодным, не терпящим возражений тоном. — Уведи её из моего дома. Прямо сейчас. Разговор окончен.
Семён увёл сестру. Он не спорил, не оправдывался. Просто взял её за локоть и, не глядя на Ларису, вывел из квартиры. Звук закрывшейся входной двери не принёс облегчения. Он просто зафиксировал новый статус-кво: поле боя зачищено, но война не окончена. Лариса осталась одна в тишине, которая больше не казалась гнетущей. Она стала её союзником, её пространством для манёвра.
Она не стала тратить время на рефлексию. Гнев, который ещё час назад был раскалённой лавой, остыл и превратился в твёрдый, острый как обсидиан инструмент. Она прошла в кабинет, включила ноутбук. Его тихое гудение было единственным звуком в комнате. На экране загорелась привычная заставка — фотография горного озера, символ спокойствия и чистоты. Сейчас это выглядело как насмешка.
Лариса работала с методичностью бухгалтера, закрывающего годовой отчёт. Она открыла сайт автодилера, нашла свою модель, свою комплектацию. Нашла рыночную стоимость месячного автомобиля с пробегом. Затем открыла фотографии с места аварии, которые ей прислал инспектор. Увеличенные снимки искорёженного металла, вывернутого колеса, разбитой оптики. Она бесстрастно оценивала масштаб разрушений. Никаких эмоций, только холодный анализ.
В новом документе она начала составлять список. Пункт за пунктом. Стоимость автомобиля на момент покупки. Сумма первого взноса. Амортизация за месяц использования. Предварительная оценка ущерба, выходящая за рамки страхового покрытия. Стоимость услуг эвакуатора. Далее пошёл отдельный блок, который она озаглавила «Сопутствующие расходы». Абонемент на такси бизнес-класса на два месяца — именно столько, по её прикидкам, уйдёт на все процедуры и покупку новой машины. Она не собиралась пересаживаться на автобус из-за чужой глупости. Каждый пункт она подкрепляла ссылкой на сайт или скриншотом с ценой. Это был не просто список. Это был акт обвинения, выверенный до последней копейки.
Когда Семён вернулся через час, Лариса ждала его за кухонным столом. Лист с расчётами лежал перед ней, рядом с ручкой. Он выглядел измотанным и постаревшим. Вероятно, разговор с сестрой отнял у него последние силы. Он сел напротив, с надеждой заглядывая ей в лицо, ища там хоть намёк на смягчение. Не нашёл.
— Я всё посчитала, — ровным голосом сказала Лариса, пододвигая к нему распечатанный лист.
Он взял его в руки. По мере того как его глаза бежали по строчкам, лицо Семёна менялось. Надежда уступала место недоумению, а затем — откровенному ужасу. Итоговая сумма внизу листа была написана жирно и чётко.
— Ты… ты серьёзно? — пробормотал он, поднимая на неё взгляд. — Лар, это же… это не по-человечески. Откуда у неё такие деньги? Она же не работает.
— Это её проблема, — отрезала Лариса. — Пусть ищет работу. Продаёт свой новый телефон, ноутбук, шмотки, которыми забит её шкаф. Меня не волнует, как она это сделает. Но эту сумму она выплатит мне. Лично. До последнего рубля.
— Но мы же можем заплатить сами! — воскликнул он, переходя на умоляющий тон. — У нас есть сбережения, я возьму кредит, если надо! Зачем устраивать это унижение?
Лариса посмотрела на него так, будто он говорил на незнакомом ей языке.
— Ты до сих пор не понял. Дело не в деньгах, Семён. Я и сама могу купить себе новую машину. Дело в ответственности. В том, что за каждый поступок в этой жизни нужно платить. Это урок. Тот самый, который, очевидно, твоя сестра так и не усвоила. И пока она его не выучит, она будет продолжать портить жизнь всем вокруг, будучи уверенной, что старший брат всегда прикроет.
Она забрала у него лист и встала. Разговор был окончен. Она оставила его одного сидеть за столом, раздавленного её непреклонностью и суммой, написанной на бумаге.
Вечером, когда Лариса работала за ноутбуком, на экране выскочило тихое, почти мелодичное уведомление из банковского приложения. Она машинально открыла его. «Зачисление средств. Сумма: 300 000 рублей. Отправитель: Семён К. Комментарий к переводу: На машину. Давай закончим это».
Лариса замерла. Она смотрела на экран, и мир вокруг неё сузился до этих нескольких строчек. Он не просто хотел заплатить. Он попытался откупиться, бросить ей кость, чтобы она успокоилась. Он не просто защищал сестру. Он стал её соучастником в этом обмане, в этой попытке избежать ответственности. В этот момент гнев окончательно ушёл. На его место пришло ледяное, кристаллическое осознание. Это было не просто предательство. Это был выбор. И он его сделал.
