— Я звонила, — прохрипела она, едва переступив порог.
Два огромных пакета с оглушительным грохотом рухнули на пол в коридоре. Звук был таким, будто кто-то уронил мешки с цементом. Ручки из грубого пластика, впившиеся в ладони до белых полос, наконец отпустили свою жертву. Юлия встряхнула онемевшими пальцами, пытаясь вернуть им чувствительность. Руки гудели тупой, ноющей болью от запястий до самых плеч, и казалось, что этот гул отдаётся прямо в голове. Она с трудом выпрямилась, опираясь на дверной косяк, и перевела сбитое дыхание.
Игорь даже не поднял головы. Развалившись на диване в гостиной, он был полностью поглощён своим телефоном. Его большой палец лениво, но методично скользил вверх по экрану, пролистывая бесконечную ленту чего-то несомненно более важного, чем возвращение домой его жены. Уголок его рта был слегка приподнят в полуулыбке — видимо, какой-то комментарий или картинка показались ему забавными.
— Игорь, я просила тебя встретить. Или хотя бы к магазину подойти. Я же сказала, что закупки на неделю.
Он нехотя оторвал взгляд от светящегося прямоугольника. Посмотрел на неё так, будто она была назойливой мухой, нарушившей его покой.
— Я был занят, — бросил он и тут же вернулся к своему занятию. Это прозвучало не как объяснение, а как окончательный вердикт, не подлежащий обжалованию.
Юлия смотрела на его расслабленную позу, на его полное, всепоглощающее безразличие, и что-то внутри неё оборвалось. Не просто лопнуло, как тонкая нить терпения, а с треском переломилось, как сухая, мёртвая ветка. Последняя капля, упавшая в уже переполненную чашу, произвела эффект разорвавшейся гранаты. Вчерашняя картина вспыхнула перед глазами с фотографической чёткостью: его офис, он сам, подскочивший с кресла, когда его молоденькая секретарша, тоненькая, как тростинка, Светочка, попыталась поднять со стола две книжки. Он, со своей широкой, услужливой улыбкой, подхватил эту ношу, весившую от силы граммов пятьсот, и с галантностью средневекового рыцаря понёс их к её столу. А она сейчас, как вьючный ишак, притащила на себе десять килограммов картошки, молока, мяса и бытовой химии. И в ответ — «я был занят».
Она взорвалась. Голос её, до этого хриплый от усталости, обрёл металлическую, звенящую силу.
— Как твоей секретарше надо две книжки перенести, ты тут как тут! А как мне надо помочь пакеты с продуктами из магазина до дому донести, то я сама должна с этим справляться? Да?! Интересные у тебя приоритеты!
Она отчеканила эту фразу, вкладывая в каждое слово всю накопленную за годы обиду. Это было не просто про пакеты. Это было про всё: про его вечную занятость, когда дело касалось её, и про его мгновенную отзывчивость, когда речь шла о ком-то другом. Про его снисходительное отношение к её проблемам и про его преувеличенное внимание к чужим.
Игорь наконец отложил телефон. Он медленно сел на диване, и на его лице появилось выражение брезгливой скуки. Он даже не пытался оправдываться. Он просто устало вздохнул, как человек, которого в сотый раз заставляют слушать одну и ту же надоевшую пластинку.
— Опять ты начинаешь свою арию? Что случилось, Юля? Мир рухнул из-за того, что тебе пришлось самой принести еду?
— Мир не рухнул, Игорь. Просто я чуть не родила прямо в подъезде, пока тащила всё это на себе. А ты в это время был «занят», развлекаясь в своём телефоне.
Он медленно поднялся с дивана. Не рывком, не в ярости. Он двигался плавно, с ленцой сытого хищника, которому некуда спешить. Прошёл мимо неё на кухню, демонстративно не замечая ни её саму, ни разбросанные у входа пакеты. Открыл холодильник, достал бутылку с холодной водой, налил себе полный стакан. Каждый его жест был пропитан ледяным, унизительным спокойствием. Он словно показывал ей, насколько ничтожны её эмоции и её проблемы на фоне его величавого бытия.
— Послушай, давай разберёмся раз и навсегда, — начал он, вернувшись в комнату и остановившись на безопасном расстоянии. — То, что ты видела на работе — это называется элементарная вежливость и корпоративная этика. Света попросила о помощи, я помог. Я не мог ей отказать, это было бы невежливо. Мы работаем в одной команде.
Юлия издала короткий, горький смешок.
— В команде? А мы с тобой, значит, не в команде? Когда твоя жена, которая, между прочим, тоже работает, звонит тебе и прямым текстом говорит: «Игорь, мне тяжело, помоги», — это не входит в твою корпоративную этику? Или здесь вежливость не нужна?
Он сделал большой глоток воды, давая себе время сформулировать ответ. Его лицо не выражало ни вины, ни сожаления. Только раздражение от необходимости объяснять очевидные, с его точки зрения, вещи.
