— Мам, мы всё решили. Так будет лучше для всех.
Егор, мой сын, избегал смотреть мне в глаза. Он вертел в руках связку, на которой поблескивал брелок — маленький серебряный кораблик. Мой подарок ему на окончание института.
— Ты же понимаешь, содержать эту квартиру — просто нерационально, — подхватила Света, моя дочь. Она деловито осматривала комнату, будто уже прикидывала цену продажи. — Это мертвый актив. Он должен работать.
Я, Галина Сергеевна Пескова, молчала. Что тут скажешь? Они уже все решили за меня.
— Мы нашли тебе чудесное место. Пансионат. «Золотая Осень».
Света говорила с воодушевлением, словно дарила мне путевку на курорт, а не билет в один конец.
— Там свежий воздух, процедуры, общение. Поживешь, как королева. Мы же не враги тебе, мама. Мы… реалисты.
«Общение», — горько усмехнулась я про себя. Общение с такими же, как я. Выброшенными.
— Тебе там будет спокойнее, — Егор наконец поднял на меня взгляд. В нем не было вины. Только усталая, непробиваемая решимость.
— Ты для нас теперь… ну, сама понимаешь. Определенная нагрузка.
Он не сказал это зло. Он сказал это как факт. Как диагноз. Как итог моей жизни.
Света кивнула, подтверждая его слова. Она подошла и протянула руку к моим ключам, лежавшим на комоде. Ее маникюр хищно блеснул.
— Нет, — тихо сказала я.
Они оба замерли. Они не ожидали возражений. Я, всегда тихая, всегда понимающая, вдруг сказала «нет».
— Что «нет»? — Егор нахмурился.
— Я отдам сама.
Я взяла ключи. Холодный металл неприятно впился в ладонь. Это были ключи от моей жизни. От сорока лет, прожитых здесь. От квартиры, которую я когда-то получила от завода, а потом мы с их отцом, Царствие ему Небесное, выкупали.
Я протянула их сыну.
Егор быстро, почти выхватил их. Спрятал в карман, будто боялся, что передумаю.
— Вот и отлично, — Света фальшиво улыбнулась. — Вещи мы завтра поможем собрать. Самое необходимое.
— Не нужно.
— В смысле? — не поняла дочь.
— Я уже собрала.
Я кивнула на небольшой, аккуратный чемодан у двери. Они его даже не заметили, занятые «оптимизацией».
Они переглянулись. Моя покорность, моя тихая скорость их обескуражила. Им, наверное, хотелось драмы, слез, уговоров. Чтобы они могли меня «утешить» и почувствовать свое благородство.
— Ну… ладно, — протянул Егор. — Машина внизу. Поехали?
— Поезжайте.
— А ты?
— Я выйду через десять минут. Мне нужно… закрыть воду.
Они снова переглянулись. Десять минут — не страшно. Ключи-то у них.
— Хорошо, мам. Ждем в машине. Не задерживайся.
Они ушли. Я слышала, как Егор дважды провернул новый замок, который они врезали на прошлой неделе. Снаружи.
Я осталась одна в квартире, которая мне больше не принадлежала. Воздух стал плотным, чужим.
Я подошла к старому книжному шкафу из темного дуба. Потянула на себя тяжелый том «Истории Древнего Мира».
За фальшивой панелью, там, где никто никогда не искал, был еще один сейф. Маленький, вмонтированный в стену.
Я молча набрала код. Дверца мягко щелкнула и открылась.
Внутри, на скромной бархатной подкладке, лежало немногое.
Никаких пачек денег. Никаких блестящих драгоценностей.
Егор и Света, если бы и нашли этот тайник, были бы страшно разочарованы. Они всегда искали только то, что можно немедленно потратить.
Я протянула руку и достала единственное, что там хранилось.
Толстая бухгалтерская тетрадь в старом коричневом клеенчатом переплете.
Я работала главным экономистом на «Маяке» сорок два года.
