Беременность обостряет все чувства. Я это точно знаю, потому что сразу заметила, как Кирилл вздрогнул от звука своего телефона.
Солнечное апрельское утро. Четвёртый месяц беременности. Я помешивала овсянку для него — токсикоз не позволял мне есть нормально. Звук сообщения раздался, когда я поставила перед ним тарелку.
Пинь! — и в глазах мужа промелькнуло… Страх? Вина? Он молниеносно перевернул телефон экраном вниз.
— Кто там пишет в такую рань? — спросила я, стараясь звучать обыденно.
— А? Да так… с работы, — отмахнулся он слишком поспешно.
Сердце стучало где-то в горле. В последние недели Кирилл часто задерживался и отдалился. Я списывала это на свою беременность — может, ему сложно привыкнуть к мысли об отцовстве?
Пока он принимал душ, телефон снова пискнул.
Не лезь, Ольга. Это неправильно.
Но рука уже тянулась к телефону.
«Я скучаю. Когда ты снова сможешь прийти?» От некой Марины.
Внутри меня что-то оборвалось. Пол под ногами превратился в пропасть.
Я положила телефон точно как он лежал раньше. В отражении окна увидела себя — бледную, с кругами под глазами. А ведь раньше я так следила за собой.
— Я сегодня задержусь, — бросил Кирилл, выходя из ванной. — Проект горит.
«Какой проект? Тот, что пишет «я скучаю»?» — хотелось крикнуть мне. Но я только кивнула.
Когда за ним закрылась дверь, малыш внутри меня слабо шевельнулся. Я положила руку на живот.
— Всё будет хорошо, — прошептала я, не зная, кого пытаюсь убедить.
Он вернулся поздно, от него пахло чужим парфюмом. Пока Кирилл был в ванной, я разблокировала его телефон — пароль был датой нашей свадьбы. Как иронично.
Там было всё — сообщения, фотографии, аудио. Их роман длился уже два месяца. Начался до беременности. Продолжается, когда я ношу его ребёнка.
— Кто такая Марина? — спросила я, когда он вышел.
Сначала отрицание: — Что ты несёшь? Это просто коллега!
Потом признание: — Это ничего не значит! Это была ошибка!
А затем мольбы: — Прости меня, Оль. Я идиот. Это больше не повторится. Я люблю только тебя и нашего малыша.
— Поклянись, что это больше не повторится, — тихо сказала я.
— Клянусь. Всем, что для меня дорого.
Я кивнула. Не потому, что поверила. А потому, что хотела поверить. Хотела, чтобы мой ребёнок родился в любви.
Но той ночью я впервые по-настоящему заплакала. Оплакивая доверие, которое так просто не вернуть.
И поклялась себе: если он предаст меня ещё раз — уйду. Потому что лучше честное одиночество, чем жизнь во лжи.
Только я не знала тогда, как скоро придётся сдержать эту клятву.
Прошло два месяца. Шестой месяц беременности. Кирилл, казалось, действительно изменился — цветы без повода, помощь по дому, курсы для будущих родителей.
— Смотри, я купил, — он протянул мне маленький комбинезон с мишками.
— Такой милый, — я прижала вещь к груди. Может, всё наладится?
В тот вечер мы смотрели кино, почти как раньше. Почти… но что-то всё равно было не так. Интуиция? Или паранойя после прошлого опыта?
Сомнения начали грызть меня, когда Кирилл снова стал задерживаться.
— Проект важный, — говорил он. — От него зависит моё повышение. А нам ведь скоро нужно будет больше денег.
Я кивала. Видела, как он старается быть внимательным. Но… что это? Волосок на пиджаке? Женский. Длинный. Блондинистый.
Марина шатенка, я видела её фото.
Однажды, когда он сказал, что задержится допоздна, что-то внутри меня сломалось.
— Я сама заеду и подожду тебя, — предложила я неожиданно спокойным голосом.