— Ты опять всё путаешь и смешиваешь в одну кучу. Работа — это работа. Там другие правила. А дома — это дома. Я зарабатываю деньги, чтобы у нас всё было, чтобы ты могла покупать свою еду в этих пакетах. Я обеспечиваю семью. Моя задача — решать глобальные вопросы, а не таскаться по магазинам с авоськами. Не для этого я впахиваю с утра до ночи.
Его слова были холоднее, чем вода в его стакане. Они били точно в цель, обесценивая всё, что она делала. Её работа, её вклад в их общую жизнь, её усталость — всё это превращалось в пыль рядом с его «глобальными вопросами».
— Ты не впахиваешь, ты сидишь в офисе! И твоя «глобальная задача» вчера заключалась в переноске двух книжек! Я тоже работаю, Игорь! И после работы я иду не на диван с телефоном, а в магазин, потом к плите. И я просто попросила о помощи! О самой элементарной мужской помощи!
Он поставил стакан на стол с таким стуком, что стало ясно — его терпение на исходе. Маска спокойствия начала трескаться, обнажая уродливую гримасу презрения.
— Да прекрати ты эту свою драму! Помощи она попросила! Что я, грузчик тебе, чтобы твои сумки таскать? Найми доставку, если тебе так тяжело. У тебя вечно какие-то проблемы на пустом месте. Вечно ты чем-то недовольна. Любую мелочь готова раздуть до вселенской трагедии.
Эта фраза — «Что я, грузчик тебе?» — прозвучала как выстрел. Она ударила Юлию в самое сердце и заставила её замолчать. Она смотрела на него, и весь гнев, вся ярость, что кипели в ней секунду назад, вдруг исчезли. Они не утихли, нет. Они спрессовались в один маленький, ледяной осколок где-то в глубине души. Она вдруг увидела его по-настоящему. Не мужа, не близкого человека, а чужого, высокомерного мужчину, для которого она была лишь функцией, частью быта, которая внезапно начала сбоить и доставлять неудобства.
Она замолчала. Тяжело, прерывисто дыша, она смотрела на него, но взгляд её был уже где-то далеко. Он видел, что она затихла, и воспринял это как свою победу. Он самодовольно хмыкнул, взял телефон и снова направился к дивану, считая инцидент исчерпанным. Он не понял, что это было не затишье. Это была перегруппировка сил перед решающим ударом.
Он ошибся. Это было не затишье. Это было обнуление. В тот момент, когда его презрительное «Что я, грузчик тебе?» повисло в воздухе, в Юлии что-то умерло. Не любовь — она, кажется, умерла уже давно, тихо и незаметно. Умерла надежда. Умерло желание что-то доказывать, спорить, искать справедливость. Весь эмоциональный шторм, бушевавший в ней, схлынул, оставив после себя гладкую, холодную, как арктический лёд, поверхность.
Она больше не смотрела на него. Её взгляд, пустой и отстранённый, скользнул по комнате, безразлично фиксируя детали их общей жизни: фотографии на полке, его любимое кресло, разбросанные журналы. И тут её глаза остановились. У дивана, рядом с тем местом, где он только что сидел, стоял его рабочий портфель. Дорогой, из толстой телячьей кожи, с тяжёлыми латунными замками. Символ его мира. Его статуса. Его «глобальных вопросов». В этом портфеле лежала вся его «занятость» — ноутбук с проектами, папки с договорами, ежедневник, расписанный на месяц вперёд. Его вселенная в кожаной оболочке.
Не сказав ни слова, она сделала шаг. Потом ещё один. Её движения были плавными, почти сомнамбулическими, но в них чувствовалась стальная, неумолимая логика. Игорь, уже успевший снова погрузиться в телефон, краем глаза заметил её движение. Он решил, что она, надувшись, пошла в спальню. Типичное женское поведение, по его мнению. Он даже не оторвался от экрана.
Юлия подошла к дивану и наклонилась. Её пальцы коснулись прохладной, гладкой кожи портфеля. Она взялась за ручку и подняла его. Он был тяжёлым. Вес его работы, его важности. Она выпрямилась, держа портфель в руке, и молча направилась в сторону балконной двери.
Только сейчас до Игоря начало что-то доходить. В её молчании было нечто зловещее. Он оторвал взгляд от телефона и увидел её спину, удаляющуюся к балкону.
— Ты куда? — спросил он с ноткой раздражения.
Она не ответила. Её рука уже легла на ручку балконной двери. Щёлкнул замок. Холодный сквозняк коснулся его ног. И тут его мозг наконец сложил два плюс два. Её странное спокойствие. Его портфель в её руке. Балкон. Седьмой этаж.
— Ты что удумала?! — взревел он, вскакивая с дивана так резко, что телефон вылетел у него из рук и со стуком упал на ковёр.
Он бросился за ней, но опоздал. Юлия уже стояла на балконе. Она не смотрела вниз, не смотрела на него. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, за крыши соседних домов. Она держала портфель обеими руками, словно готовясь к броску. Ветер трепал её волосы.