Мой покойный муж, их отец, был человеком широкой натуры. Он любил «решать вопросы», строить воздушные замки, «крутиться», как он говорил.
Но считала всегда я.
Я вела его дела, я сводила дебет с кредитом, я видела, куда уходит каждая копейка и откуда она приходит.
Он умер, а привычка осталась. И ясный, холодный ум.
Эту тетрадь я завела десять лет назад, сразу после его похорон. Когда поняла, что осталась одна. И что мои дети — плоть от плоти отца. Только без его остатков совести.
Я открыла первую страницу.
«15 мая 2014 г. Егор. «На развитие бизнеса, мама, вернется вдвойне». 50 000 рублей».
«3 сентября 2014 г. Света. «На первый взнос по ипотеке, банк не одобрил всю сумму, отдам, как только смогу». 100 000 рублей».
Я педантично, своим каллиграфическим почерком экономиста, строкой за строкой, записывала всё.
Каждый «долг», который никогда не возвращался.
Каждую «помощь», которая немедленно становилась моей прямой обязанностью.
Каждую сумму, снятую с моей карты Егором «на лекарства», которые я так и не увидела.
Каждый «подарок» от Светы, оплаченный с моего же счета.
Это была моя «двойная бухгалтерия». Книга их предательства.
Но была и вторая часть этой тетради.
Я перелистнула в конец. Раздел назывался «Активы».
«Счет «Резервный». Номер…»
«Вклад «Неприкосновенный» (проценты на «Резервный»)…»
«Источник: Продажа дачи (2016 г.). Средства вложены в студию, ул. Весенняя, 12…»
Сюда я откладывала с каждой своей пенсии, которую они считали копеечной.
Сюда я переводила проценты со вклада, о котором они не знали.
Сюда ушли деньги от продажи маленькой дедушкиной дачи, которую они оба сочли «бесперспективной обузой» и ленились даже оформлять. Я оформила. И продала. И купила ту студию. Мой личный, тайный резервный фонд.
Они думали, что «оптимизируют» мои расходы, забирая мою пенсию и оставляя мне на хозяйство.
Они просто не знали, какие расходы я оптимизировала на самом деле.
В этой тетради была вся их жадность. И вся моя настоящая, невидимая им жизнь.
Я аккуратно положила тетрадь на дно своего маленького чемодана. Сверху прикрыла стареньким халатом и тапочками.
Егор и Света никогда не интересовались старыми тетрадями. Только новыми счетами в банках.
Я закрыла чемодан. Защелкнула замки.
Подошла к зеркалу в прихожей. Поправила воротник.
Я смотрела на себя. Не на жертву.
На экономиста, который готовит к сдаче главный годовой отчет.
Я услышала, как ключ скрежетнул в замке снаружи.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Егор. Его лицо было нетерпеливым, чуть раздраженным.
— Мам, ну ты чего? Десять минут давно прошли. Таксист ждет, счетчик крутится. Мы опаздываем.
Он посмотрел на меня с тем же выражением усталой, непробиваемой решимости.
Я молча взяла чемодан. Ручка была холодной.
— Я готова.
Я прошла мимо него. Он не посторонился, и мне пришлось слегка протиснуться плечом.
Я не взглянула ни на него, ни на Свету, нетерпеливо притопывающую ногой у лифта.
Я прошла по коридору, который уже пах чужим. Резкими духами Светы и пылью ремонта, который они затеяли в моей бывшей спальне.
Когда я вошла в кабину лифта, Света брезгливо поморщилась, глядя на мой потертый чемодан.
— Господи, мам, ну что это. Могли бы и новый тебе купить. Стыдно же перед людьми.
— Мне в самый раз, — ответила я, глядя не на нее, а на закрывающиеся двери.
Двери сомкнулись. Мы поехали вниз.
В мою новую жизнь. В «Золотую Осень».