Он занервничал: — Оль, не надо, там скучно будет…
Вместо его офиса я вызвала такси и попросила проследить, куда поедет Кирилл.
Мы ждали у дома почти час. Наконец, он появился и поехал совсем не в сторону офиса. Центр города. Ресторан. Тот самый, куда он водил меня на годовщину свадьбы.
Я подошла к окну и увидела его. С хрупкой блондинкой. Совсем не похожей на Марину. Кирилл держал её руку и улыбался. Так, как раньше улыбался мне.
В тот момент я ощутила странное онемение. Только ясность. Это не случайность. Не ошибка. Это — выбор. Его образ жизни.
Я дождалась, пока они выйдут. Они поцеловались прямо на улице — и не так, как целуют знакомых. Потом она уехала, а он направился домой.
Я успела раньше. Сделала вид, что весь вечер была дома.
— Как дела на работе? — спросила я, когда он вошёл.
— Ох, сумасшедший день! — он начал рассказывать о каких-то встречах, проектах. Врать не переставая.
— А ресторан тоже был рабочей встречей? — тихо спросила я.
Кирилл замер.
— Оля, это не то, что ты думаешь!
— Неужели? А что я думаю, Кирилл? Что ты опять мне врал, опять изменял?
— Это коллега! У неё были проблемы…
— Хватит! Я видела, как вы целовались!
Его лицо изменилось. Исчезла маска раскаяния.
— Ну а что мне делать? — с неожиданной злостью спросил он. — Ты всё время говоришь только о ребёнке, а мне тоже нужна любовь!
— Любовь? Ты называешь это любовью? Когда предаёшь беременную жену?
— Я устал от твоей беременности! Ты только о ней и говоришь!
Малыш внутри меня вдруг сильно пнул, словно тоже возмутился. Я положила руку на живот, защищая его.
— Для тебя наш ребёнок — помеха твоим развлечениям?
Он опомнился, снова примерил маску заботливого мужа: — Нет, Оль, не так. Я просто… запутался.
— Знаешь, ты предал меня дважды. Первый раз — с Мариной. И я простила, ради ребёнка. А сейчас ты предал нас обоих — меня и малыша.
— Оля, дай мне ещё один шанс. Пожалуйста.
Я покачала головой: — Нет, Кирилл. Шанс у тебя был. Ты его использовал… чтобы солгать снова.
— И что теперь?
— Теперь мне нужно подумать о том, что лучше для меня и моего ребёнка.
И впервые за весь вечер я разрыдалась. Не из-за его измены — с этим я уже смирилась. А из-за того, что придётся заново строить свою жизнь. Одной.
Следующие две недели прошли как в тумане. Мы с Кириллом жили в одной квартире, но словно в параллельных мирах. Он пытался заговорить, извиниться, даже снова приносил цветы. Я отмалчивалась. Или отвечала односложно. Внутри меня шла невидимая работа — я мучительно решала, что делать дальше.
Мама звонила каждый день: — Доченька, может, помириться? Ради малыша? — в её голосе сквозило беспокойство.
— Мам, не дави, — просила я. — Я должна сама решить.
По ночам я лежала с открытыми глазами, слушая тихое дыхание Кирилла. Он спал, а я думала. Вспоминала нашу первую встречу, предложение руки и сердца, свадьбу. И две его измены — как два тёмных пятна на светлом полотне наших отношений.
Могла ли я простить снова? Наверное. Но главное — хотела ли?
Малыш в животе, казалось, чувствовал мои метания. Он стал беспокойным, часто пинался, особенно когда Кирилл пытался приблизиться ко мне.
На восьмом месяце беременности, когда до родов оставалось всего ничего, я наконец приняла решение. Случилось это после разговора с гинекологом.
— Оля, у вас повышенное давление, — озабоченно сказала она, глядя на тонометр. — Стресс?
Я кивнула. Слёзы сами навернулись на глаза.
