— Настя, открой сумку! Немедленно! — я стояла в дверях ее комнаты с пачкой презервативов в руке. — Что это такое?
Дочь подскочила с кровати. Лицо побелело, потом залилось краской.
— Мама, ты рылась в моих вещах?
— Я не рылась! Искала твой проездной!
— В потайном кармане?
Да. В потайном кармане. Который я проверяю каждый раз, когда она уходит из дома. Как моя мать проверяла мои карманы тридцать лет назад.
— Не переводи тему! В шестнадцать лет? Ты с Максимом… вы уже…
— Это не твое дело!
— Как не мое? Я твоя мать!
— Вот именно! Мать, а не надзиратель!
Она выхватила пачку из моих рук и швырнула в стену. Презервативы рассыпались по полу.
— Ненавижу! Слышишь? Ненавижу твой контроль!
Хлопнула дверь ванной. Щелкнул замок.
Я осталась стоять посреди комнаты. В голове звенело. Ненавижу. Моя дочь меня ненавидит.
Телефон зазвонил. Мама.
— Оля, ты где? Должна была час назад приехать!
— Мам, у меня тут…
— Что опять? Настя? Говорила же — слишком мягко ее воспитываешь! В наше время…
Я отключилась. Села на Настину кровать.
В наше время. В мамино время бабушка проверяла ее белье на предмет «подозрительных пятен». В двадцать пять лет. Мама выходила замуж девственницей и до сих пор считает это своим достижением.
А я? Что я делаю со своей дочерью?
Вспомнила себя в шестнадцать. Первый поцелуй с Сашкой во дворе. Как тряслась от страха, что мама узнает. Как врала про дополнительные занятия, чтобы погулять с ним в парке.
А в двадцать пять был Дима. Три месяца тайных встреч. Снимали квартиру на час, потому что домой привести было нельзя — мама бы устроила допрос.
Когда все-таки решилась познакомить их, мама превратила ужин в следственный эксперимент. «А родители кем работают? А брат почему не женат в тридцать? А машина своя или кредитная?»
Дима сбежал через неделю. «Прости, Оль, но твоя мать — это слишком.»
После него был Костя. Мама его одобрила — инженер, квартира, родители интеллигенты. Только вот любви не было. Зато мама была довольна.
А потом появился Настин отец. Артем. Музыкант, без постоянной работы, снимал комнату в коммуналке. Мама устроила истерику: «Ты позоришь семью! Что люди скажут!»
Мы поженились тайно. Мама не разговаривала со мной полгода. Потом родилась Настя, и все как-то наладилось. Внешне.
Артем ушел, когда Насте было пять. «Оля, я задыхаюсь. Твоя мать приходит каждый день, учит меня жить. Ты молчишь. Я больше не могу.»
Я не боролась за него. Мама сказала: «Я же говорила, не пара он тебе.»
И вот теперь я делаю то же самое с Настей.
Постучала в дверь ванной.
— Настя, выходи. Давай поговорим.
— Уйди!
— Я… я хочу извиниться.
Тишина. Потом щелкнул замок. Дочь стояла в дверях — глаза красные, тушь размазана.
— За что? За то, что роешься в моих вещах? Или за то, что унижаешь при подругах?
При подругах. Вчера. Когда Лиза пришла к нам, я полчаса рассказывала, какая Настя безответственная. «В ее возрасте я уже маме по дому помогала, а она только в телефоне сидит!»
Точь-в-точь как моя мать рассказывала моим подругам, какая я неумеха.
— За все, — сказала я тихо. — Настя, давай сядем, поговорим.
Она прошла мимо меня, села на кровать. Я — рядом.
— Ты любишь Максима?
— А какая разница? Ты все равно скажешь, что в шестнадцать лет любви не бывает.
— Не скажу. В шестнадцать я была влюблена в одноклассника. До дрожи в коленках.
Настя удивленно посмотрела на меня.
— Правда?
— Правда. Сашка Петров. Высокий такой, с длинными волосами. Бабушка говорила, что он наркоман, из-за волос.