«Золотая Осень» встретила нас ярким светом ламп и едким запахом хлорки, который пытались перебить дешевым освежителем с ароматом сосны.
Стены были выкрашены в жизнерадостный персиковый цвет, но краска уже пошла пузырями у плинтусов.
Нас ждала женщина с приклеенной улыбкой и табличкой «Ксения Борисовна, администратор». Ее глаза быстро, оценивающе пробежались по дорогой куртке Егора и сумке Светы. Она видела не детей. Она видела плательщиков.
— Галина Сергеевна? Очень приятно. А это, значит, ваши дети. Пройдемте к столу, оформим последние бумаги.
Егор и Света занялись делом с видимым облегчением. Наконец-то бюрократия, которую они понимали. Они передавали Ксении Борисовне мой паспорт, полис.
— Вот, — Егор пододвинул администратору бумаги. — Оплата за первый квартал. Как договаривались.
Ксения Борисовна кивнула, не меняя улыбки.
— Все верно. Теперь, Галина Сергеевна, нам нужно ваше согласие.
Она протянула мне бланк.
«Я, Галина Сергеевна Пескова, добровольно соглашаюсь на пребывание в пансионате…»
Я посмотрела на Егора. Он нетерпеливо барабанил пальцами по столу.
— Мам, подписывай, — торопливо сказала Света. — У нас еще дела.
Я взяла ручку. Моя рука не дрогнула.
Я подписала. Это была не капитуляция. Это был акт приема-передачи. Я официально передавала им ответственность за себя. На бумаге. Они становились Заказчиками, а я — Объектом услуги.
— Вот и чудесно! — улыбка Ксении Борисовны стала шире. — Добро пожаловать.
Они думали, что избавились от обузы. Они не понимали, что только что подписали акт о своей будущей финансовой несостоятельности.
— Ну, мам, мы пойдем, — Егор встал. — Устраивайся.
Он неловко похлопал меня по плечу.
Света чмокнула меня в щеку, едва коснувшись кожи. От нее пахло дорогими духами и облегчением.
— Звони, если что. Хотя тебе Ксения Борисовна во всем поможет.
Они ушли, не оглядываясь. Дверь за ними закрылась.
— Пройдемте, я покажу вашу комнату, — сказала администратор.
Комната была на втором этаже. Две кровати, две тумбочки, шкаф, разделенный пополам. У окна сидела седая женщина и смотрела в телевизор без звука.
Запах здесь был другой. Кислый. Запах немощи и вареной капусты.
— Ваша соседка — Зинаида Петровна. А это ваша кровать, у двери. Располагайтесь. Ужин в шесть.
Ксения Борисовна ушла, ее каблуки отстучали по линолеуму.
Зинаида Петровна повернула голову. Ее глаза были блеклыми, выцветшими.
— Дети привезли? — спросила она глухим голосом.
— Дети, — кивнула я, ставя чемодан на пол.
— Мои тоже. Сначала звонили каждую неделю. Потом раз в месяц. Теперь — раз в год. На день рождения. Чтобы пенсию им перевела.
Она отвернулась обратно к беззвучному телевизору.
— Мои-то… — вдруг снова сказала она, не поворачиваясь, — сначала квартиру мою «сдавать» хотели. Для меня же. А потом… продали. Сказали, так надежнее. Деньги на книжке.
Она горько усмехнулась.
Я молча открыла свой чемодан.
Я посмотрела на эту кровать у двери. На тусклый свет. На свою соседку.
Это был мой ад.
Но это был и мой рабочий кабинет.
Я достала тетрадь. И маленький кнопочный телефон, который купила на прошлой неделе на рынке и о котором никто не знал.
Я закрылась в общем туалете в конце коридора. Запах хлорки здесь был невыносим.
Я нашла в тетради номер.
«Павел Олегович. Нотариус».
Я набрала номер.
— Павел Олегович? Здравствуйте. Это Пескова. … Да, Галина Сергеевна.