— У нас с мужем… проблемы, — прошептала я.
Врач, женщина лет пятидесяти с добрыми глазами, отложила карту.
— Послушайте, — тихо произнесла она. — Я не психолог, но за тридцать лет практики видела всякое. Знаете, что я поняла? Нет ничего важнее вашего душевного покоя. Особенно сейчас.
Она взяла меня за руку: — Если что-то или кто-то разрушает вас изнутри — отпустите. Ради себя. Ради малыша. Дети всё чувствуют. Даже в утробе.
В тот вечер я зашла в кабинет. Достала документы на квартиру, наши свидетельства о браке и рождении. Просмотрела банковские выписки. И начала составлять заявление о разводе.
Кирилл нашёл меня за этим занятием.
— Что ты делаешь? — спросил он, заглядывая через плечо. Увидел бланк. Побледнел.
— Оля, ты с ума сошла? — его голос дрогнул. — Сейчас, перед родами?
Я подняла взгляд. Впервые за много дней посмотрела ему прямо в глаза.
— Именно сейчас. Потому что после родов мне будет не до этого. А решение я уже приняла.
— Но Оль… — он опустился на корточки рядом с моим стулом. — Мы же можем всё исправить! Ради ребёнка…
— Не прикрывайся ребёнком, — мой голос звучал неожиданно твёрдо. — Ты уже показал, как он тебе важен. «Я устал от твоей беременности», помнишь?
Кирилл поморщился: — Я не это имел в виду…
— Нет, именно это, — я отложила ручку. — Знаешь, я долго думала. Пыталась понять, что для меня важнее: сохранить видимость благополучной семьи или жить честно. И решила — честность важнее.
— Что ты такое говоришь? — он всплеснул руками. — У ребёнка должны быть мать и отец!
Я положила руку на живот. Малыш шевельнулся, словно в знак согласия.
— У ребёнка должны быть счастливые родители. А мы с тобой не будем счастливы вместе. Никогда.
— Ты не можешь так решить за нас обоих!
— Могу. За себя точно могу, — я взяла ручку и продолжила заполнять бланк. — И за нашего ребёнка тоже. Потому что мать должна его защищать. В том числе — от лжи.
Кирилл вскочил, лицо исказилось от гнева: — Ты пожалеешь об этом! — выкрикнул он. — Без меня ты не справишься!
В его голосе было столько злости, что я вздрогнула. И одновременно поняла — решение правильное. Этот человек не любит ни меня, ни нашего ребёнка. Он любит только себя.
— Я уже справляюсь, — спокойно ответила я. — И дальше справлюсь.
Роды начались ровно в срок. Я вызвала такси, сама доехала до роддома. Кирилл был на работе — во всяком случае, так он сказал.
В приёмной меня спросили, кому сообщить о рождении. Я назвала мамин номер. И только потом, поколебавшись, продиктовала номер Кирилла.
— Муж? — уточнила медсестра.
— Пока да, — слабо улыбнулась я.
Схватки были долгими. Двенадцать часов я боролась за новую жизнь, за нашего малыша. В какой-то момент стало так больно, что я готова была всё отдать, лишь бы это прекратилось.
— Терпи, милая, — говорила акушерка. — Ты сильная.
«Сильная ли?» — думала я между схватками. Настолько ли сильная, чтобы растить ребёнка одной? Чтобы начать всё с нуля? Не испугаюсь ли, не вернусь ли к Кириллу из страха перед одиночеством?
А потом я услышала крик. Тонкий, звонкий, возмущённый. Крик человека, который только что пришёл в этот мир и уже недоволен таким приёмом.
— Девочка, — сказала акушерка, кладя мне на грудь крошечное тельце. — Поздравляю, мамочка!
Я смотрела на красное сморщенное личико и не могла поверить, что эта кроха — моя. Как похожа на меня! Те же губы, тот же носик. А глаза — папины. Единственное, что досталось ей от Кирилла.
