Все началось с официального конверта из плотной бумаги, который почтальонша вручила Кате с непривычной торжественностью.
Внутри, на гербовом бланке, нотариус Игорь Борисович сухим канцелярским языком извещал ее о необходимости явиться для оглашения завещания покойной Беловой Зинаиды Аркадьевны.
Катя перечитала письмо несколько раз. Завещание? Зинаида никогда не говорила о нем. Этот официальный вызов пугал и казался неуместным, нарушающим тихую скорбь, которая еще жила в ее сердце.
И вот теперь она сидела в тесном и душном кабинете, пахнущем пыльными папками и чужими, резкими духами.
Она сидела на самом краю стула, вжавшись в него, словно пытаясь стать невидимой. Она одна здесь была чужой.
— Ну что, скоро он начнет? — громко прошептала полная женщина в ярком костюме, сверкнув золотыми кольцами.
Это была Лариса Витальевна, троюродная племянница, которую Катя видела за десять лет всего трижды, и каждый раз — на пороге дома Зинаиды Аркадьевны с какой-то просьбой.
Она окинула Катю презрительным взглядом, чуть скривив губы.
— А ты чего пришла, милая? Зинаиде Аркадьевне уже не поможешь.
Катя вздрогнула и ничего не ответила, только сильнее сжала ручки своей старой сумки. Нотариус, солидный мужчина в очках, кашлянул, призывая к вниманию.
— Итак, уважаемые, приступим.
Лариса Витальевна демонстративно поправила прическу.
— Да что там оглашать, Игорь Борисович. Старый домик да ковры. Мы уж тут сами, по-родственному…
Нотариус поднял на нее строгий взгляд поверх очков и начал читать сухим, монотонным голосом. Катя слушала вполуха, перебирая в памяти последние дни Зинаиды Аркадьевны.
Тихие вечера, разговоры о книгах, ее сухая, теплая рука в ее ладони… Зинаида часто вспоминала покойного мужа: «Мой Лёня был гений, Катюша, только непризнанный.
Все в цифрах видел, в графиках. Говорил, что деньги — это не бумага, а энергия. Нужно только знать, куда ее направить…» Катя тогда лишь сочувственно кивала, не вникая в смысл.
— …общая сумма активов на брокерском счету, открытом на имя покойной, составляет тридцать миллионов четыреста двадцать тысяч рублей, — безэмоционально произнес нотариус.
Повисла звенящая пустота. Даже шелест бумаг в руках Игоря Борисовича казался оглушительным.
Лариса Витальевна медленно повернула голову к нотариусу, ее лицо утратило всю свою напускную вальяжность.
— Сколько?
— Тридцать миллионов, — повторил он, не отрываясь от документа. — Завещание было составлено и заверено год назад. В полном сознании и твердой памяти.
Родственники загудели, как потревоженный улей. Они переглядывались, их лица вытягивались, в глазах метались жадность и подозрение. И все эти взгляды, как по команде, впились в Катю.
Она сидела бледная, как полотно, ничего не понимая. Тридцать миллионов? Так вот что значили слова про «энергию»…
Нотариус прокашлялся и перешел к главному.
— «Все мое движимое и недвижимое имущество, включая все денежные средства на счетах, я, Белова Зинаида Аркадьевна, завещаю Пановой Екатерине Сергеевне…»
— Что?! — взвизгнула Лариса.
Игорь Борисович поднял глаза от бумаги, его взгляд был холоден, как сталь.
— …в благодарность за десять лет бескорыстной заботы, человеческого тепла и поддержки, которые она дарила мне, в то время как моя кровная родня не вспоминала обо мне годами.
Он закончил читать.
Катя подняла голову, встречаясь с волчьим взглядом Ларисы.
— Так вот зачем ты вокруг нее вилась, змея, — прошипела та, и в ее голосе клокотала неприкрытая ярость. — Охомутала старуху! Мошенница!
Катя замерла. Дело было не в деньгах, которые свалились на нее как снег на голову.
Дело было в том, что ее тихий, маленький мир, где она просто помогала одинокому человеку, только что взорвался. И его осколки летели прямо в нее.
Катя выскользнула из конторы, как тень. Она хотела только одного — воздуха. Но родственники высыпали следом, окружив ее на узком тротуаре.
