— Ну наконец-то доехала! В поезде духота, проводница хамка попалась — всю ночь двери хлопали.
Раиса Петровна стояла на пороге с двумя сумками и большим пакетом из детского магазина. Вера обняла мать, почувствовала запах её духов — тех самых, с сиренью, которые помнила с детства.
— Проходи, мам. Папа как?
— Привет передаёт. Хотел поехать, но сменщик заболел — кто цех без мастера оставит? — Раиса Петровна стянула сапоги, огляделась в прихожей. — Ничего не изменилось. Те же обои. А где внучок мой?
— Спит, только уложила. Через полчаса проснётся, поест.
— Ну пойдём, хоть гляну на него.
Они на цыпочках прошли в комнату. Детская кроватка стояла у стены, и Раиса Петровна замерла над ней, сложив руки на груди.
— Господи, маленький какой. На Верочку похож, смотри — носик твой. А лобик отцовский, широкий.
Вера улыбнулась. Мать приехала. Будет полегче.
В первый вечер Раиса Петровна развернула бурную деятельность. Распаковала подарки — ползунки, распашонки, погремушку с жирафом. Погладила бельё, которое Вера не успевала погладить неделю. Сварила борщ — настоящий, с мясом, со сметаной.
— Ты когда нормально ела? — спрашивала она, разливая по тарелкам. — Бледная вся.
— Не высыпаюсь, мам. Он каждые два часа просыпается.
— Ночью я встану. Ты только покажи, где смесь, где бутылочки.
Костя пришёл с работы около семи. Переоделся в коридоре, заглянул на кухню.
— Здрасте, Раиса Петровна. Как доехали?
— Нормально, только в поезде душно было. А ты как, устал?
— Нормально.
Он сел за стол, и Раиса Петровна сама налила ему борщ, подвинула хлеб.
— Ешь. Мужчина должен есть нормально, а не бутербродами перебиваться.
Ужинали втроём. Раиса Петровна расспрашивала про роды, про первые дни. Вера рассказывала, Костя молча ел и кивал. Всё было хорошо — тепло, по-семейному.
Следующие дни потекли спокойно. Раиса Петровна вставала рано, варила кашу, мыла полы. Вера наконец-то начала высыпаться — мать забирала внука покачать, погулять по комнате, пока дочь спала лишний час. Малыш привыкал к бабушке, затихал у неё на руках.
— Вера, а коляску когда купите? — спросила Раиса Петровна на третий день.
— Есть коляска, на балконе стоит.
— Эта синяя? Я смотрела — колёса совсем лысые. Несерьёзно.
— Нам отдали, почти новая.
— Отдали… — Раиса Петровна вздохнула. — Ладно, на первое время сойдёт.
Вера не придала значения. Мать всегда была такой — замечала мелочи, комментировала. Но без зла, просто характер.
На четвёртый день Костя пришёл с работы позже обычного — задержали на смене. Скинул куртку, прошёл в комнату и лёг на диван, включив телевизор. По каналу шёл футбол.
Раиса Петровна заглянула из кухни.
— Вер, он ужинать будет?
— Сейчас позову.
— Да пусть лежит, — сказала мать, но в голосе мелькнуло что-то новое. Она посмотрела на зятя, на его вытянутые ноги в носках, на бутылку пива на столике.
— Ему завтра в шесть вставать, — тихо сказала Вера.
— Конечно-конечно. Рано встаёт, рано ложится.
Ужинали молча. Костя съел котлету с макаронами, поблагодарил и вернулся к телевизору. Раиса Петровна мыла посуду, Вера вытирала.
— А в выходные он тоже так лежит? — спросила мать, не оборачиваясь.
— По-разному. Устаёт он, мам.
— Конечно, устаёт.
Раиса Петровна поставила тарелку в сушилку и вытерла руки полотенцем. Вера знала этот тон — мать чем-то недовольна, но пока молчит.
Через пару дней Вера вышла из ванной и остановилась в дверях комнаты. Что-то было не так. Она огляделась — кроватка. Кроватка стояла у противоположной стены.
— Мам, ты зачем передвинула?
Раиса Петровна вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
— Там сквозит от окна. Форточку открыла проветрить, а он прямо под струёй воздуха. Нельзя так.
— Мы специально туда поставили, там светлее.
— Свет ему пока не нужен, а вот застудить — запросто.
Вера хотела возразить, но промолчала. Не хватало ещё ругаться из-за мебели.
Вечером Костя пришёл с работы, скинул куртку и заглянул в комнату. Остановился на пороге, посмотрел на кроватку, потом на Веру.
— А зачем кроватку передвинули?
— Мама. Говорит, там сквозит.