Я говорила тихо, почти шепотом, но четко.
— Я в «Золотой Осени». … Нет, все в порядке. … Да, они подписали со мной договор. Добровольно. … Можете начинать.
На том конце провода мужчина что-то уточнил.
— Да, — подтвердила я. — Доверенность у вас. Квартиру на Весенней выставляйте на продажу. Пусть покупатель думает, что мне срочно нужны деньги, делайте скидку. Мне нужна ликвидность. Деньги — все на «Резервный». … А по этим двум… нет, пока не трогайте. Пусть немного порадуются.
Я нажала отбой.
Я вернулась в комнату. Зинаида Петровна все так же смотрела в телевизор.
Я села на свою койку.
Мой годовой отчет начался.
Первые две недели тянулись, как резина.
Я жила по расписанию «Золотой Осени». Подъем в семь. Безвкусная манная каша. Обход медсестры. Прогулка по часовой стрелке вокруг корпуса.
Я видела других стариков. Тех, кто смирился. Тех, кто еще плакал. И тех, кто уже никого не узнавал.
Я не была ни одной из них.
Я была экономистом на задании.
Я сидела в общей гостиной, делая вид, что разгадываю кроссворд, а сама заполняла свою тетрадь.
«Расходы «Золотая Осень». Квартал. 65 000 руб. Оплачено Егором».
«Источник средств: продажа квартиры… (адрес моей бывшей квартиры)».
Я знала, что они выставили ее на продажу на следующий же день. Я знала, что покупатель нашелся быстро. Они торопились.
Они разделили деньги. Я даже примерно знала, в какой пропорции. Света взяла больше. Ей было «нужнее» — закрыть ипотеку и купить новую машину.
Егор вложился в какой-то «стартап» приятеля. То есть спустил их за неделю.
Они не звонили.
Они думали, что, заплатив за квартал, купили себе три месяца свободы от меня.
Они не учли одного. Инфляции.
И жадности Ксении Борисовны.
Через три недели меня вызвали в кабинет администрации.
— Галина Сергеевна, присаживайтесь, — улыбка Ксении Борисовны была такой же приклеенной. — Как вам у нас?
— По расписанию, — ответила я.
— Вот и славно. У нас тут небольшое изменение… Мы вводим дополнительные услуги. Осмотр кардиолога, лечебная физкультура. Это обязательно для всех. Для вашего же блага.
Она подвинула мне новый бланк. Дополнительное соглашение.
Сумма выросла. Ненамного. Тысяч на десять в месяц.
— Ваши дети в курсе? — спросила я.
— Мы им отправили уведомление. Но для порядка вы тоже распишитесь.
Я расписалась.
Я знала, что они не читали договор. Я знала, что Егор мельком глянул на сумму и отмахнулся.
Они радовались.
А я ждала.
Время шло. Я получила первую пенсию на свой новый «Резервный» счет. Туда же поступил первый транш от продажи студии на Весенней.
Я сидела на своей койке и смотрела на цифры в смс на кнопочном телефоне. Мой капитал рос.
Прошло три месяца.
Первый квартал их «свободы» подходил к концу.
Телефон зазвонил в понедельник, ровно в девять утра. Я как раз пила жидкий кисель в столовой.
Номер Егора.
Я спокойно нажала «принять».
— Мам? Привет.
Голос был бодрый. Слишком бодрый.
— Здравствуй, Егор.
— Ты как там? Все нормально?
— По расписанию, — повторила я.
— Ага… Слушай, мам, тут такое дело. Из «Осени» этой твоей счет прислали. За следующий квартал.
Он сделал паузу, ожидая моей реакции. Я молчала.
— Они там совсем, что ли! — он начал заводиться. — Сумма больше. Ты в курсе?
— В курсе. Дополнительные услуги. Кардиолог.
— Какой кардиолог?! Ты же здоровая!
— Договор, Егор. Вы его подписывали.
