Елизавета стояла посреди гостиной их новой квартиры, и радость переполняла ее настолько, что хотелось кружиться и петь. Солнечные лучи проникали через еще не занавешенные окна, играли на светлых обоях, которые они выбирали вместе с Мишей целую неделю. Два года они откладывали каждую копейку, отказывались от походов в кино, от встреч с друзьями в кафе, покупали одежду только на распродажах. И вот наконец-то — собственные стены, пусть и в ипотеку на двадцать лет.
— Лизочка, да перестань ты прыгать, соседи снизу подумают, что мы тут ремонт затеяли в девять вечера! — рассмеялась свекровь, устроившись на новеньком диване.
— Мам, пусть радуется, — Михаил обнял жену за плечи, притянул к себе, поцеловал в висок. — Мы столько к этому шли! Помнишь, Лиз, как мы в первый раз пришли смотреть эту квартиру? Ты тогда сказала, что здесь будет наша спальня, а там — детская.
Лиза прижалась к мужу, вдыхая знакомый запах его одеколона, который она подарила ему на прошлый день рождения. В груди разливалось такое тепло, что казалось, она сейчас взлетит от счастья. Они справились, они вместе, у них обязательно все получится. Она представляла, как через год-два они сделают ремонт, как обустроят детскую комнату, как будут встречать здесь гостей.
— Конечно, радуйтесь, молодые, — свекровь поднялась с дивана, медленно прошлась по комнате, оглядывая каждый угол. — Хорошая квартира, светлая, окна на юг. Правда, обои я бы другие выбрала, эти какие-то слишком бледные. И паркет скрипит. Но это уже потом поменяете, когда денежки появятся.
Елизавета промолчала, только крепче прижалась к мужу. Сегодня даже постоянные замечания свекрови не могли испортить ее настроение. Она медленно прошла к окну, глядя на вечерний город, на огни в окнах соседних домов. Их дом, их квартира, их новая жизнь. Скоро она купит красивые занавески, поставит на подоконник цветы в горшках, повесит на стены фотографии из их свадебного путешествия в Сочи.
Первый год пролетел в радостных хлопотах и совместных планах. По утрам Лиза варила кофе на их маленькой, но уютной кухне, где едва помещался столик на двоих. Михаил обнимал ее сзади, пока она стояла у плиты, готовя яичницу, целовал в макушку, в шею, шептал нежности на ухо. Вечерами они вместе сидели над квитанциями, подсчитывая расходы, планируя покупки на следующий месяц.
— Миш, смотри, смотри скорее! — Елизавета ворвалась в квартиру октябрьским вечером, размахивая конвертом. — Мне премию дали! Годовую! За тот проект, который я вела с японцами. Теперь можем побольше за ипотеку заплатить!
— Вот это да! Моя умница! — Михаил подхватил жену на руки, закружил по комнате, едва не задев торшер. — Я же говорил, что ты у меня самая талантливая! А у меня тоже новости — меня на новый проект поставили, с повышением! Обещают прибавку через полгода, процентов тридцать к зарплате.
Лиза обняла мужа за шею, прижалась лбом к его лбу, смотрела в его карие глаза, полные любви и гордости. Казалось, весь мир принадлежал им двоим. Она не знала тогда, не могла знать, что через несколько месяцев все изменится, рухнет, как карточный домик.
Это случилось в марте. Михаил уже неделю ходил сам не свой — молчаливый, задумчивый, почти не ел. Лиза пыталась расспросить, но он отмахивался, говорил, что все в порядке, просто устал.
— Лиз, мне нужно с тобой поговорить, — Михаил сидел на кухне субботним утром, уставившись в чашку остывшего чая, который она заварила ему полчаса назад.
Елизавета замерла у плиты, где помешивала суп на обед — борщ, его любимый, со свежей капустой и свеклой с рынка. По спине пробежал неприятный холодок. Она медленно выключила газ, повернулась к мужу.
