— Всё возишься, Нина? — Степан прислонился к нашему общему забору, скрестив на груди мощные, заскорузлые руки.
Его взгляд лениво, по-хозяйски скользил по моему двору, где я разбирала старые, почерневшие от времени деревянные ящики.
Я медленно выпрямила спину, чувствуя, как в поясницу впиваются тысячи иголок.
— А тебе что за дело, Степан?
Он хмыкнул, оглядывая меня с ног до головы с тем выражением, с каким смотрят на залежалый товар.
На мне был старый рабочий халат, волосы, тронутые сединой, убраны под простую косынку. Картина, конечно, не для журнала.
— Да так, смотрю, силы тратишь попусту. Может, продала бы уже дом-то? А то ведь одна… — он сделал многозначительную паузу, смакуя ее.
— Да и кому нужна старуха, вся в морщинах? Кто на тебя посмотрит? Переехала бы к детям, в город. Не позорилась бы.
Его слова не ужалили — они упали в душу холодным, гладким камнем. Он не просто предлагал, он выносил приговор. Списывал со счетов. Ставил клеймо.
Я медленно сняла рабочие перчатки, выбивая из них въевшуюся пыль.
— Мои морщины, Степан, — это карта моей жизни. И я её не продаю. Ни с домом, ни без.
Он расхохотался. Громко, смачно, чтобы слышала вся улица. Чтобы все знали, как он унизил вдову Нину.
— Карта! Ну, сказочница. Смотри, не заиграйся.
Степан ушёл, а я осталась стоять посреди двора. Он хотел мой участок. Давно хотел. С тех пор, как мужа не стало, он кружил вокруг, как коршун, уверенный, что одинокая пенсионерка долго не продержится.
Что сломается, запросит помощи, а там уж он не упустит своего. Он считал мою вежливость слабостью, а моё горе — поводом для торга.
Он просто не знал, что в этих старых ящиках.
А в них было моё будущее. Пучки трав, собранных на заре у дальнего леса, высушенные по всем правилам, которые мне ещё бабка передала.
Иван-чай, таволга, зверобой, душица. Я не просто сушила их. Я делала то, что сейчас в городе называли модным словом «крафт».
Я создавала купажи. Смешивала травы в таких пропорциях, чтобы они не просто пахли лугом, а помогали.
Один сбор — для сна, другой — чтобы голова ясной была, третий — для женской красоты. Это было не колдовство, а наука, передаваемая из поколения в поколение.
В тот же вечер я закончила оформлять свою первую партию. Маленькие холщовые мешочки, перевязанные бечёвкой, с бирками, написанными от руки каллиграфическим почерком.
Я сфотографировала их на старенький смартфон сына и выложила на простенький сайт, который мне на каникулах помог сделать внук.
Я не ждала чуда. Я просто делала то, что умела.
А через два дня на почту пришло уведомление. «У вас новый заказ». Кто-то из Москвы заказал сразу десять мешочков. На пять тысяч рублей. Моя пенсия — двенадцать.
Я сидела на веранде, смотрела на дом Степана, где горел свет, и впервые за долгое время почувствовала не горечь, а холодный, расчётливый азарт. Он видит старуху в морщинах. Что ж, эта старуха ещё покажет ему свою карту.
Заказы пошли один за другим. Сначала робко, а потом — будто плотину прорвало. Сарафанное радио в интернете оказалось посильнее деревенских сплетен.
Мне пришлось звонить внуку почти каждый вечер. Он терпеливо объяснял, как отвечать на отзывы, как оформлять доставку, как вести учёт.
Через три недели к моему дому подъехала не почтовая «буханка», а брендированная машина курьерской службы. Молодой парень в униформе деловито принимал у меня большую картонную коробку.
Именно в этот момент из своей калитки вышел Степан. Он замер. Его лицо медленно каменело. Усмешка сползла, оставив на лице брезгливую гримасу.
— Торговлю развернула, значит, — пробасил он, когда машина уехала. Он подошёл к забору, уже без былой расслабленности. — Машины тут разъездились. Непорядок.
Я спокойно закрывала засов на своих воротах.
— Это всего лишь курьер, Степан. Раз в неделю.
— Мне-то что, — он махнул рукой. — Я о людях думаю. А травы твои эти… кто их проверяет? Сертификаты есть? А то отравишь кого-нибудь столичного, а позор на всю деревню ляжет. Скажут, ведьма тут у нас живёт.
Он не кричал. Он говорил тихо, вкрадчиво. Он целился точно — в мой страх сделать что-то не так, в мою неуверенность.
— Все травы чистые, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Люди благодарят.
— Благодарят… — протянул он. — Сегодня благодарят, а завтра в суд подадут. Ты же понимаешь, Нина, дело-то рисковое.
Я пыталась его игнорировать. Но его слова, как сорняки, прорастали в голове. Я стала перепроверять каждый мешочек, каждую травинку. А потом он перешёл к действиям.
Однажды утром я увидела, что под навесом, где я сушила редкий кипрей, навалена куча гнилой ботвы с его огорода. Часть моих заготовок была безнадёжно испорчена.
Я пошла к нему. Я всё ещё верила, что с человеком можно договориться.
— Степан, зачем ты это сделал?
Он как раз точил лезвие косы. Он даже не поднял головы.
— Соседка, ты в своём уме? Ветром надуло. У тебя там и так хлам один.
Он посмотрел на меня. В его глазах не было ни капли раскаяния. Только холодное, злое превосходство. В этот момент я поняла. Договориться не получится. Он не остановится.
Я не стала мстить. Вместо этого я вложила первые серьёзные деньги в дело. Наняла двух мужиков из соседней деревни, и они за неделю поставили мне во дворе небольшой, но добротный сруб — мою мастерскую.