— Постой-ка, Панова, — Лариса Витальевна схватила ее за локоть. Хватка была железной. — Ты думала, так просто уйдешь?
— Я… я ничего не знала, — пролепетала Катя, пытаясь высвободиться.
— Не знала она! — хохотнул какой-то мужчина, дальний племянник. — Десять лет горшки выносила и не знала! Святая простота!
— Послушайте, мне не нужны эти деньги, — тихо сказала она. — Я не просила…
— Ах, не нужны ей! — передразнила Лариса. — Ты пойми, девочка, по-хорошему. Ты влезла в чужую семью.
Это наши деньги, по крови. А ты — никто. Мы подадим в суд. Докажем, что ты ее обманула, втерлась в доверие. Что она была не в себе. У тебя будут проблемы, Катя. Большие проблемы.
Катя молча высвободила руку и пошла прочь. Их крики и угрозы летели ей в спину.
Следующие дни превратились в ад. Телефон разрывался.
— Катюша, мы же люди, давай договоримся, — мурлыкал в трубку муж Ларисы. — Ну зачем тебе эта грязь, суды? Отдай по-хорошему половину, и мы отстанем. Честно.
Через час звонила сама Лариса.
— Ты украла будущее у моих детей! — визжала она. — Я тебя по миру пущу! Я всем расскажу, какая ты тварь!
И она рассказывала. В магазине, где Катя покупала хлеб, Лариса громко, на весь зал, поведала продавщице и очереди, как «эта аферистка обчистила их бедную, выжившую из ума тетю».
Люди начали коситься, шептаться. Соседка тетя Валя, которая еще неделю назад просила рецепт запеканки, теперь переходила на другую сторону улицы.
Каждый взгляд, каждый шепоток за спиной бил наотмашь. Ее честное имя, единственное, что у нее было, втоптали в грязь.
Однажды вечером в дверь постучали. На пороге стояла Лариса. С лицом, полным фальшивого сочувствия.
— Можно? — она прошла в дом, не дожидаясь ответа. — Тяжело тебе, Катюша, я же вижу. Ты пойми, я не со зла. Я за семью борюсь. Нам эти деньги нужнее. Сыну на квартиру, внукам на учебу. Это же справедливо, правда?
— Зинаида Аркадьевна написала завещание, — тихо, но твердо ответила Катя. — Это было ее решение.
Лариса усмехнулась. Маска сочувствия слетела.
— Решение выжившей из ума старухи! Ты думаешь, судья тебе поверит? Мы наймем лучших адвокатов, Катя. Они сдерут с тебя шкуру, и ты останешься ни с чем. Подумай хорошо. Откажись от завещания. Добровольно.
После ухода Ларисы Катя долго сидела неподвижно. Она почти сломалась. Может, и правда отказаться?
Вернуться к своей тихой жизни. Эта мысль принесла минутное облегчение, но за ним пришла горечь. Отказаться — значило предать Зинаиду Аркадьевну. Признать, что ее последняя воля — ошибка.
Ночью она почти не спала. А утром, не в силах больше выносить эту атмосферу, поехала к дому Зинаиды Аркадьевны.
У калитки она почувствовала неладное. Дверь была приоткрыта. Она толкнула ее и замерла на пороге.
Дом был разгромлен. Пахло пылью и каким-то горьким разочарованием. Книги валялись на полу с вырванными страницами.
Старый фотоальбом был разорван. Они искали. И в своей жадной ярости уничтожили все, что было дорого памяти ее подруги.
Катя медленно прошла в комнату. На полу валялся разбитый фарфоровый ангелочек — ее скромный подарок много лет назад. Она подняла его. Острый край поцарапал палец.
И глядя на алую капельку крови на белом фарфоре, она почувствовала, как страх и сомнения уходят. Их место занимал холодный, спокойный гнев. Они перешли черту. Они осквернили память. Они растоптали не ее — они растоптали Зинаиду. Все. Хватит.
Ее взгляд зацепился за тяжелый том Шекспира на нижней полке. Единственная книга, которую не тронули. Катя взяла ее.
Между страницами «Короля Лира» была вырезана ниша. А в ней — флешка и сложенный листок.
«Катенька, дитя мое. Если ты это читаешь, значит, мои стервятники показали свое истинное лицо.