— Меня уволили, — выдохнул Михаил, не поднимая глаз. — Вчера. Компания сокращает штат из-за кризиса, весь наш отдел под сокращение попал. Двадцать человек на улицу.
Половник выпал из рук Лизы, громко ударившись о плиту, брызги борща полетели на фартук. Она медленно опустилась на стул напротив мужа, пытаясь осознать услышанное. В голове лихорадочно крутились цифры — ипотека тридцать тысяч, коммуналка восемь, еда, проезд.
— Ничего, справимся, — Елизавета взяла его холодные руки в свои, погладила по пальцам. — Ты найдешь новую работу, ты же отличный специалист. А пока я потяну. У меня зарплата неплохая после повышения, как-нибудь выкрутимся. Главное — мы вместе.
Михаил поднял на нее глаза, полные благодарности и одновременно стыда. Елизавета встала, обошла стол, обняла мужа, прижала его голову к своей груди. Они справятся, обязательно справятся, они же семья.
Четыре года. Четыре бесконечно долгих года Елизавета тянула ипотеку практически в одиночку. Михаил находил подработки — то курьером в службе доставки, то грузчиком на складе, то расклейщиком объявлений. Но это были копейки по сравнению с их расходами — пятнадцать-двадцать тысяч в лучшем случае. Лиза бралась за любые проекты на работе, соглашалась на командировки, задерживалась в офисе до последней электрички, работала по выходным дома.
— Опять поздно пришла, — Михаил встретил ее в коридоре, помог снять пальто. — Уже полдвенадцатого. Я ужин приготовил, макароны с сосисками. Разогреть?
— Спасибо, я сама, — Елизавета стянула туфли, морщась от боли в ногах после целого дня на каблуках. — Как твои дела сегодня? Звонили с той вакансии, где ты на прошлой неделе собеседование проходил?
— Отказали, — Михаил отвернулся, поправил висящую на вешалке куртку. — Сказали, перерыв в стаже слишком большой, им нужен человек с актуальным опытом. Но я завтра еще на два собеседования схожу, одно утром, второе после обеда.
Лиза кивнула, устало прошла на кухню. На столе стояла кастрюля с макаронами — третий раз за неделю. В холодильнике почти пусто — молоко, десяток яиц, кусок сыра. До зарплаты еще неделя. Она молча накладывала себе ужин, пока Михаил нервно топтался рядом, переминаясь с ноги на ногу.
— Лиз, может, мама поможет? — вдруг предложил он, присаживаясь напротив. — Она говорила на прошлой неделе, может одолжить на пару месяцев, пока я работу не найду…
— Нет, — отрезала Елизавета, не поднимая глаз от тарелки. — Мы сами. Я справляюсь. Не хочу быть ей обязанной.
С того разговора свекровь стала появляться все чаще. Сначала раз в неделю — «проведать молодых», потом через день — «помочь по хозяйству», а потом Лиза уже не помнила дня, когда бы та не заглянула «на чаек» или «просто посидеть».
— Лизонька, что ж ты так готовишь? — свекровь стояла у плиты, заглядывая в кастрюли, поднимая крышки. — Опять каша? Мишеньке нужно мясо каждый день, мужчина должен хорошо питаться. А ты все овощи да крупы. И вообще, макияж у тебя слишком яркий для замужней женщины. Что люди подумают?
Елизавета стискивала зубы, продолжая резать салат из капусты и моркови — самый дешевый вариант. В висках начинала пульсировать знакомая головная боль, которая стала ее постоянной спутницей.
— А платье это тебе совсем не идет, — продолжала свекровь, усаживаясь за стол как у себя дома. — Полнит сильно. И прическа… Господи, что это за хвост? Тебе же тридцать лет, а не восемнадцать! Знаешь, я в твои годы всегда следила за собой, каждый месяц в парикмахерскую ходила. Мишенька должен гордиться женой, а не краснеть за нее перед друзьями.