Он ничего не ответил. Подошёл, взялся за спинку и потащил кроватку на прежнее место. Раиса Петровна выглянула из кухни на скрип, посмотрела, как зять двигает мебель, и молча вернулась к плите.
На следующее утро Вера проснулась от плача. Открыла глаза, повернула голову — кроватка снова стояла у дальней стены. Раиса Петровна уже хлопотала рядом, покачивая внука на руках.
— Ночью плакал, я забрала к себе, чтоб вы поспали, — сказала она, не оборачиваясь. — И переставила обратно. Там правда дует, Вера. Я тридцать лет детей ращу, уж поверь.
Вера села на край кровати, потёрла лицо ладонями. Внутри шевельнулось что-то неприятное — предчувствие, которое она пока не хотела называть словами.
К концу второй недели Вера начала считать дни. Мать помогала — это правда. Готовила, стирала, вставала к внуку ночью. Но с каждым днём в квартире становилось теснее, хотя никто не въезжал и не выезжал.
Вера мыла посуду, когда мать подошла и встала рядом, понизив голос:
— А что он лежит-то опять? Пришёл и сразу на диван. Пусть хоть посуду помоет. Твой отец не брезговал никогда — мыл, и я ему благодарна была. Всё помощь.
— Мам, он с завода, устал.
— Устал он… Ладно.
Раиса Петровна забрала из сушилки чистые тарелки и понесла в шкаф. А через пять минут Вера услышала из комнаты её голос — уже громкий, обращённый к Косте:
— Костя, ты не хочешь помочь? Вера весь день с ребёнком, я готовлю, а ты лежишь.
Повисла тишина. Потом голос Кости — глухой, усталый:
— Раиса Петровна, я только с работы пришёл. Мы сами разберёмся, что и кому делать.
— Ну конечно, разберётесь. — Тёща появилась в дверях кухни, сложив руки на груди. — Мы в своё время пахали оба, и ничего. Я с завода приду, ужин приготовлю, постираю — и не жаловалась. А вы всё разбираетесь.
Костя не ответил. Вера слышала, как он встал с дивана и ушёл в ванную. Щёлкнул замок.
— Обиделся ещё, — хмыкнула Раиса Петровна. — Правду не любит никто.
— Мам, у него смена двенадцать часов. Он правда устаёт.
— Ой, Вера, какая тяжёлая работа. Он молодой ещё, здоровый. Чего там уставать? В его годы отец твой и на заводе вкалывал, и дома всё успевал. Забор поставил, сарай сколотил, машину сам чинил.
— Времена другие были.
— Времена всегда одинаковые. Мужик либо работает, либо на диване лежит.
Вера замолчала. Спорить не хотелось, а соглашаться — тем более.
В субботу утром Раиса Петровна вернулась из магазина возбуждённая.
— Вер, я Бориса видела. Одноклассник твой, с третьего этажа.
— И что?
— Как что? Подтянутый, вежливый. Поздоровался, сумки предложил донести. — Она села за стол, отхлебнула чай. — Ты с ним дружила вроде.
— Мам, мы просто в одном классе учились.
— Вот кого надо было выбирать, Вера. Мужчина за собой следит, в форме держится. Не то что…
Она не договорила, но взгляд скользнул в сторону комнаты, где Костя спал после ночной смены.
— Мама, хватит.
— Я просто говорю. Он же спортом занимается, сразу видно — подтянутый, энергичный.
— Это моя жизнь. — Вера почувствовала, как внутри поднимается злость. — У нас ребёнок, ты забыла? Семья. А ты мне про одноклассника рассказываешь.
— Да я просто к слову…
— Не надо к слову. Не надо вообще.
Раиса Петровна поджала губы и отвернулась к окну. Вера вышла из кухни, чувствуя, как колотится сердце.
После обеда она выскочила в магазин — докупить молока и хоть десять минут побыть одной. У полок с молочкой столкнулась с Настей — женой того самого Бориса. Та катила коляску и выглядела измотанной.
— Вер, привет! Как дела? Как малыш?
— Нормально, растём потихоньку.
— Костю вообще давно не вижу, пропал куда-то.
— Да он всё на работе. Подработки берёт часто, с утра до вечера как заведённый.
— Ого, молодец. — Настя покачала коляску. — А у тебя мама приехала, да? Видела её во дворе.
— Приехала. Помогать.
— Повезло. — Настя вздохнула. — У вас хоть свои заботы, семейные. А мой по спортзалам пропадает, дома вообще не вижу. Утром убежал, вечером пришёл — поел, в телефоне посидел и спать. Помощи ноль.
— Совсем не помогает?
— А когда ему? То тренировка, то сборы какие-то с друзьями. Качается, в зеркало смотрится. — Она покачала коляску, где захныкал ребёнок. — Вчера попросила с мелким погулять — он фыркнул, что не выспался после зала. Представляешь?
