Руки сами резали морковь, нож стучал по доске в такт мыслям. Глухо. Размеренно. Мысли были простые: успеть до восьми, порезать салат, пожарить отбивные. Николай любил отбивные. Особенно, если с картошкой.
— Представляешь, что творится? — голос из комнаты перекрывал новости. — Совсем с ума посходили! Эй, Лид, ты слышишь?
Я не отвечала. Зачем? Все равно ему нужен не ответ, а слушатель. Любая фраза, даже «да» или «нет», превратится в новый виток его монолога. Привычнее молчать.
Новый сервиз, купленный на отложенные с пенсии деньги, я спрятала в дальний угол шкафа. Третий день его коробка стояла нераспечатанной, и третий день Николай «оставался на ночь». Разбросанные у порога ботинки, куртка на спинке стула, запах сигарет из форточки – все это наполняло квартиру его присутствием. Моя комната сжималась до кухни.
Масло на сковородке начало шипеть. Отбивные лягут ровно, чтобы не деформировались. Хотя какая разница? Николай и не заметит.
Семь лет после развода, а он все равно приходит, будто имеет право. Я могла бы сказать «нет», но… А что «но»? Сама не знаю. Привычка? Страх одиночества? Остатки чувств? Наверное, все вместе.
— Лид, ты там не заснула? — снова его голос, и следом грохот – видимо, пульт упал.
Интересно, думала я, разделывая мясо, когда именно я начала ощущать себя тенью в собственной квартире? В какой момент стало проще согласиться, чем отказать? Когда «иногда» превратилось в «обычно»?
Я достала чистую посуду – обычную, не новую. Сервиз будет ждать своего часа. Для себя. Для гостей. Для кого угодно, только не для него.
— Скоро? — он уже стоял в дверном проеме, заполняя собой весь проход.
— Минут пятнадцать, — ответила я, не поднимая глаз.
— Ладно, — он потянулся, и его тень легла на стену кухни. — Смотаюсь покурить, да и поедим.
Когда входная дверь хлопнула, я выдохнула. Пятнадцать минут моего пространства. Пятнадцать минут тишины. Пятнадцать минут, когда можно не улыбаться, не кивать и быть собой.
Интересно, что бы он ответил, если бы я спросила: «А что ты здесь делаешь? Почему я все еще позволяю тебе быть в моей жизни?» Но я не спрошу. Как всегда, не спрошу. Проще сделать вид, что все нормально, и терпеть. Ради чего? Ради мира. Хотя мир этот уже давно трещит по швам.
Отбивные шипели на сковородке, а я думала, что так нельзя. Но, кажется, по-другому уже не умею.
Разбитое стекло
Грязные стаканы звякнули в раковине, когда я выжимала губку. Не люблю мыть посуду сразу после ужина, но если оставить, к утру на тарелках засохнет всё намертво. Особенно соус от отбивных. Николай съел две порции, похвалил — как обычно, мимоходом, между комментариями о политике и ценах на бензин.
Он снова устроился в комнате, включил какой-то боевик. Грохот взрывов доносился до кухни, где я заканчивала наводить порядок. Полотенце для посуды застряло в ящике, я дёрнула сильнее — ручка осталась в руке. Надо будет завтра починить.
«Завтра» — ужаснулась я. Значит, я опять смирилась, что он останется ещё на день.
Мыльная вода стекала по рукам, когда зазвонил его телефон. Николай что-то буркнул, и звук телевизора стал тише. Я не собиралась подслушивать, просто звуки в нашей квартире разносятся эхом. Хрущёвки такие — всё слышно, даже когда не хочешь.
— Да, я пока у себя, — голос Николая звучал непривычно официально. — Квартира пополам — она знает. Не оформлено как надо.
Я застыла с мокрыми руками над раковиной. Тарелка, которую я держала, выскользнула из пальцев и глухо стукнулась о дно. Не разбилась, к счастью.
«У себя». «Она знает». «Не оформлено как надо».
Что-то внутри меня треснуло, как тонкое стекло. Я вытерла руки, вышла из кухни и бесшумно прошла в спальню. Николай на диване не заметил — он был поглощён разговором, что-то доказывал собеседнику, размахивая свободной рукой.
Старая коробка из-под обуви с документами стояла на верхней полке шкафа. Я достала её, села на краешек кровати и начала перебирать бумаги. Договор купли-продажи, квитанции, старые счета, свидетельство о разводе… Вот оно. Свидетельство о праве собственности. Одна фамилия — моя.