— Может, хватит? — Лиза все-таки не выдержала, повернулась к свекрови. — Я после работы, устала, у меня был тяжелый день…
— Вот именно! Всегда усталая! — свекровь всплеснула руками, гремя браслетами. — Жена должна создавать уют, встречать мужа с улыбкой, а не пропадать на работе до ночи! Неудивительно, что Мишенька такой подавленный ходит, несчастный.
Елизавета выскочила из кухни, боясь сорваться и наговорить лишнего. В гостиной на диване сидел Михаил, уткнувшись в телефон, делая вид, что не слышит, что происходит на кухне.
— Миш, поговори с мамой, пожалуйста, — Лиза села рядом, взяла его за руку. — Она совсем границ не видит. Постоянно указывает, критикует. Это наш дом, наша жизнь, в конце концов…
— Лиз, ну что ты так остро реагируешь? — Михаил даже не поднял головы от телефона, продолжая листать ленту. — Мама как лучше хочет, переживает за нас. Она жизнь прожила, опыт имеет, знает, как правильно.
— Опыт в чем? В том, как унижать невестку каждый день? — голос Елизаветы дрогнул, она отпустила его руку. — Я тут одна все тяну четыре года, а она еще и указывает, как мне жить…
— Не одна, — резко перебил Михаил, наконец подняв глаза. — Я тоже работаю, между прочим.
— Твоих подработок хватает только на проездной и твои обеды! — вырвалось у Лизы, хотя она сразу пожалела об этих словах.
Михаил резко встал с дивана, смерил жену обиженным взглядом и демонстративно ушел на кухню к матери. Елизавета осталась сидеть в гостиной одна, глотая подступающие к горлу слезы, прислушиваясь к приглушенным голосам из кухни.
Новые шторы были ее маленькой радостью, крошечным островком счастья в море проблем. Светлые, воздушные, с нежным растительным узором — Лиза выбирала их целый час в магазине тканей, считая в уме, хватит ли денег и на шторы, и на продукты до зарплаты. Она весь выходной потратила на то, чтобы их подшить и повесить. Только закончила вешать вторую штору, когда раздался настойчивый звонок в дверь.
Свекровь вошла без приглашения, как всегда.
— Что это за безвкусица? — свекровь скривилась, разглядывая шторы с таким выражением лица, будто увидела что-то неприличное. — Это что, серьезно? Нет, такое тут висеть не будет. Сними немедленно. Я привезу нормальные, плотные, благородного цвета.
У Лизы перехватило дыхание. Она смотрела на свекровь, не веря своим ушам. Ярость поднималась откуда-то из глубины, горячей волной заливала грудь.
— Это мой дом, — голос Елизаветы звучал глухо, но твердо. — И здесь будут мои порядки. Мои шторы, моя мебель, мои правила.
Свекровь медленно повернулась к ней, и на ее накрашенных губах заиграла такая насмешливая, презрительная улыбка, что у Лизы похолодело внутри. Она величественно прошла к креслу, уселась в него, расправив полы дорогого пальто, закинула ногу на ногу.
— Твой дом? — свекровь рассмеялась, и этот смех резанул по нервам. — Милочка моя наивная, я тут хозяйка. Так что лучше молчи и слушайся, если не хочешь больших неприятностей. А то останешься на улице.
Елизавета смотрела на нее, не в силах произнести ни слова. Комната вокруг будто закачалась, пол ушел из-под ног. В прихожей хлопнула дверь — вернулся Михаил с очередной подработки.
— Что тут происходит? — он вошел в гостиную, переводя растерянный взгляд с матери на жену. — Мам? Лиз? Почему вы обе такие?
— Миша, твоя мать… — Лиза запнулась, пытаясь подобрать слова, справиться с дрожью в голосе. — Она говорит, что она здесь хозяйка! Что это вообще значит? Объясни ей, что так нельзя, что это наша квартира!
Михаил замер в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу, избегая взгляда жены. Молчание затягивалось, становилось невыносимым.
— Квартиру купили на мамины деньги, значит она хозяйка! — наконец выпалил он, глядя куда-то в сторону окна.
Елизавета пошатнулась, ухватилась за спинку дивана. В ушах зашумело, перед глазами все расплылось. Она несколько раз открыла рот, пытаясь что-то сказать, но слова не шли.