— И что было?
— Ничего. Я боялась к нему подойти. Бабушка могла узнать.
— Жесть.
— Да. Жесть.
Помолчали.
— Мам, а почему ты тогда… почему со мной так же?
Хороший вопрос. Почему?
— Не знаю, Настюш. Честно — не знаю. Наверное, это как вирус. Передается от матери к дочери.
— Глупость какая-то.
— Согласна. Глупость.
Телефон опять зазвонил. Мама.
— Оля, ты едешь или нет? Обед остывает!
— Мам, я приеду позже.
— Как это позже? Мы договаривались! И вообще, почему ты вчера так поздно домой пришла? Соседка видела тебя в одиннадцать вечера!
Соседка видела. Мне тридцать пять лет, я живу отдельно десять лет, но мама все равно следит.
— Мам, я была на деловом ужине.
— С мужчиной? Оля, ты же знаешь, что порядочные женщины…
Я отключила звук, поставила на громкую связь. Мама продолжала что-то говорить.
Настя смотрела на телефон, потом на меня.
— Она всегда такая?
— Всегда.
— И ты терпишь?
— А что делать? Она же мать. Любит меня. Волнуется.
— Душит, — поправила Настя.
Душит. Точное слово.
— Знаешь, что самое страшное? — я взяла дочь за руку. — Я делаю с тобой то же самое. И не могу остановиться.
— Почему?
— Страшно. Вдруг с тобой что-то случится. Вдруг обидят. Вдруг…
— Мам, мне тоже страшно. Но я хочу жить. Своей жизнью. Делать ошибки, набивать шишки. Иначе как я научусь?
Из телефона все еще доносился мамин голос. Я взяла трубку.
— Мам, я перезвоню.
— Оля! Ты меня слушаешь вообще?
— Нет, мам. Не слушаю. Пока.
Отключилась. Мама сразу перезвонила. Я сбросила.
— Вау, — Настя смотрела на меня как на чудо. — Ты сбросила бабушкин звонок.
— Ага. В первый раз.
Телефон завибрировал. Сообщение от мамы: «Оля, что происходит? Почему ты себя так ведешь?»
Показала Насте. Она хмыкнула.
— Напиши, что тебе тридцать пять и ты имеешь право не отчитываться.
— Она обидится.
— И что? Ты всю жизнь будешь бояться ее обидеть?
Всю жизнь. Мне тридцать пять, а я до сих пор вру маме, когда иду на свидание. Говорю, что встречаюсь с подругой. Прячу телефон, когда приходят сообщения от мужчин. Оправдываюсь за каждую покупку.
— Настя, а давай договоримся.
— О чем?
— Я перестану лезть в твою жизнь. А ты будешь честной со мной.
— В смысле?
— Ну, если останешься ночевать у Максима — напиши. Без подробностей, просто чтобы я знала, что ты жива.
— Серьезно?
— Серьезно. И… эти… — я кивнула на презервативы на полу. — Молодец, что предохраняешься.
Настя покраснела.
— Мам, мы еще не… То есть, это на всякий случай.
— На всякий случай — это правильно.
Обняла ее. Она прижалась, как маленькая. Пахнет шампунем и какими-то духами. Взрослыми духами.
— А с бабушкой что делать будешь? — спросила она.
— Не знаю. Попробую поговорить.
— Бесполезно. Она не слышит.
— Тогда буду учиться не слышать ее.
— Сможешь?
— Попробую. Ради тебя попробую.
Вечером все-таки поехала к маме. Она сидела на кухне, обиженная.
— Три часа опоздала. Все остыло.
— Мам, давай поговорим.
— О чем? О том, как ты хамишь матери?
— О том, что мне тридцать пять лет.
— И что? Я тебя родила, я имею право знать…
— Нет, мам. Не имеешь.
Она замерла с ложкой в руке.
— Что?
— Ты не имеешь права контролировать мою жизнь. Я взрослая женщина.