Память услужливо подсунула вереницу воспоминаний: как мы разменивали родительскую трёхкомнатную после смерти мамы, как Николай настаивал на районе поближе к центру, как я уступила ему большую часть денег, лишь бы всё закончить… И как он, стоя у нотариуса, сказал, что пусть оформляют на меня, он потом перепишет свою долю.
Но что-то тогда помешало. Сначала ремонт, потом его командировки, потом наши ссоры, развод… А я так и прожила семь лет в полной уверенности, что это наша общая квартира, где у него есть свои права.
Я аккуратно сложила документы обратно, только свидетельство оставила. Завтра я поеду в МФЦ. Хватит верить на слово.
На своей земле
В МФЦ оказалось неожиданно тихо. Будний день, середина недели — все на работе, только такие как я, пенсионеры, да молодые мамочки с колясками. Очереди почти не было. Женщина за стойкой приняла мои документы, пробежалась пальцами по клавиатуре, спросила что-то про прописку. Я отвечала как во сне.
Прошлым вечером я не сказала Николаю ни слова. Он и не заметил перемены. Утром, когда он ушёл, я достала свою «нарядную» кофту — синюю, с вышивкой по вороту — и поехала сюда. Сама не верила, что решилась.
— Распишитесь здесь, — голос девушки вернул меня в реальность. — Ваша выписка будет готова через полчаса. Можете подождать или вернуться позже.
Я выбрала ожидание. На улице моросил дождь, а в зале было тепло. Села у окна, достала из сумки недовязанный носок — пальцы должны быть чем-то заняты, иначе мысли начинают путаться. Спицы тихонько постукивали друг о друга.
Сорок минут спустя я вышла на улицу с плотным конвертом в руках. Внутри лежала выписка из ЕГРН — три листа официальной бумаги, подтверждающие, что квартира принадлежит только мне. Единственному собственнику — Кравцовой Лидии Сергеевне. Дождь усилился, но я не спешила в метро. Шла медленно, пряча конверт под плащом, чтобы не намок.
Дома первым делом переоделась в сухое, поставила чайник. Выписку положила на кухонный стол. Три страницы, скреплённые степлером, изменили что-то внутри меня самой. Будто кто-то повернул выключатель, и тёмная комната наполнилась светом.
Телефон звякнул сообщением. Николай писал, что заедет вечером, привезёт продукты. Раньше я бы обрадовалась — не придётся самой таскать тяжёлые сумки. Сейчас же внутри поднялась волна раздражения. Он «заедет», как будто спрашивает. Он «привезёт продукты», как будто делает одолжение.
Я посмотрела на часы — почти четыре. У меня есть ещё время. Я достала коробку с сервизом и начала распаковывать тарелки. Белые с голубым орнаментом, такие красивые. Мои.
Расставила их в серванте, любуясь, как они смотрятся за стеклом. Потом вымыла пол, протёрла пыль, переоделась в домашнее платье — тоже новое, купленное прошлой осенью, но ни разу не надетое. Берегла для особого случая.
И вот он настал — этот особый случай. Я сделала глубокий вдох и посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Морщины, седые волосы, усталые глаза. Но что-то изменилось во взгляде. Появилось то, чего не было много лет.
— Лидия Сергеевна, — сказала я своему отражению, — пора возвращаться домой.
Ключ в замке повернулся ровно в шесть вечера.
Право на дом
Пакет с продуктами шуршал в руках Николая, когда он вошёл на кухню. Мясо, хлеб, какая-то зелень торчала сверху. Он двигался привычно, по-хозяйски, словно в своей квартире. Снял куртку, повесил на спинку стула — туда, где она обычно и висела.
— Ты чего такая нарядная? — спросил он, заметив мое платье.
Я не ответила. Сидела за столом, руки спокойно лежали на выписке. На столе — заварочный чайник под полотенцем, две чашки. Я всё-таки накрыла на двоих, хотя и сама не знала, зачем. Наверное, привычка. Последняя дань прошлому.
— Лид, ты чего? — он начал выкладывать продукты на стол, отодвигая мои руки с документами.
— Ключи оставь, а остальное не твоё, — слова вышли спокойнее, чем я ожидала. Будто произнёс их кто-то другой.
Николай замер с пакетом в руках, потом усмехнулся:
— Чего это вдруг?
— Вот, — я подвинула к нему выписку. — Квартира только моя. Всегда была только моей.