— Что? — наконец прошептала она севшим голосом. — Какие мамины деньги? О чем ты говоришь?
— Половину первого взноса дала мама, — Михаил по-прежнему смотрел в сторону. — Я взял у нее, иначе бы мы еще год копили, а квартиру бы упустили.
— Но… но я думала, это твои накопления с прежней работы… — Лиза не узнавала собственный голос. — Ты говорил… Я четыре года одна плачу ипотеку! Четыре года!
— И что с того? — свекровь поднялась из кресла, подошла ближе. — Без моих денег ты бы и квартиры этой не увидела, в съемных углах скиталась бы! Так что знай свое место, девочка!
— Мама права, — добавил Михаил, наконец посмотрев на жену. — Мы должны быть благодарны. Если бы не мама…
Елизавета смотрела на них — на мужа, который предал ее доверие, солгал, а теперь не смел взять ответственность, на свекровь с ее торжествующей, злорадной улыбкой. Четыре года. Четыре года она надрывалась, отказывала себе во всем, не покупала новую одежду, экономила на обедах, а они… Они все это время знали, молчали, а теперь…
Лиза развернулась и пошла в спальню. Ноги подкашивались, подгибались, но она заставляла себя идти прямо, с высоко поднятой головой, не показывать им свою боль, свою слабость. Только закрыв за собой дверь, заперев ее на замок, она позволила себе сползти по стене на пол. Слезы текли по щекам ручьями, капали на колени, но она даже не пыталась их вытереть. Из гостиной доносились приглушенные голоса — свекровь что-то говорила сыну, тот поддакивал.
Всю ночь Елизавета не сомкнула глаз. Лежала, уставившись в потолок, и думала. О прожитых годах, о потерянных иллюзиях, о мужчине, который оказался не способен быть опорой. К утру решение созрело окончательно.
Утром Елизавета вышла из спальни уже одетая, с сумкой через плечо. Михаил ждал ее в коридоре, видимо, всю ночь не спал тоже — глаза красные, щетина, помятая футболка.
— Лиз, ты слишком остро все воспринимаешь, — начал он умоляющим тоном. — Давай поговорим спокойно, без эмоций. Мама не со зла, она просто…
Елизавета прошла мимо, не говоря ни слова, не глядя на него. Надела туфли, накинула пальто и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. В загсе было пусто — будний день, раннее утро, только одна пара ждала своей очереди. Лиза заполняла заявление на развод, и рука ее не дрогнула ни разу.
Развод прошел на удивление быстро — два месяца. Елизавета наняла хорошего юриста, который помог ей получить свою долю — все деньги, что она вложила за эти годы, каждую копейку. Михаил не сопротивлялся, только смотрел потерянно, будто не понимал, как все дошло до такого. Свекровь на заседание не пришла — видимо, гордость не позволила.
Лиза стояла на крыльце суда в полдень, подставляя лицо теплому ветру. Документы о разводе лежали в сумке. Больно — да, еще как больно. Обидно — до слез, до комка в горле. Но где-то глубоко внутри, под всей этой болью, зарождалось странное, непривычное облегчение, почти свобода. С таким мужем, который не способен быть защитой и опорой, который прячется за мамину юбку в свои тридцать пять лет, настоящей семьи все равно бы не получилось. Михаил вернулся жить к матери — туда, где ему самое место, где за него все решают.
Елизавета сняла небольшую однокомнатную квартиру в тихом спальном районе. Маленькую, но светлую, с видом на сквер. Свою, только свою, где никто не будет указывать, какие шторы вешать, что готовить на ужин, как одеваться. Первый вечер в новой квартире она сидела на полу посреди пустой комнаты — мебели еще не было, только матрас в углу — и впервые за долгое время искренне улыбалась. На окнах висели те самые шторы, которые она забрала из прежней квартиры. Начать сначала в тридцать два года — не конец света. Это новое начало, и она точно знала — все у нее получится.
