«Когда же тебя не станет?» — прошептала невестка.
Её дыхание было тёплым и пахло дешёвым кофе. Она думала, я в отключке, просто тело, напичканное лекарствами.
Но я не спала. Я лежала под тонким казённым одеялом, и каждый нерв в моём теле превратился в натянутую струну.
Под ладонью, скрытый от чужих глаз, лежал маленький холодный прямоугольник диктофона. Кнопка записи была нажата ещё час назад, когда она вошла в палату вместе с моим сыном.
— Игорь, она же всё равно как овощ, — голос Светланы стал громче, очевидно, она отошла к окну. — Врач сказал, динамики нет. Чего мы ждём?
Я слышала, как мой сын тяжело вздохнул. Мой единственный сын.
— Света, это как-то… неправильно. Она же моя мать.
— А я твоя жена! — резко ответила она. — И я хочу жить в нормальной квартире, а не в этой конуре. Твоя мать пожила своё. Целых семьдесят лет. Хватит.
Я не шевелилась. Я даже дышать старалась ровно, имитируя глубокий сон. Слёз не было, внутри всё выжгло до состояния серого пепла.
Была только ледяная, кристальная ясность.
— Риелтор говорит, сейчас цены хорошие, — не унималась Светлана, перейдя на деловой тон. — Двушка в центре, с её ремонтом…
Мы можем взять за неё отличные деньги. Купим себе дом за городом, как мечтали. Машину новую. Игорь, ну очнись! Это наш шанс!
Он молчал. Его молчание было страшнее её слов. Оно было согласием. Предательством, завёрнутым в слабохарактерность.
— А её вещи… — продолжила Света. — Половину выбросить. Это барахло никому не нужно. Сервизы эти дурацкие, книги… Оставим только антиквариат, если есть. Я позову оценщика.
Я мысленно усмехнулась. Оценщика. Она даже не представляет, что я успела сделать за неделю до того, как слечь.
Все самые ценные вещи, все до единой, уже давно не в квартире. Они в надёжном месте. Как и документы.
— Ладно, — наконец выдавил из себя Игорь. — Делай, как знаешь. Мне тяжело об этом говорить.
— Вот и не говори, милый, — проворковала она. — Я всё сделаю сама. Тебе не придётся марать руки.
Она подошла к кровати.
Я чувствовала её взгляд, изучающий, оценивающий. Словно она смотрела не на живого человека, а на досадную помеху, которая вот-вот должна исчезнуть.
Я чуть сжала пальцами гладкий корпус диктофона. Это было только начало. Они оба ещё не понимали, что их ждёт.
Они списали меня со счетов. А зря. Старая гвардия не сдаётся. Она уходит в последнее наступление.
Прошла неделя. Неделя капельниц, безвкусных пюре и моего молчаливого театра. Светлана и Игорь приходили каждый день.
Мой сын садился на стул у двери и смотрел в телефон, словно отгораживаясь от происходящего. Он не мог вынести вида моей неподвижности. Или своего предательства.
Светлана же, наоборот, освоилась. Она вела себя в палате как хозяйка. Громко разговаривала по телефону с подругами, обсуждая будущий дом.
— Да, три спальни. Огромная гостиная. И участок, представляешь? Сделаю там ландшафтный дизайн. Нет, свекровь? Ой, да она в больнице, всё плохо. Не выкарабкается.
Каждое её слово записывалось. Моя коллекция росла.
Сегодня она перешла новую черту. Притащила ноутбук и, усевшись у моей кровати, стала показывать Игорю фотографии коттеджей.
— Смотри, какой! А этот? Камин настоящий! Игорь, ты вообще меня слушаешь?
— Слушаю, — глухо отозвался он, не отрывая взгляда от пола. — Просто странно это всё. Прямо здесь…
— А где? — фыркнула Света. — Времени нет ждать. Мы должны действовать. Я уже риелтору нашему позвонила, она завтра приведёт первых покупателей. Квартиру надо показать в лучшем виде.
Она повернулась ко мне. Её взгляд был холодным, деловым.
— Кстати, о вещах. Я вчера заезжала, начала разбирать шкафы. Столько хлама, ужас. Твои эти платья старомодные… Я всё в мешки сложила, отдам в благотворительность.
Мои платья. То, в котором я была на защите диссертации. То, в котором отец Игоря сделал мне предложение.