В тот момент я поняла — всё будет хорошо. Я справлюсь. У меня просто нет выбора, ведь теперь я в ответе за эту маленькую жизнь.
Кирилл пришёл в палату на следующий день. С огромным букетом роз и плюшевым медведем.
— Можно? — он заглянул в приоткрытую дверь.
Я кивнула. Малышка спала в прозрачной кроватке рядом с моей кроватью.
Кирилл подошёл, заглянул. Его лицо смягчилось.
— Она… красивая, — сказал он неуверенно.
— Да, — ответила я.
— И как ты её назвала?
— Надеждой.
Он опустился на стул у кровати: — Оля, может, попробуем еще раз? Теперь, когда у нас есть дочь…
Я покачала головой: — Нет, Кирилл. Документы на развод я подам, как только выпишусь. И буду просить оставить ребёнка мне.
— Но я её отец!
— Да. И никто не запретит тебе видеться с ней. Но жить вместе мы не будем.
Он вскочил: — Почему ты так упряма? Я же извинился, я…
— Тише, — я кивнула на кроватку. — Разбудишь.
Как ты мог дважды предать меня, пока я ждала нашего малыша? — с горечью спросила я, глядя ему в глаза.
Он отвёл взгляд. Промолчал. Что тут скажешь? Никакие оправдания не стоили моих слёз, моих бессонных ночей, моих сомнений.
— Я буду выплачивать алименты, — наконец сказал он.
— Конечно, — кивнула я. — Это твоя обязанность.
— И буду навещать… Надежду.
— Это твоё право.
На том и расстались. Он ушёл, оставив розы и медведя. А я подошла к кроватке, где спала моя дочь. Такая крошечная, такая беззащитная.
— Ты моя надежда, — прошептала я. — И моя сила. Я справлюсь, обещаю тебе.
Прошло три месяца после рождения Надежды. Три месяца новой жизни — без Кирилла, но с маленьким человечком, который полностью зависел от меня.
Развод оформили быстро. Кирилл не стал препятствовать, когда увидел мою решимость. Алименты выплачивал исправно. Иногда приезжал навестить дочь — неловко держал её на руках, привозил дорогие игрушки, которые ей были пока не нужны.
— Выглядишь уставшей, — заметил он как-то. — Может, мне забрать её на выходные?
Я усмехнулась: — А ты справишься? Она просыпается каждые три часа.
Он замялся: — Ну, я мог бы привезти её к своей маме…
— Нет, Кирилл. Она слишком маленькая.
В его глазах мелькнуло облегчение. Стало ясно — он предложил не из настоящего желания помочь, а для вида.
Первые месяцы материнства выдались тяжёлыми. Недосып, колики у Нади, бесконечные кормления. Иногда я плакала от усталости, сидя в ванной, пока малышка наконец засыпала.
«А может, и правда стоило сохранить семью? Ради неё?» — мелькало в голове.
Но однажды, листая ленту в соцсетях, я увидела новое фото Кирилла. С той самой блондинкой. Они улыбались, обнимаясь на фоне моря. Подпись гласила: «Счастливы вместе».
Я смотрела на фото и внутри не шевельнулось ничего. Ни боли, ни обиды, ни ревности. Только спокойное осознание — правильно, что ушла. Он бы всё равно не остался.
Постепенно я выстроила новую жизнь. Когда Наде исполнилось шесть месяцев, нашла няню — добрую женщину предпенсионного возраста — и вернулась на работу. Коллеги встретили тепло. Начальник оценил моё рвение и вскоре предложил повышение.
— Так держать, Ольга! — сказал он, пожимая мне руку. — В тебе проснулся боевой дух.
А во мне действительно что-то проснулось. Словно обретя свободу от токсичных отношений, я стала сильнее. Увереннее. Даже внешне изменилась — похудела, сделала новую стрижку, обновила гардероб.
