— Леночка, ну разве так готовят борщ? Там же одна вода у тебя. Ты же мужику готовить должна, а не себе. У Игоря от такой еды вся мужская сила выйдет, — голос Раисы Петровны, вкрадчивый и полный фальшивой заботы, ударил Игоря по затылку точнее, чем любой подзатыльник.
Он сидел за столом, склонившись над тарелкой, и в этот момент его ложка замерла на полпути ко рту. Он медленно поднял глаза. Его жена Лена, стоявшая у плиты, лишь устало вздохнула и чуть повернула голову.
— Мам, нормально я готовлю. Игорю нравится.
— Нравится ему, как же, — не унималась тёща, усаживаясь напротив зятя и сверля его изучающим взглядом, будто он был экспонатом под микроскопом. — Он просто тебя обидеть не хочет, вот и ест молча. Мужчины, они терпеливые. До поры до времени. А потом смотрят на сторону, где борщи наваристее.
Четвёртый день. Всего лишь четвёртый день её «недельного визита», а у Игоря уже дёргался левый глаз и сводило скулы от желания запустить тарелкой в стену. Раиса Петровна не скандалила. О нет, она была выше этого. Она действовала тоньше, как опытный сапёр, закладывая мины замедленного действия в каждый квадратный метр их дома. Её оружием были советы. Бесконечные, непрошеные, ядовитые советы.
Утром она учила его, как правильно завязывать шнурки, чтобы «кровь в ногах циркулировала». Днём, когда он выезжал на машине, она сидела сзади и комментировала каждое его действие: «Резко трогаешься, сцепление сожжёшь», «Зачем ты этот поворотник включил, тут и так все понятно», «Вот поэтому у вас и расход бензина такой большой, что ты на газ давишь, как будто конец света». Вечером она критиковала передачи, которые он смотрел, книги, которые он читал, и даже то, как он дышал во сне. По её словам, он делал это «слишком шумно и тревожно», что указывало на «проблемы с внутренними органами».
Лена была буфером. Мягким, податливым, но абсолютно бесполезным. На все его вечерние жалобы она отвечала одной и той же мантрой: «Игорь, ну потерпи, пожалуйста. Это же моя мама. Ей скучно одной, вот она и лезет. Осталось всего три дня».
Три дня казались вечностью в чистилище.
Апогей наступил в субботу. Игорь сбежал в единственное место в доме, которое по праву считал своим — в гараж. Это был его мир, его крепость. Здесь пахло машинным маслом и деревом. Здесь на стенах висели идеально отсортированные инструменты, каждый на своём месте. Он мог часами перебирать двигатель старого мотоцикла или мастерить полку, и в эти часы мир за пределами гаражных ворот переставал существовать.
Он как раз заканчивал полировать деревянную шкатулку, которую делал Лене в подарок, когда дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла Раиса Петровна. Она обвела его владения презрительным взглядом, от которого, казалось, даже металл на верстаке покрылся ржавчиной.
— Вот ты где прячешься, — произнесла она тоном, каким говорят о тараканах на кухне. — Господи, сколько хлама. И на это ты тратишь деньги?
Она вошла внутрь, провела пальцем в белой перчатке по тискам и брезгливо его отдёрнула. Её взгляд остановился на стене с инструментами.
— Всё висит, пылится. Лежит мёртвым грузом. Мой покойный муж, царствие ему небесное, имел один молоток и плоскогубцы, и ему на всё хватало. А тут… Целый магазин бесполезного хлама. Лучше бы жене лишний раз цветы купил.
Игорь замер. Он смотрел на её палец, оставивший чистую полосу на пыльной поверхности, на её поджатые губы, на её глаза, полные праведного осуждения. Она не просто вошла в его гараж. Она вторглась в его душу и нагадила прямо в центре.