Утром Лариса встала раньше обычного. Она двигалась по квартире с бесшумной, выверенной точностью. Семён, спавший на диване в гостиной, приоткрыл глаза, когда она прошла мимо, но ничего не сказал. Он ждал бури. Вместо этого Лариса спокойно оделась, взяла сумку и ушла. Она вернулась через полтора часа. В руке у неё были деньги.
Она разбудила Семёна не словами, а действием. Просто положила деньги ему на грудь. Он сел, растерянно моргая, и открыл его. Внутри ровной пачкой лежали деньги. Шестьдесят купюр по пять тысяч. Те самые триста тысяч, которые он перевёл ей ночью.
— Я не беру плату за молчание, — сказала Лариса. Её голос был абсолютно ровным, как поверхность замёрзшего озера. — И не принимаю подачек, брошенных за спиной. Позвони своей сестре. Скажи ей, чтобы она была здесь через час. У меня для неё новое предложение.
Семён смотрел то на деньги, то на жену. Он выглядел как человек, который понял, что все его ходы были просчитаны наперёд, и теперь он просто пешка в чужой игре, движущаяся по указке. Он молча взял телефон.
Когда Инга приехала, её вид был ещё более вызывающим, чем в прошлый раз. Она, видимо, решила, что раз брат заплатил, инцидент исчерпан, а её вызвали для финальной нотации, которую можно будет просто пропустить мимо ушей. Она вошла в гостиную с видом победительницы.
Лариса сидела в том же кресле, что и вчера. На кофейном столике перед ней лежали денеги и тонкая папка с бумагами.
— Садись, — сказала она Инге, указывая на диван рядом с братом.
Инга демонстративно плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу.
— Ну, что ещё? Сёма заплатил, можем закрывать эту тему?
Лариса медленно, одним пальцем, пододвинула пачку денег к центру стола.
— Это деньги твоего брата. Он пытался купить моё молчание и твоё спокойствие. Но я не торгую принципами. Поэтому финансовый вопрос закрыт. Я не возьму с тебя ни копейки.
Семён с Ингой переглянулись. В их глазах промелькнуло недоверчивое облегчение. Они явно решили, что Лариса сломалась и отступила. Это была их последняя ошибка.
— Но долг остался, — продолжила Лариса, открывая папку. — Просто теперь он будет не денежным. Ты любишь кататься, Инга. Ты взяла мою машину, чтобы получить удовольствие. Теперь ты будешь ездить очень много. Но для моего удовольствия.
Она достала из папки первый лист. Это был аккуратно отпечатанный список.
— С завтрашнего дня ты становишься моим личным курьером. Твой рабочий день — с девяти утра до шести вечера. Вот твой первый маршрут. — Она положила лист на стол. — Отвезти мои документы в офис на другом конце города. На общественном транспорте. Затем забрать мой заказ из пункта выдачи. После — заехать в химчистку. И в конце дня предоставить мне отчёт и чеки за проезд.
Инга смотрела на неё, раскрыв рот. Вызывающая ухмылка сползла с её лица, сменившись выражением полного недоумения.
— Ты… ты что, с ума сошла? — выдохнула она. — Я не буду твоей рабыней!
— Будешь, — спокойно ответила Лариса. — Вот, — она достала второй лист, который представлял собой график, — здесь я расписала твой «долг». Стоимость моей машины я перевела в человеко-часы. По восемь часов в день, пять дней в неделю. На выполнение моих поручений. Когда ты «отработаешь» всю сумму, я сочту наш долг погашенным. И пока это не произойдёт, каждый твой отказ будет просто увеличивать срок твоей отработки за счёт штрафных дней.
— Это тирания! Это жестоко! — наконец взорвался Семён, вскакивая с дивана. — Ты не имеешь права так поступать с человеком! С моей сестрой!
Лариса подняла на него свой холодный, пустой взгляд.
— Права? Мои права твоя сестра растоптала в тот момент, когда села за руль моей машины. А это, Семён, не жестокость. Это воспитание. То, чем, видимо, никто и никогда с ней не занимался. Она должна была усвоить урок ответственности. Раз родители и старший брат не смогли ей его преподать, это сделаю я. Доходчиво и методично. Или же, она сядет в тюрьму за угон моей машины и то, что она её разбила. Решать вам.
Она встала, давая понять, что аудиенция окончена. Она больше не смотрела ни на Ингу, застывшую в ужасе, ни на Семёна, побагровевшего от бессильной ярости. Она смотрела сквозь них.
— Можешь начинать завтра. Или не начинать. Мне всё равно. Но пока этот долг не будет отработан, ты, Инга, для меня — не человек, а рабыня. А ты, Семён, — она перевела взгляд на мужа, и в нём не было ничего, кроме холодной пустоты, — ты просто мужчина, который живёт со мной под одной крышей. Не союзник. Не партнёр. Никто. И так будет, пока твоя семья не научится платить по своим счетам…