Не бойся их. Их сила в наглости, а твоя — в правде. Мой Лёня научил меня не только вкладывать деньги, но и просчитывать риски. Я знала, что они не оставят тебя в покое.
На этой флешке — записи наших с ними разговоров за последние несколько лет. Там все. И еще кое-что, что станет для них сюрпризом. Не отдавай им то, что принадлежит тебе по праву. Сражайся».
Катя сжала в руке флешку. Это было оружие.
Она достала телефон. Нашла номер Ларисы.
— Лариса Витальевна, это Катя, — произнесла она, и сама не узнала свой голос. Он был спокоен и тверд. — Я подумала над вашим предложением.
— Ну наконец-то! И что надумала, сиротка?
— Я надумала, что вы совершили очень большую ошибку, — отчеканила Катя. — Вы влезли в чужой дом. И теперь я подаю заявление в полицию о взломе. А потом мой адвокат свяжется с вашим. У меня появились новые, очень интересные материалы для суда. Ждите повестку.
В трубке на мгновение повисла ошеломленная пауза.
— Ты… ты что себе позволяешь, дрянь?!
Но Катя уже нажала отбой. Игра началась. Но теперь — по ее правилам.
Адвоката звали Андрей Викторович Соколов. У него были глаза хирурга и репутация бульдога. Прослушав записи, он хмыкнул: «Это золото, Екатерина Сергеевна».
Встреча с адвокатом Ларисы состоялась через неделю. Лариса сидела напротив, напыщенная и уверенная. Ее адвокат говорил о невменяемости покойной, о давлении и корыстных мотивах.
Соколов слушал молча. Затем он спокойно сказал:
— У нас есть некоторые аудиоматериалы, которые проливают свет на истинные отношения вашей клиентки с тетей.
Он включил запись, где Лариса раздраженно отказывалась помочь с ремонтом крыши. Затем еще одну, где ее сын просил денег. Лицо Ларисы стало багровым.
— Это незаконно!
— Все звонки записаны на личный телефон покойной, — парировал Соколов. — Но это еще не все. То самое «кое-что».
Это копия вашего обращения в психоневрологический диспансер с просьбой признать вашу тетю недееспособной.
За два дня до того, как она составила завещание. Вам отказали после полной экспертизы. Вы пытались упрятать ее в больницу, чтобы завладеть ее деньгами, еще при ее жизни.
Адвокат Ларисы побледнел.
— И вишенка на торте, — невозмутимо продолжал Соколов. — Заявление в полицию о взломе.
Отпечатки пальцев вашего сына, Лариса Витальевна, нашли на осколках фарфоровой статуэтки. Уголовное дело — очень неприятная перспектива.
Это был конец. Полный разгром. Лариса молча встала и вышла. Через день они отозвали иск.
Прошло пять лет.
Дом Зинаиды Аркадьевны превратился в центр жизни для всей округи. Катя расширила его, пристроив светлую веранду.
Фонд «Белова. Тепло рядом» знали уже далеко за пределами района. Катя, получив второе образование, управляла им твердой рукой. Та тихая девушка осталась в прошлом. Теперь это была Екатерина Сергеевна — уверенная в себе женщина.
Однажды в офис фонда пришло письмо.
Корявый почерк Ларисы. Она писала о своей разрушенной жизни: муж запил, сын в долгах, она работает уборщицей. «Знаю, что сама во всем виновата. Не прошу у вас ничего. Просто хотела сказать… вы были правы».
Катя долго смотрела на эти строки. В них не было раскаяния, только жалость к себе.
Она не ответила. Но через неделю отправила анонимный денежный перевод. Небольшой, ровно на сумму, чтобы покрыть долги сына.
Это был не акт прощения. Это был акт завершения.
Вечером она сидела на той самой веранде. Рядом с ней сидел Андрей Викторович.
За эти годы из ее адвоката он превратился в ее самого близкого друга.
— Опять о них думаешь? — мягко спросил он.
— Уже нет, — улыбнулась Катя. — Я думала о Зинаиде Аркадьевне. Она была гениальным инвестором не только в акции.
Она сделала самую главную инвестицию — в человека. Она дала мне не богатство, а возможность.
Возможность стать сильнее и делать добро осмысленно. И это наследство оказалось куда ценнее тридцати миллионов.