Степан молча наблюдал за стройкой. Его лицо с каждым днём становилось всё мрачнее.
Развязка наступила в четверг. К моим воротам подъехала белая «Нива», из которой вышли двое в строгих костюмах и женщина с папкой. Санэпидемстанция.
— На вас поступила жалоба, Нина Петровна, — сухо сообщила женщина. — Анонимная. Незаконная предпринимательская деятельность, антисанитарные условия.
Я смотрела на неё и видела за её спиной лицо Степана, который «случайно» вышел во двор. Он ударил подло, чужими руками. Он хотел уничтожить моё дело, мою репутацию, мою новую жизнь. Публично.
Инспекторы ходили по моей новой мастерской, задавали каверзные вопросы про документы, сертификаты, лицензии. У меня ничего этого не было.
— Мы вынуждены составить акт и опечатать помещение, — вынесла вердикт женщина. — Вам грозит крупный штраф.
Они уехали, оставив на двери уродливую бумажку с печатью. Я стояла на крыльце, а Степан смотрел на меня через забор с выражением полного, абсолютного триумфа. Он победил.
Я зашла в дом. Руки не слушались, в ушах стоял гул. Он растоптал меня. Я села за стол, налила стакан воды. И вдруг вспомнила. Разговор с мужем, много лет назад.
Он тогда работал землеустроителем и смеялся, показывая мне на карте наши участки. «Смотри, — говорил он, — у Степана прямо посреди огорода старый общественный колодец по документам числится.
Он его засыпал самовольно, а это грубейшее нарушение. Но кто ж проверять будет».
Кто будет проверять.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Громко, отчётливо. Всё. Хватит. Хватит быть «хорошей», понимающей, терпящей. Он играет без правил. Значит, и я буду.
Я взяла телефон. Я нашла телефон горячей линии областного комитета по земельным ресурсам и природопользованию.
— Здравствуйте, — произнесла я в трубку ровным голосом. — Я хотела бы сообщить о нецелевом использовании земли и самовольной ликвидации объекта общего пользования в деревне Малиновка.
Да, прямо сейчас могу продиктовать адрес.
Машина земельного комитета приехала через два дня. Солидный чёрный внедорожник. Из него вышли двое мужчин с папками и прибором, похожим на треногу. Они сразу направились к участку Степана.
Степан выскочил на крыльцо, сначала растерянный, потом возмущённый. Он пытался что-то кричать про частную собственность, но ему молча показали какие-то бумаги. Он сдулся на глазах.
Инспекторы ходили по его ухоженному огороду, втыкали в землю колышки, сверялись с картой. А потом главный из них подозвал Степана и стал что-то говорить ему, показывая на самый центр участка.
Я наблюдала за этим из своего окна. Я не чувствовала злорадства. Я чувствовала, как восстанавливается равновесие.
Вечером того же дня ко мне пришёл участковый.
— Нина Петровна, тут такое дело… Сосед ваш, Степан, просит забрать заявление из санэпидемстанции.
Я покачала головой.
— Заявление было анонимным. Как я могу его забрать?
Участковый вздохнул.
— Понятно. Ну, а если по-человечески? У него там проблемы серьёзные. Штраф выписали такой, что дом продавать придётся. И предписание — восстановить колодец за свой счёт.
Я молчала.
— Он ведь не со зла, — продолжил участковый. — Завидно ему стало…
— Вот и пусть теперь решает свои проблемы, — спокойно ответила я. — Как взрослый мужчина.
Месяц спустя моя мастерская снова работала. Я наняла юриста из города. Он помог мне оформить ИП, получить все декларации соответствия и уладить дела с СЭС.
Мой маленький бизнес разросся. Я наняла двух женщин из нашей же деревни помогать мне.
А однажды утром у калитки появился Степан. Похудевший, осунувшийся.
Он не смотрел мне в глаза.
— Нина Петровна… Я слышал, вам люди нужны. Любая работа.
Я посмотрела на него. На того, кто смеялся мне в лицо, кто пытался меня уничтожить. И не почувствовала ничего. Ни жалости, ни ненависти.
— Поговорите с бригадиром, — сказала я, кивнув на одну из женщин. — У нас есть работа по расчистке дальнего поля. Оплата по общим тарифам.
Я развернулась и пошла в свою мастерскую. Я больше не оглядывалась. Карта моей жизни продолжалась, и на ней больше не было места для чужих приговоров.
Прошло два года.
Моя компания «Травы Малиновки» стала небольшим, но известным брендом. Мы выкупили заброшенное поле за деревней, разбили там плантации. У меня работало уже пятнадцать человек, вся деревня. Я стала самым крупным работодателем в округе.
Степан так и работал у меня разнорабочим. Он выплатил штраф, но былого лоска и самоуверенности в нём не осталось.
Он постарел, ссутулился, говорил тихо и всегда опускал глаза.
Однажды к нам приехала журналистка из модного журнала. Она ходила по моим полям, восхищалась ароматами и задавала вопросы.
— Нина Петровна, вы просто феномен! В таком возрасте начать с нуля. Скажите, а что было самым сложным? Что вас мотивировало?
Я на мгновение задумалась, глядя в окно. Там, у дальнего забора, Степан с другими мужиками грузил в машину ящики.
— Да, пожалуй, была одна фраза, — улыбнулась я. — Однажды мой сосед сказал, что никому не нужна старуха с морщинами.
Журналистка ахнула, готовясь записать историю о преодолении.
— И знаете что? — продолжила я. — В чём-то он был прав. Та старуха, которой я была — испуганная, неуверенная, ждущая одобрения — действительно никому не была нужна.
В первую очередь, мне самой. Пришлось стать другой. И теперь я люблю себя.