Он медленно положил шлифовальный брусок на верстак. Очень аккуратно. Потом взял ветошь и методично, без единого лишнего движения, вытер руки от древесной пыли. Он не сказал ни слова. Он просто развернулся и, не глядя на неё, вышел из гаража, плотно притворив за собой дверь. Он прошёл через двор и вошёл в дом. На кухне Лена и Раиса Петровна уже пили чай с печеньем. Он сел за стол, посмотрел на них обеих и спокойно, почти ласково, произнёс:
— Лена, я тут подумал… — Игорь произнёс это так обыденно, что Лена, отвлёкшись от мыслей о недосоленном борще, лишь вопросительно подняла на него глаза. Раиса Петровна, наоборот, вся подобралась, предвкушая, что зять сейчас либо покается в своей любви к хламу, либо попросит у неё мудрого совета. Чайная ложечка в её руке замерла над вазочкой с вишнёвым вареньем.
Игорь обвёл взглядом кухню, словно оценивая её потенциал. Его лицо было абсолютно спокойным, даже каким-то светлым, как у человека, которого внезапно осенила гениальная и простая идея.
— Твоей маме у нас так нравится, — продолжил он ровным, почти заботливым голосом, глядя не на жену, а прямо в глаза Раисе Петровне. — А мы, получается, не готовы. Гостевая комната — это же одно название. Кровать старая, скрипит, шкаф разваливается. Разве это гостеприимство?
Раиса Петровна медленно опустила ложечку. В её глазах промелькнул живой интерес. Лена напряглась, чувствуя, как по спине пробежал холодок, не имеющий никакого отношения к сквозняку. Она знала этот тон мужа. Это был тон абсолютного, ледяного спокойствия, который всегда предшествовал чему-то непоправимому.
— Я решил, что так дело не пойдёт, — Игорь уверенно положил руки на стол, сцепив пальцы в замок. — Семья — это главное. Поэтому я продам гараж.
На кухне на секунду стало так тихо, что можно было услышать, как за окном шелестит листьями старый тополь. Лена замерла. Она смотрела на мужа во все глаза, пытаясь понять, ослышалась ли она. Продать гараж? Его святилище? Место, куда он не пускал её даже для того, чтобы просто подмести пол?
— А зачем его продавать? — осторожно спросила она, но её голос прозвучал чужим и неуверенным.
— А зачем он нужен, этот сарай? — Игорь легко пожал плечами, и в его глазах блеснул холодный огонёк, который увидела только Лена. — Раиса Петровна правильно сказала: один хлам, мёртвый груз. Только место занимает. А так будут живые деньги. Мы их вложим в дело. Сделаем в гостевой комнате хороший, полноценный ремонт. Стены выровняем, пол новый положим. Купим большой раскладной диван, ортопедический, чтобы у мамы спина не болела. Телевизор на стену повесим, с большим экраном. Чтобы Раисе Петровне было комфортно жить с нами. Постоянно.
Последнее слово он произнёс с особым, отеческим нажимом. Ловушка захлопнулась с оглушительным, хоть и беззвучным, щелчком.
Лицо Раисы Петровны расплылось в блаженной улыбке. Она просияла, как медный таз на солнце. Её зять, этот упрямый, замкнутый мужлан, наконец-то её услышал! Он понял суть её мудрых советов! Он готов пожертвовать своей мужской берлогой ради комфорта любимой тёщи!
— Игорёк! Да ты у меня золотой! — она всплеснула руками и подалась всем телом через стол, словно хотела его обнять. — Я всегда знала, что у тебя доброе сердце! Просто вы, мужики, его прячете глубоко! Леночка, ты слышишь? Какой у тебя муж заботливый! Обо мне подумал, о старухе!
Лена слышала. Но ей казалось, что она глохнет от оглушительного внутреннего крика. Она смотрела на сияющую мать, потом на непроницаемое лицо мужа, и с ужасом понимала, что происходит. Это не было актом заботы. Это была публичная казнь. Изящный, дьявольски точный удар, после которого невозможно было ни увернуться, ни ответить. Игорь не просто объявил войну её матери. Он сделал её, Лену, полем боя. Он вручил ей оружие и заставил выбирать, в кого стрелять. Возразить мужу — значит, публично унизить мать, выставив её нежеланной гостьей. Согласиться — значит, своими руками подписать приговор их с Игорем семейной жизни и превратить свой дом в филиал ада.
— Игорь, это… это слишком серьёзное решение, — пролепетала она, отчаянно цепляясь за последнюю соломинку. — Давай обсудим это попозже, вдвоём.