Вера кивнула. В голове крутились слова матери: «Подтянутый, энергичный, вот кого надо было выбирать».
— Ладно, побегу. — Настя покатила коляску к кассе. — Счастливо!
Вера шла домой медленно, хотя молоко было тяжёлым. Думала про Костю. Да, он лежит на диване. Да, пьёт пиво под футбол. Но он дома. Каждый вечер — дома. С ней, с сыном. Когда малыш плачет ночью, Костя встаёт первым, хотя ему в шесть на завод.
А Борис подтянутый. И что?
Вечером Костя долго сидел в ванной — отмокал после смены. Вера укачивала сына в комнате, когда услышала голос матери из кухни. Тихий, но разборчивый — дверь осталась приоткрытой.
— …да нет, Гена, не знаю что и делать. Ленивый он. Приходит и сразу на диван. Ест, лежит, телевизор смотрит.
Вера замерла. Мать разговаривала с отцом по телефону.
— За фигурой вообще не следит, скоро в двери не пролезет. — Раиса Петровна хмыкнула. — Дочь могла лучше найти, я ей сколько раз говорила. Тот же Борис — вот нормальный парень, следит за собой. А этот…
Вера хотела встать, закрыть дверь — но в этот момент скрипнула дверь ванной. Костя вышел в коридор в полотенце на бёдрах. Остановился у кухни.
— …и готовить не умеет, и по дому ничего не делает. Верка всё сама. Я ей говорю — зачем тебе такой, а она…
Костя стоял и слушал. Лицо его медленно каменело. Вера видела это из комнаты — его спину, напряжённые плечи, сжатые кулаки.
Раиса Петровна обернулась и увидела зятя в дверях. Замолчала на полуслове.
— Гена, я потом перезвоню.
Она положила трубку. Костя смотрел на неё молча, потом развернулся и ушёл в комнату. Закрыл дверь.
Вера положила уснувшего сына в кроватку и села рядом с мужем. Он натягивал футболку, не глядя на неё.
— Костя…
— Либо она уезжает, либо я ухожу.
— Что?
— Ты слышала. — Он повернулся, и Вера увидела его глаза — усталые, злые, красные от недосыпа. — Я терплю уже две недели. Молчу. Делаю вид. Но это всё.
— Костя, я не могу её выгнать. Она приехала помогать, она мать…
— Мне всё равно. — Он встал, подошёл к шкафу. — Справимся сами. Месяц справлялись — и дальше справимся.
— Куда ты?
— В комнату к сыну лягу. На раскладушке.
Он достал из шкафа подушку и вышел. Вера осталась сидеть на кровати, глядя в пустой дверной проём. Из кухни доносилось позвякивание посуды — мать мыла чашки после чая, как ни в чём не бывало.
Утром Костя ушёл на работу, не сказав ни слова. Даже не позавтракал — просто оделся и вышел. Вера слышала, как хлопнула входная дверь.
День тянулся бесконечно. Раиса Петровна возилась по дому как обычно — гремела посудой, протирала пыль, гладила пелёнки. Вела себя так, будто вчерашнего разговора не было, будто не говорила по телефону гадости про зятя. Вера старалась не пересекаться с ней лишний раз — кормила сына, укладывала, сидела в комнате.
К обеду молчание стало невыносимым. Они ели суп, не глядя друг на друга. Ложки стучали о тарелки, часы тикали на стене.
— Добавки положить? — спросила мать.
— Нет, спасибо.
Снова тишина.
После обеда Вера мыла посуду, когда услышала за спиной:
— Вера, ты бы хоть форточку закрывала, когда малого купаешь. Застудишь ребёнка.
— Я закрывала, мам.
— Значит плохо закрывала, дуло оттуда.
Вера сжала губку, промолчала. Досчитала до десяти.
К вечеру мать снова начала:
— Костя-то во сколько придёт? Опять в девять заявится и на диван?
— Не знаю, мам. Когда отпустят.
— Вот и я говорю — никакого режима. Ни поесть нормально, ни поспать. Разве это жизнь? Вот отец твой…
— Мама, хватит про отца! — Вера развернулась от раковины. — Я уже наизусть выучила, какой он был замечательный!
Раиса Петровна опешила.
— Ты чего кричишь?
— Потому что я больше не могу! — Вера почувствовала, как прорывается всё, что копилось эти недели. — Ты приехала помогать, а вместо этого каждый день пилишь моего мужа! Толстый, ленивый, лежит, ест! А он пашет на заводе по двенадцать часов, чтобы мы ни в чём не нуждались!
— Вера, я просто…
— Нет, теперь ты послушай! — Она шагнула к матери. — Ты знаешь, какой Борис муж? Настя мне рассказала — он дома не бывает, по спортзалам пропадает, ей с ребёнком не помогает вообще! А ты мне его в пример ставишь!