— Да читал я… Слушай, неважно. Там платить надо. Ты же понимаешь, у нас сейчас… ну, не самая простая ситуация.
Я усмехнулась про себя. Деньги от квартиры кончились. Как я и рассчитывала.
— Твоя пенсия. Она же должна была прийти?
— Пришла, — кивнула я, глядя на Зинаиду Петровну, которая опять смотрела в выключенный телевизор.
— Ну так вот. У меня карты твоей нет. Продиктуй номер. Или лучше скажи Ксении, пусть она сама там спишет.
Наступил мой черед говорить.
— Не получится, Егор.
— Что не получится? — он не понял.
— Списать.
— Почему?
— Моя пенсионная карта заблокирована.
— Как заблокирована? Кем?
— Мной. Я написала заявление в банк. И перевела получение пенсии на другой счет.
В трубке повисло тяжелое молчание. Ушла бодрость.
— На… какой еще счет?
— На мой. Личный. Резервный.
— Ты… ты что, с ума сошла, мать? А за пансионат кто платить будет?!
Его голос сорвался на крик.
Я сделала глоток холодного киселя.
— Вы, дети.
— Мы?! Ты в своем уме? Это же твой пансионат!
— Вы же сами выбрали этот пансионат, Егор. Вы подписали договор. Теперь оплачивайте.
— Но… но мы рассчитывали на твои деньги!
— Егор, — мой голос был ровным, как строка в отчете. — Вы получили деньги за мою квартиру. Очень большие деньги. Вычтите из них мои расходы. Это будет справедливо.
— Да какие… — он запнулся.
Он понял. Он понял, что я знаю.
— Ты… Света! — заорал он в сторону. — Она все знает!
— Я — экономист, Егор. Я всегда все знаю. У вас есть три дня, чтобы оплатить счет. Иначе Ксения Борисовна выставит вам неустойку по договору. Огромную.
— Какую… какую еще неустойку? — пролепетал он.
— Ту, что мелким шрифтом, Егор. Ту, которую вы не читали. А после неустойки будут судебные приставы. Ваше имущество арестуют. Светы новую машину, например.
Я повесила трубку.
Эпилог
Первую неделю после звонка они барахтались.
Света продала машину. Ту самую, «нужную», купленную на деньги от моей квартиры. Продала со скандалом, с убытком, потому что срочно.
Егор пытался вытащить деньги из своего «стартапа», но выяснилось, что стартап давно прогорел, а приятель испарился.
Они наскребли. Заплатили за следующий квартал.
Их визит был ужасен.
Они приехали вместе, ввалились в мою двухместную комнату, не поздоровавшись с Зинаидой Петровной.
— Ты довольна? — прошипела Света, ее лицо было покрыто красными пятнами.
Егор молча смотрел в пол.
— Я не понимаю, о чем ты, — спокойно ответила я, откладывая кроссворд.
— Ты… ты все это спланировала! — Света ткнула в меня пальцем. — Ты знала! Ты сидела здесь и знала!
— Я знала, что вы продадите квартиру. Я знала, что вы потратите деньги. Я — экономист, я умею прогнозировать расходы. Особенно такие предсказуемые.
— Это были наши деньги! — взвизгнула Света.
— Это были мои деньги, Света. От продажи моей квартиры.
— Но ты… ты же мать!
— А вы — дети. Которые подписали договор на мое содержание. Вы же сами сказали, что так будет «рационально».
Егор поднял голову.
— Мам, у нас больше нет. Ну, правда. Мы не сможем платить за следующий квартал.
— Это печально, — кивнула я.
— Забери… забери заявление. Верни пенсию! — потребовала Света.
— Нет.
— Но… нас же… Ксения эта… она же в суд подаст! На нас! Приставы!
— Подаст, — согласилась я. — Она обязана. Она свой бизнес защищает.