— А что тут обсуждать? — он снова посмотрел на неё, и в его взгляде не было ни капли тепла. Только холодный, расчётливый блеск победителя. — Я даже больше скажу. Чтобы мы могли себе позволить не только ремонт, но и достойную жизнь втроём, я готов работать по субботам. Возьму подработку. Да, буду уставать. Но ради комфорта нашей семьи, ради того, чтобы твоя мама ни в чём не нуждалась, я готов на всё.
Он откинулся на спинку стула и победоносно посмотрел на жену. Шах и мат. Теперь любое её возражение будет выглядеть как чёрная неблагодарность и эгоизм. Теперь это была её война. И первый выстрел предстояло сделать ей.
Ужин закончился в оглушительной тишине. Игорь, словно выполнив важную миссию, спокойно доел свой борщ, поблагодарил обеих женщин и удалился в гостиную. Через минуту оттуда донёсся равнодушный гул телевизора — какая-то комедийная передача со взрывами закадрового смеха. Каждый этот искусственный хохот бил Лену по нервам, как удар молотка по натянутому струной нерву. Раиса Петровна, наоборот, вся светилась. Она с энтузиазмом допивала чай, строя планы и раздавая самой себе авансы. Она уже была не гостьей, а полноправной хозяйкой, готовившейся к приятным хлопотам.
Лена поняла, что ждать нельзя. Каждый час, каждая минута промедления бетонировали эту новую, чудовищную реальность. Она дождалась, когда мать встанет из-за стола, и тихо сказала:
— Мам, пойдём. Поговорить надо.
Она повела её в ту самую гостевую комнату, которая только что стала яблоком раздора. Комната была маленькой, с продавленной кроватью у стены и старым полированным шифоньером. Раиса Петровна вошла в неё уже с видом ревизора. Она провела рукой по старенькому покрывалу, которое сама же критиковала три дня назад, но теперь смотрела на него снисходительно, как на временное неудобство.
— Да, Игорёк прав, конечно. Ремонтик тут не помешает, — начала она деловито. — Я думаю, сюда шкаф-купе хорошо бы встал, в итальянском стиле. И обои нужно светлые, персиковые, они пространство расширяют.
— Мама, — Лена прикрыла за собой дверь, и её голос прозвучал глухо, как будто она говорила из-под воды. — Ты что, ничего не поняла?
Раиса Петровна обернулась, и на её лице отразилось искреннее недоумение, смешанное с лёгкой обидой.
— А что я должна была понять, Леночка? Что зять у меня оказался человеком с большой душой? Так я это и без тебя поняла. Он, в отличие от некоторых, о матери думает.
— Он не думает, он издевается! — почти зашипела Лена, понижая голос до шёпота, чтобы не услышал Игорь. — Мама, это же спектакль! Он не хочет, чтобы ты здесь жила! Он продаёт свой гараж, самое дорогое, что у него есть, чтобы показать, до какого абсурда ты его довела! Он ставит меня перед выбором!
Она смотрела на мать умоляюще, надеясь увидеть в её глазах хоть проблеск понимания, хоть тень сомнения. Но Раиса Петровна смотрела на неё как на неразумного, капризного ребёнка.
— Это ты, дочка, ничего не поняла, — ответила она с холодным достоинством. — Ты своего мужа совсем не знаешь. Он мужик, ему нужен порядок в доме, нужна твёрдая рука. Ты ему всё позволяешь, вот он и расслабился со своими железками. А я приехала и просто напомнила ему об истинных ценностях. О семье. И он, как умный человек, меня услышал. А ты вместо того, чтобы радоваться, начинаешь тут придумывать какие-то заговоры. Может, это в тебе ревность говорит? Что он ко мне прислушался, а не к тебе?
Это было чудовищно. Мать переворачивала всё с ног на голову с такой уверенностью, что Лена на миг сама усомнилась в своей правоте. Может, и правда, Игорь внезапно прозрел? Но тут же из гостиной донёсся очередной взрыв хохота, и иллюзия рассыпалась.
— Мам, пожалуйста, — Лена сделала шаг вперёд, складывая руки в умоляющем жесте. — Просто собери вещи. Я вызову тебе такси на утро. Скажем Игорю, что у тебя дела. Что-нибудь придумаем. Пожалуйста, уезжай.