Он бросил взгляд на бумаги, потом посмотрел на меня. В его глазах промелькнуло что-то — удивление? недоверие? А может, уважение? Я не могла понять.
— Ты серьезно? — голос стал ниже, в нём появились металлические нотки.
— Абсолютно, — я налила чай себе, но не ему.
— Послушай, Лидия, — начал он тем тоном, которым обычно убеждал меня в чём-то, — мы же договаривались…
— Нет, — я впервые перебила его. — Это ты сказал, что у тебя есть доля. А я просто поверила. Семь лет верила. Но теперь я знаю правду.
Он молчал, глядя на документы. Потом выпрямился и посмотрел мне в глаза. Я выдержала этот взгляд — впервые за долгое время.
— И что, выгоняешь меня? — в его голосе появилась обида. Настоящая или наигранная, я уже не могла разобрать.
— Просто возвращаю себе свой дом.
Он постоял ещё немного, потом молча начал собирать свои вещи. Снял куртку со стула, обулся. Подошёл к дверям, где на крючке висели ключи — его связка со смешным брелоком-матрёшкой. Отцепил брелок, положил ключи на тумбочку.
— Значит, вот так? — спросил он, уже стоя у порога.
Я кивнула.
Дверь закрылась за ним бесшумно, не как обычно с грохотом. Я осталась сидеть на кухне. Чай остывал, а внутри разливалось странное чувство — не радость, не облегчение, а что-то другое. Словно я наконец-то проснулась после долгого сна. Что будет завтра, я не знала. Но впервые за много лет это было моё завтра. Только моё.
Шаг за порог
Утро подкралось незаметно. Я не помнила, как заснула – просто в какой-то момент опустила голову на подушку, а открыла глаза уже под птичье пение за окном. Сон был глубоким, без сновидений. Так спят люди, сбросившие тяжёлый груз.
Первая мысль была о нём – по привычке. Что приготовить на завтрак? Нужно ли будить? А потом вспомнила – его нет. Квартира принадлежит только мне. Я могу встать, когда захочу. Могу не готовить вовсе.
Старая коробка из-под принтера пылилась в кладовке уже давно. Я достала её и начала собирать вещи Николая. Бритвенный станок в ванной, запасная рубашка в шкафу, тапочки под кроватью, несколько журналов и зарядка от телефона – мелочи, которые годами превращали мой дом в наш.
Телефон звякнул сообщением. Сын писал, что заедет в обед – забрать какие-то документы для налоговой. Я ответила коротко: «Буду ждать». И подумала – вот и хорошо, не придётся вызывать такси.
Когда Сергей приехал, коробка уже стояла в прихожей, аккуратно заклеенная скотчем. Сын глянул на неё с недоумением.
– Что это?
– Вещи отца, – ответила я, подавая папку с документами. – Положи ему в багажник, пожалуйста.
– Вы что, поссорились? – он посмотрел на меня внимательно, изучающе. Совсем как в детстве, когда пытался понять, не обманываю ли я его насчёт Деда Мороза.
– Нет, – я покачала головой. – Просто всё встало на свои места. Пусть хранит у тебя. Я своё уже освободила.
Сергей молчал. Ему было неловко, я видела. Но мне – нет. Странное чувство, непривычное.
– Мам, ты в порядке? – спросил он наконец.
– Более чем, – я улыбнулась. – Чаю хочешь?
Когда сын уехал, я вернулась в опустевшую квартиру. Странно, но она не казалась больше пустой. Наоборот – будто наполнилась воздухом, светом, возможностями.
Я начала с маленьких перемен – переставила журнальный столик, который всегда стоял «не там» по мнению Николая. Потом сдвинула книжные полки, освободив место у окна. Туда поставила кресло – теперь здесь будет мой уголок для чтения. Выбросила старые шторы – давно хотела, но всё руки не доходили.
К вечеру спина ныла от непривычной работы, но я не чувствовала усталости. Заварила чай, зажгла свечу, которую хранила для особого случая, и села у окна.
За стеклом город жил своей жизнью – спешили люди, проезжали машины, зажигались окна. Моё окно теперь тоже светилось по-новому. Тихий огонёк для одной – не одинокий, а свободный.
Я сделала глоток чая и подумала, что завтра, возможно, куплю себе цветы. Или запишусь на танцы для пенсионеров в соседнем центре. Или просто буду сидеть здесь и читать книгу, которую давно отложила.
Выбор был за мной. И все двери – открыты.