Они смотрели на меня, как на чудовище. Они не могли понять, как тихая, покорная мать, «обуза», превратилась в это.
— Что нам делать? — Егор сел на мою койку. Он выглядел раздавленным.
— У меня есть предложение, — сказала я.
Я достала из тумбочки свою тетрадь. Открыла ее на первой странице.
— Вот, — я протянула ее Егору. — Раздел «Дебет».
Егор взял тетрадь. Он начал читать. Его лицо становилось белее мела. Он передал тетрадь Свете.
Света читала, ее губы беззвучно шевелились, повторяя цифры.
«…Егор. Ремонт машины. 40 000 руб.»
«…Света. Отпуск. Горящая путевка. 85 000 руб.»
«…Егор. Закрыть долг по кредитке. 120 000 руб.»
Строка за строкой. Год за годом.
В конце была аккуратно подбита итоговая сумма. С учетом инфляции.
— Это… что это? — прошептала Света. — Это ты… придумала!
— Это выписки с моих счетов, Света. Даты, суммы и ваши переводы с моей карты. Банковские выписки не лгут.
— Ты… ты хочешь, чтобы мы это вернули? — Егор рассмеялся нервным, лающим смехом. — У нас нет ни копейки! Ты нас разорила!
— Вы разорили себя сами, — отрезала я. — Я лишь вела учет.
Я достала из тумбочки два листа бумаги, заранее подготовленные Павлом Олеговичем.
— Это — мировое соглашение. Вы признаете этот долг. Добровольно.
— И что? Ты нас посадишь? — съязвила Света.
— Нет. В обмен на это я расторгаю договор с «Золотой Осенью».
Они уставились на меня, не веря.
— Ты… уедешь отсюда? — Егор приподнялся.
— Да.
— И мы… мы не должны будем платить? Ни Ксении, ни… тебе?
— Вы не будете платить «Золотой Осени».
Света недоверчиво прищурилась.
— А в чем подвох?
— Подвоха нет. Вы подписываете бумаги. Я уезжаю. Вы мне больше ничего не должны. И я вам — тоже.
Они переглянулись. Это было спасение. Им было плевать на какой-то мифический «долг» на бумаге. Главное — их не будут трясти приставы из пансионата.
— Давай ручку, — торопливо сказал Егор.
Они подписали. Оба. Не глядя.
Я аккуратно сложила бумаги.
— Можете идти.
— А… ты? — спросила Света.
— За мной приедут.
Они ушли быстро, не прощаясь. Словно боялись, что я передумаю.
Через час за мной приехал Павел Олегович.
Он помог мне с моим старым чемоданом.
— Галина Сергеевна, вы уверены? — спросил он, когда мы сели в его машину. — Они же никогда не выплатят эту сумму.
— Я знаю, — улыбнулась я. — Мне не нужны их деньги.
— Тогда зачем?
— Чтобы они всегда помнили, сколько я стоила. Это не расписка. Это — ценник.
Павел Олегович понимающе хмыкнул.
Мы поехали не на Весеннюю. Студию я продала.
Мы приехали в другой пансионат. «Серебряный Век».
Дорогой. Тихий. Где в холле пахло не хлоркой, а свежесваренным кофе и выпечкой.
Меня ждала отдельная комната с балконом, выходящим в сосновый бор.
Я заплатила за год вперед. С моего «Резервного» счета.
Я сидела на балконе, укрывшись мягким шерстяным пледом.
Я не учила языки. Не занималась йогой.
Я делала то, что умела лучше всего.
Я открыла новую, чистую бухгалтерскую тетрадь.
На первой странице я написала: «Активы. «Серебряный Век».»
Они думали, что «оптимизировали» обузу. Но они просто не сумели правильно рассчитать ее настоящую стоимость.
Я впервые за много лет пила горячий, ароматный напиток, не торопясь.
Я просто сводила баланс.
И впервые за всю мою жизнь дебет сошелся с кредитом. До последней копейки.