— Да как ты смеешь!
— Смею. Знаешь, почему я одна? Почему у Насти нет отца?
— Потому что связалась с проходимцем!
— Потому что ты выжила его из нашей жизни! Как выжила Диму, как пыталась выжить всех!
— Я хотела как лучше!
— Для кого лучше? Для меня? Или для себя?
Мама заплакала. Тихо, беззвучно. По щекам текли слезы.
— Я просто волновалась. Моя мать так же волновалась обо мне.
— И что? Ты была счастлива?
Молчание.
— Мам, ты была счастлива хоть один день в жизни?
— Когда ты родилась.
— А потом?
— Потом… потом надо было тебя растить. Правильно растить. Чтобы не совершала ошибок.
— Каких ошибок ты не совершила благодаря бабушке?
Она задумалась. Долго молчала.
— Никаких. Я вообще ничего не совершала. Жила как она велела. Вышла замуж за того, кого она одобрила. Родила ребенка, когда она сказала. Работала там, где она считала правильным.
— И?
— И прожила не свою жизнь.
Первый раз. Первый раз за мои тридцать пять лет мама это признала.
— Мам, я не хочу так. И Настя не хочет.
— Настя… Господи, я же с ней то же самое делаю!
— Нет. Это делаю я. Но хочу остановиться.
Села рядом, обняла ее. Костлявые плечи, седые волосы. Когда она успела так постареть?
— Мам, давай попробуем по-другому. Без контроля. Без допросов.
— Я не умею по-другому.
— Научимся. Вместе.
Она кивнула. Вытерла слезы.
— А тот мужчина, с которым ты вчера ужинала?
Я рассмеялась.
— Мам!
— Прости. Привычка.
— Коллега. Обсуждали проект.
— Понятно.
Хотела еще что-то спросить — видно было по глазам. Но сдержалась.
— Оля, а можно один вопрос?
— Какой?
— Ты счастлива?
Задумалась. Счастлива ли я? Есть работа, которая нравится. Есть дочь, умная и красивая. Есть даже мужчина, с которым встречаюсь тайком уже два месяца. Тайком — от мамы.
— Буду. Обязательно буду.
Вернулась домой поздно. Настя сидела в гостиной, смотрела сериал.
— Ну как?
— Нормально. Поговорили.
— И?
— Будем учиться. Все трое. Жить без контроля.
— Получится?
— Не знаю. Но попробовать стоит.
Села рядом. На экране целовалась парочка.
— Мам, можно Макса в гости позвать?
Шестнадцать лет. Мальчик. В гости.
— Можно.
— Правда?
— Правда. Только давай сначала где-нибудь вместе посидим. В кафе, например.
— Ты хочешь с ним познакомиться?
— Хочу. Но без допросов. Обещаю.
— Ладно. Завтра после школы?
— Договорились.
Настя обняла меня и убежала в комнату. Через минуту оттуда донеслось: «Макс? Мама разрешила тебя позвать!»
Разрешила. Как будто ей пять лет.
Нет, не пять. Шестнадцать. И это ее жизнь.
Достала телефон. Написала Андрею — тому самому «коллеге»: «Хочу познакомить тебя с дочерью. Готов?»
Ответ пришел сразу: «Давно пора. И с твоей мамой тоже.»
С мамой. Ну, это будет испытание.
Но надо. Надо разрывать этот круг. Три поколения женщин, которые душат друг друга любовью.
Моя бабушка умерла, так и не отпустив маму.
Мама в пятьдесят восемь все еще просит разрешения на жизнь у давно умершего отца.
Я в тридцать пять пытаюсь вырваться.
А Настя… Настя будет свободной. Я сделаю все, чтобы она была свободной.
Даже если для этого придется каждый день бороться с собой. С желанием проверить ее телефон. Позвонить и узнать, где она. Залезть в ее сумку.
Это как зависимость. Контроль — это зависимость, передающаяся по наследству.
Но любую зависимость можно победить.
Главное — признать, что она есть.
Я признала.