— Я не знала…
— Вот именно — не знала! Но судишь! Всех судишь!
В этот момент щёлкнул замок входной двери. Обе замерли. Костя появился в дверях кухни — в рабочей куртке, уставший. Посмотрел на жену, на тёщу.
— Вы чего тут так кричите? Я аж в подъезде услышал. Так и ребёнка напугать можно.
В комнате, словно в подтверждение, захныкал малыш. Вера дёрнулась было к нему, но Костя остановил её жестом.
— Я сам. — Он скинул куртку, прошёл в комнату и взял сына на руки. Через минуту вернулся на кухню, покачивая его. — Ну? Что случилось?
Вера молчала. Раиса Петровна тоже.
— Понятно, — он кивнул. — Опять про меня разговор был?
— Костя, я просто… — начала тёща.
— Раиса Петровна, я устал. — Голос его был спокойным, но тяжёлым. — Устал молчать, устал терпеть. Вчера слышал, как вы отцу по телефону рассказывали, какой я никчёмный. Думали, я в ванной не слышу.
Тёща побледнела.
— Я не думала…
— Что я услышу? — Он покачал головой. — Вы не будете диктовать нам, как жить в нашем доме.
— В вашем доме? — Она вскинула подбородок. — Как не стыдно? Забыл, кто вам эту квартиру дал?
— Я сейчас не об этом. Я об уважении говорю. Вы приехали помогать, а вместо этого вносите разлад в нашу семью. И я этого больше не допущу.
— Разлад? Да я вас спасаю! Я для вас же стараюсь!
— Вы стараетесь нас рассорить. — Костя говорил спокойно, но Вера видела, как побелели его костяшки на сжатых кулаках. — Каждый день тычете мне, что я не такой. Что Вера могла лучше найти. Я это терпел. Но вчера услышал, как вы отцу по телефону рассказывали, какой я никчёмный. При мне. В моём доме.
Раиса Петровна побледнела.
— Я не говорила, что ты никчёмный! Я лишь…
— Что — лишь? Лишь толстый, лишь ленивый, лишь дочь могла лучше найти? — Он покачал головой. — Мне тридцать два года. Я работаю, содержу семью, люблю жену и сына. И мне не нужно ваше одобрение. Но уважение — нужно. А вы его не даёте.
Повисла тишина. Раиса Петровна стояла, тяжело дыша.
— Значит так? — Голос её дрогнул. — Хорошо. Я уеду. Завтра утром уеду.
Она вышла из кухни. Через минуту из комнаты донёсся стук — доставала чемодан.
Вечер прошёл в тяжёлой тишине. Раиса Петровна собирала вещи, не выходя из комнаты. Отказалась от ужина. Вера несколько раз подходила к двери, хотела постучать — но не решалась.
Ночью малыш проснулся. Костя встал первым, взял сына на руки, покачал. Вера смотрела на них в полутьме и думала: всё правильно. Больно, но правильно.
Утром Раиса Петровна вышла с чемоданом. Лицо каменное, губы сжаты.
— Вызвала такси. Провожать не надо.
— Мам… — Вера шагнула к ней.
— Потом поговорим. Не сейчас.
Она обняла дочь — коротко, сухо. На Костю даже не взглянула. Подхватила сумку и вышла.
Дверь закрылась. В квартире стало тихо — по-настоящему тихо, впервые за три недели.
Костя подошёл к Вере, обнял со спины.
— Ты как?
Она повернулась к нему, уткнулась лицом в грудь.
— Не знаю. Пусто как-то.
— Пройдёт.
На кухонном столе остывал чайник. В комнате посапывал сын. За окном шумела улица, сигналило такси — увозило Раису Петровну на вокзал.
Вера налила две чашки чая и села напротив мужа. Он взял её ладонь и просто держал — молча, крепко. Впереди было много всего: бессонные ночи, усталость, первые зубы. Но это была их жизнь. Их дом. И они справятся.
Мать не звонила неделю. Вера несколько раз брала телефон, хотела набрать первой — но откладывала. Пусть остынет.
На десятый день позвонил отец. Говорил сдержанно, про погоду, про здоровье. В конце сказал:
— Мать переживает. Вы бы приехали, когда у Кости отпуск будет. Внука покажете нормально.
— Передай ей, что мы не сердимся, — ответила Вера. — Приедем летом.
Положила трубку и долго сидела у окна. Может, если бы они сразу сказали — стоп, так нельзя — всё сложилось бы иначе. Без криков, без хлопнувших дверей, без этих десяти дней молчания. А может, и не помогло бы. Мать есть мать — со своим характером, своей правдой. Но одно Вера знала точно: молчать и терпеть — не выход. Это она теперь запомнила навсегда.