Мама часто приезжала помогать с Надей: — Ты расцвела, доченька, — говорила она, качая внучку на руках. — Я боялась, что ты сломаешься, а ты…
— А я собрала себя заново, — улыбнулась я. — Ещё лучше прежнего.
В один из тёплых майских дней, когда Наде исполнился год, мы с мамой и малышкой пошли в парк. Надя уже делала первые шаги, неуверенно переступая по дорожке и держась за мои пальцы.
Моя малышка открывала для себя мир по крупицам — вот она присела перед одуванчиком и осторожно тронула его пальчиком, вот побежала, раскинув ручки, за пёстрой бабочкой, вот запрокинула голову и залилась смехом, когда ветерок растрепал её тоненькие волосики. Я не могла оторвать взгляд от её лица — такого счастливого, такого беззаботного, словно вобравшего в себя всю весеннюю радость.
— Ой, только посмотри, кто там идёт, — негромко произнесла мама, тронув меня за локоть.
Я подняла взгляд и увидела Кирилла. Он шёл по аллее, держа за руку ту самую блондинку.
Сердце ёкнуло, но не от боли. От осознания — эта встреча была неизбежна. Наш город не настолько большой.
Они заметили нас. Остановились. Кирилл неуверенно махнул рукой. Я кивнула в ответ.
— Может, подойдём? — спросила мама. — Он же отец…
— Пусть он подойдёт, если хочет, — ответила я.
Кирилл что-то сказал своей спутнице и направился к нам. Она осталась ждать на скамейке, с явным дискомфортом глядя в нашу сторону.
— Привет, — сказал он, останавливаясь в паре шагов от нас. — Она так выросла…
Надя в этот момент заинтересовалась бабочкой и потянула меня вперёд, желая догнать яркое создание.
— Да, растёт быстро, — ответила я.
— Я хотел… — он замялся. — Я хотел извиниться. По-настоящему. Я поступил с тобой подло.
Я вскинула брови: — Что случилось? Совесть проснулась?
— Нет, просто… — он посмотрел в сторону своей девушки. — Мы с Викой… У нас тоже будет ребёнок. И я вдруг понял, что чувствовала ты…
Я молчала, не зная, что сказать. Он продолжил, опустив глаза:
— Я хочу, чтобы с Надей у меня были нормальные отношения. Я хочу быть лучшим отцом, чем был мужем.
Я взглянула на дочь, которая изо всех сил тянулась к бабочке, весело агукая.
— Это возможно, — сказала я. — Если ты действительно этого хочешь.
Когда Кирилл ушёл, мама многозначительно посмотрела на меня: — Ты его простила?
Я улыбнулась, глядя вслед удаляющейся фигуре бывшего мужа, и вдруг поняла — да, простила. Не ради него. Ради себя. И ради Нади.
— Знаешь, — сказала я, помогая дочке снова встать на ножки, — я поняла одну важную вещь.
— Какую? — мама наклонила голову.
— Счастье не в том, чтобы удержать человека, который тебя не ценит. А в том, чтобы отпустить его и найти силы жить дальше.
Ветер ласкал мои волосы, а теплое весеннее солнце будто говорило — всё только начинается. Я смотрела на распускающиеся почки на деревьях и чувствовала, как внутри распускается что-то новое — уверенность в будущем. Непростом, но нашем с дочкой.
Надя, будто услышав мои мысли, вдруг отпустила мой палец, сделала три крошечных шага сама и, покачнувшись, радостно захлопала в ладошки. Её глазёнки сияли таким восторгом! Для неё это была победа. Для меня — знак: мы справимся. В её глазах светилось столько доверия к миру, столько надежды.
— Мы справимся, маленькая, — прошептала я, и в сердце не было уже ни боли, ни горечи. Только лёгкость и свобода. И безграничная любовь к этому маленькому человечку, который подарил мне силу начать всё заново.