Каждая вещь — осколок памяти. Она не просто выбрасывала ткани, она пыталась стереть мою жизнь.
Игорь вздрогнул.
— Зачем ты трогала? Может, она бы хотела…
— Что «хотела»? — перебила Света. — Она уже ничего не хочет. Игорь, прекрати быть ребёнком. Мы строим наше будущее.
Она встала, подошла к моей тумбочке и бесцеремонно открыла ящик. Её пальцы зашарили внутри, натыкаясь на влажные салфетки и упаковку таблеток.
— Документы она здесь не держит? Паспорт или ещё что? Для сделки нужно.
Вот оно. Психологическое давление сменилось прямым действием. Она уже не просто обсуждала, она начала действовать. Грабить, пока я ещё дышу.
В этот момент в палату заглянула медсестра.
— Анна Павловна, пора на уколы.
Лицо Светланы мгновенно изменилось. На нём появилось скорбное, заботливое выражение.
— Ох, конечно-конечно. Игорёша, пойдём, не будем мешать процедурам. Мамочка, мы завтра придём, — просюсюкала она, погладив мою руку.
Её прикосновение было омерзительным. Как будто по коже проползла гусеница.
Когда они ушли, я не открывала глаз, пока шаги медсестры не затихли в коридоре. Потом медленно, с огромным усилием, я повернула голову. Мои мышцы затекли, но я справилась.
Я достала диктофон, нажала на «стоп», сохраняя файл под номером «семь». Затем нащупала под подушкой свой второй, кнопочный телефон, который мне тайно принёс мой старый друг и адвокат.
Я набрала номер, который знала наизусть.
— Слушаю, — ответил спокойный, деловой голос на том конце.
— Семён Борисович, это я, — мой собственный голос прозвучал хрипло, непривычно. — Запускайте план. Время пришло.
На следующий день, ровно в три часа, в моей квартире раздался звонок в дверь. Светлана распахнула её с самой обаятельной из своих улыбок.
На пороге стояла респектабельная пара с риелтором.
— Проходите, пожалуйста! — щебетала она. — Вы уж извините, у нас тут небольшой творческий беспорядок. Сами понимаете, готовимся к переезду.
Она вела их по коридору в гостиную, рассказывая о «прекрасных видах из окна» и «замечательных соседях». Игорь жался к стене, стараясь быть как можно менее заметным. Его лицо было серым.
— Квартира принадлежит моей свекрови, — с лёгкой грустью в голосе пояснила Света. — Она, к сожалению, очень плоха, врачи не дают шансов.
Мы с мужем решили, что ей будет лучше в специализированном пансионате, под присмотром. А эти стены… для неё слишком много воспоминаний.
Она сделала драматическую паузу, давая покупателям проникнуться моментом.
Именно в эту секунду входная дверь снова открылась. На этот раз без звонка.
В квартиру медленно и бесшумно въехало инвалидное кресло. В нём сидела я.
Не в больничной пижаме, а в строгом тёмно-синем халате из плотного шёлка. Волосы аккуратно уложены, на губах — следы помады.
Мой взгляд был абсолютно спокоен.
За моей спиной стоял Семён Борисович, мой адвокат. Высокий, седой, в идеально скроенном костюме. Он аккуратно прикрыл за собой дверь.
Светлана замерла на полуслове. Улыбка сползла с её лица, как дешёвая маска.
Игорь вжал голову в плечи, его глаза бегали по комнате, ища выход, которого не было. Риелтор и покупатели растерянно переводили взгляды с меня на Светлану.
— Добрый день, — мой голос, хоть и тихий, прозвучал в наступившей пустоте отчётливо и весомо. — Кажется, вы пришлись не совсем по адресу. Эта квартира не продаётся.
Я обратилась к ошеломлённой паре покупателей.
— Прошу прощения за это недоразумение. Моя невестка, видимо, слишком переволновалась из-за моего здоровья и немного… увлеклась.
Светлана очнулась.
— Мама? Что… как вы здесь оказались? Вам же нельзя…
— Мне можно всё, что я сочту нужным, дорогая, — я перевела на неё свой холодный взгляд. — Особенно, когда в моём доме без спроса хозяйничают посторонние.
Я достала из кармана халата свой телефон и нажала на кнопку воспроизведения. Из динамика раздался до боли знакомый, шипящий шёпот:
«Когда же тебя не станет?»