— Юля, поставь! Ты с ума сошла?! Там документы! Там ноутбук!
Он замер в дверном проёме, боясь сделать резкое движение. А она, не обращая никакого внимания на его вопли, сделала лёгкий, почти изящный замах. Кожаный портфель описал в воздухе короткую дугу и беззвучно полетел вниз. Они оба, как заворожённые, проследили за его падением. Он кувыркался в воздухе, становясь всё меньше и меньше, пока не исчез из вида. Глухого удара о землю они не услышали.
Юлия медленно повернулась. Она прошла мимо него, застывшего в проёме с перекошенным от ужаса и ярости лицом, и вернулась в комнату. Она остановилась посреди гостиной и спокойно посмотрела ему в глаза. В её взгляде не было ни злости, ни раскаяния. Только холодная, выжженная пустота.
— Иди. Помоги своей секретарше собрать.
Секунду он просто стоял, глядя на неё. Его мозг, парализованный шоком, отказывался обрабатывать произошедшее. Он смотрел на её спокойное лицо, на пустые руки, на открытую балконную дверь, из которой тянуло холодным вечерним воздухом, и не мог соединить эти образы в единую картину реальности. А потом пелена спала. Осознание обрушилось на него не волной, а раскалённой лавиной.
Его лицо из бледного стало багровым. Вены на шее и висках вздулись, превратившись в уродливые синие жгуты. Он сделал вдох, но вместо крика из его горла вырвался какой-то сдавленный, хриплый сип.
— Ты… Ты… — он не мог подобрать слов, задыхаясь от ярости, которая была настолько всепоглощающей, что лишала его способности говорить.
Он рванулся с места, но не к ней. Он заметался по комнате, как зверь в клетке, хватаясь руками за голову. Он подбежал к окну, вглядываясь в темноту двора внизу, словно надеясь, что это был дурной сон, что портфель лежит целый и невредимый на газоне. Но там, внизу, была лишь тьма.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделала?! — наконец прорвало его. Его голос сорвался на визг, полный животного ужаса. — Там вся моя работа! Все контракты за полгода! Ноутбук! Ты уничтожила всё!
Юлия молчала. Она просто стояла и смотрела на него. Не сочувственно, не злорадно, а с холодным, почти научным любопытством, как энтомолог наблюдает за бьющейся в агонии букашкой. Её спокойствие выводило его из себя ещё больше, чем сам поступок. Он ожидал слёз, криков, раскаяния — чего угодно, только не этой ледяной стены.
— Это не просто деньги, дура! Это моя карьера! Моя репутация! Мне завтра на встречу с инвесторами! Что я им скажу?! Что моя сумасшедшая жена выбросила все документы с седьмого этажа?!
Он остановился прямо перед ней, тяжело дыша и в упор глядя ей в глаза. Он искал в них страх, но видел лишь своё искажённое яростью отражение.
— Зачем? Просто скажи, зачем? Из-за сраных пакетов с едой? Ты променяла моё будущее на свою минутную истерику?
И тут она ответила. Тихо, ровно, без малейшей дрожи в голосе.
— Нет, Игорь. Не на свою. На твою. Ты же сам сказал, что таскать пакеты — это не твоя глобальная задача. Вот я и помогла тебе. Избавила тебя от лишнего груза. Теперь ты можешь сосредоточиться на действительно важных вещах.
Это было страшнее любого оскорбления. Логика её ответа была настолько чудовищной и в то же время безупречной, что он на мгновение опешил. Она взяла его же оружие — его высокомерие, его ценности — и ударила им по нему самому.
— Ты больная… — прошептал он, отступая на шаг. — Ты просто ненормальная.
— Возможно, — так же спокойно согласилась она. — Жизнь с тобой кого угодно сделает ненормальным. Ты годами объяснял мне, что мои проблемы — это мелочи и глупости. Что моя усталость — это ерунда по сравнению с твоей великой работой. Я наконец-то поняла. И просто убрала твою работу из уравнения. Теперь у нас нет проблем.
Он смотрел на неё, и до него медленно доходило. Дело было не в ноутбуке и не в документах. Она уничтожила не его карьеру. Она уничтожила их. Окончательно и бесповоротно. Это был не скандал. Это была казнь.
Он больше не кричал. Его ярость выгорела, оставив после себя лишь чёрный пепел и звенящую пустоту. Он посмотрел на неё взглядом абсолютно чужого человека, врага. Он увидел перед собой не жену, а разрушительницу, которая с улыбкой стёрла в порошок всё, что он строил.
— Убирайся, — выдохнул он.
— Это и моя квартира, — безразлично парировала она и, развернувшись, пошла в сторону кухни.
Он остался стоять посреди комнаты. Внизу, во дворе, на мокром от вечерней измороси асфальте, лежали обломки его мира. А здесь, в квартире, на выжженной земле их семейной жизни, стояли два человека, для которых больше не существовало общего будущего. Только общая территория, на которой отныне началась война…