Лицо Светланы стало белым, как больничная простыня. Она открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни звука. Игорь сполз по стене и закрыл лицо руками.
— У меня большая коллекция записей, Светочка, — продолжила я ровным тоном. — Про твою мечту о доме, про выброшенные вещи, про оценщика. Думаю, некоторым органам это будет очень интересно.
Например, по статье о мошенничестве.
Семён Борисович шагнул вперёд, держа в руках папку с документами.
— Анна Павловна сегодня утром подписала на моё имя генеральную доверенность, — сухо сообщил он. — А также заявление в полицию. Кроме того, я подготовил уведомление о вашем выселении.
На основании… морального ущерба и угрозы жизни. Вам даётся двадцать четыре часа, чтобы собрать личные вещи и покинуть эту квартиру.
Он положил бумаги на журнальный столик. Они легли с тихим, окончательным шорохом.
Это был конец. Предел. Точка невозврата. В этот миг я впервые за долгие недели почувствовала не боль и не обиду.
А силу. Ледяную, спокойную, несокрушимую силу человека, которому больше нечего терять и который пришёл забрать своё.
Риелтор с покупателями испарились мгновенно, пробормотав извинения. В гостиной остались только мы четверо. Тишина была густой, тяжёлой, наполненной невысказанными словами.
Первой опомнилась Светлана. Её шок сменился яростью.
— Вы не имеете права! — взвизгнула она, указывая на меня пальцем. — Это и квартира Игоря тоже! Он тут прописан! Он наследник!
— Бывший наследник, — спокойно поправил Семён Борисович, сверяясь с бумагой.
— Согласно новому завещанию, составленному и заверенному вчера, всё имущество Анны Павловны переходит благотворительному фонду поддержки молодых учёных. Ваш муж, к сожалению, в их число не входит.
Это был мой контрольный выстрел. Я видела, как в глазах Светланы гаснет последняя искра надежды. Она посмотрела на Игоря с такой ненавистью, будто это он во всём виноват.
Игорь, мой сын, наконец оторвался от стены. Он сделал шаг ко мне. Его лицо было мокрым от слёз, жалким.
— Мама… прости. Я не хотел. Она… она меня заставила.
Я смотрела на него. На этого сорокалетнего мужчину, который прятался за женской юбкой от ответственности.
Любовь к нему, та всепоглощающая, материнская любовь, умерла в больничной палате под шёпот его жены. Сейчас я чувствовала лишь горькое разочарование.
— Тебя никто не заставлял молчать, Игорь, — ответила я. Я не кричала. Мой голос был ровным, почти безразличным. — Ты сделал свой выбор. Теперь живи с ним.
— Но куда мы пойдём? — вмешалась Света, её голос дрожал от злости и страха. — На улицу?
— У вас была съёмная квартира до того, как вы решили, что моя скоро освободится, — напомнила я. — Можете вернуться туда. Или куда угодно. Ваши проблемы меня больше не касаются.
Светлана бросилась собирать свои вещи, швыряя их в сумку, бормоча проклятия. Игорь так и стоял посреди комнаты, потерянный.
Он снова посмотрел на меня.
— Мама, ну пожалуйста. Я всё понял. Я исправлюсь.
— Исправляться никогда не поздно, — согласилась я. — Но не здесь. И не со мной. Дверь моей квартиры для вас закрыта. Навсегда.
Он опустил голову. Он понял, что это конец. Не спектакль, не попытка наказать. Это был окончательный приговор.
Через час они ушли. Я слышала, как хлопнула входная дверь. Семён Борисович подошёл ко мне.
— Анна Павловна, вы уверены насчёт фонда? Мы можем всё вернуть.
Я покачала головой.
— Нет. Пусть так и будет. Я хочу, чтобы моя жизнь, то, что от неё осталось, принесла пользу. А не стала яблоком раздора.
Он кивнул и, попрощавшись, ушёл. Я осталась одна в своей квартире. Я медленно провела рукой по подлокотнику кресла, по корешкам книг на полке. Здесь ничего не изменилось.
Изменилась я. Я больше не была просто матерью, готовой всё простить. Я стала человеком, который сам чертит границы своей вселенной.
И в этой новой вселенной не было места для тех, кто однажды прошептал: «Когда же тебя не станет?».