— Уехать? — брови Раисы Петровны поползли на лоб. — Сейчас? Когда мы только-только решили заняться домом? Да что ты такое говоришь! Я не могу сейчас бросить Игорька одного с этими проблемами. Ремонт — это дело серьёзное. За рабочими глаз да глаз нужен, они же всё разворуют! Кто, кроме меня, за этим проследит? Ты, что ли? Ты же в этом ничего не понимаешь. Нет, дочка. Я остаюсь. Я должна помочь вашей семье.
Она произнесла это с таким видом, будто принимала на себя тяжёлую, но почётную миссию. Она была уже не гостьей. Она была спасительницей, прорабом, дизайнером и хранительницей их семейного очага.
Лена отступила к двери. Она поняла, что проиграла. Стена была непробиваемой. Любой её аргумент разбивался о железобетонную уверенность матери в собственной правоте и ослепительную веру в «прозревшего» зятя. Она проиграла этот раунд вчистую.
Она молча вышла из комнаты, оставив мать наедине с её мечтами о персиковых обоях и итальянских шкафах. Медленно, как на ватных ногах, она прошла по коридору и остановилась в дверном проёме гостиной. Игорь сидел в кресле, уставившись в экран. Он даже не повернул головы, но она знала, что он чувствует её присутствие. Он ждал. Он спокойно ждал, когда она придёт к нему с отчётом о своём поражении. И теперь ей предстояло начать второй, главный бой. Бой с тем, кто заварил всю эту кашу.
Лена вошла в гостиную. Игорь не повернул головы, его взгляд был прикован к экрану, где кривлялись какие-то люди под оглушительный закадровый смех. Этот смех казался ей издевательством, саундтреком к её персональному апокалипсису. Она подошла и встала прямо между ним и телевизором, заслонив экран. Только тогда он медленно поднял на неё глаза. В них не было ни злости, ни торжества. Ничего. Пустота.
— Прекрати это, — сказала она. Голос был твёрдым, но внутри у неё всё дрожало. — Я тебя прошу, Игорь. Хватит этого представления.
— Какого представления, милая? — он слегка наклонил голову, изображая искреннее недоумение. — Я просто решил позаботиться о нашей семье. О твоей маме. Разве это плохо?
— Ты прекрасно знаешь, что это не забота! — она сжала кулаки, чувствуя, как по венам начинает разливаться горячий гнев. — Это жестокая, продуманная месть! Ты хочешь выжить её из нашего дома моими руками!
— Почему же твоими? — он усмехнулся, но усмешка вышла кривой и безрадостной. — Я, наоборот, создаю все условия, чтобы она осталась. Я готов пожертвовать своим личным пространством, своим отдыхом, своим временем. Я идеальный зять. А вот ты, получается, неблагодарная дочь. Хочешь выгнать родную мать, которая так о тебе печётся.
Каждое его слово было выверено и било точно в цель. Он не просто защищался, он нападал, выставляя её эгоисткой, предательницей, монстром. Он заставлял её произнести те самые слова, которые навсегда бы сделали её врагом для собственной матери.
— Я не хочу её выгонять! Я хочу, чтобы ты прекратил этот цирк и сам поговорил с ней! Чтобы ты отменил своё идиотское решение о продаже гаража! Это твоя игра, ты её и заканчивай!
— Нет, Лена, — он покачал головой, и его спокойствие начало трещать по швам, уступая место холодной ярости. — Я ничего отменять не буду. Я слишком долго терпел. Я терпел её советы, её упрёки, её вечное присутствие в каждом углу этого дома. Я терпел, потому что ты просила. Ты говорила: «Потерпи, это же моя мама». И я терпел. Но сегодня она перешла черту. Она влезла в моё единственное место, в мою душу, и назвала всё, что мне дорого, хламом. И в этот момент я понял. Я больше не буду терпеть. Теперь твоя очередь.
В этот момент в дверях гостиной появилась Раиса Петровна. Она была привлечена их повышенными тонами, и на её лице застыло выражение оскорблённой добродетели.
— Что здесь происходит? Леночка, почему он на тебя кричит? Игорёк, что случилось?
Она вошла в комнату, готовясь встать на защиту дочери и вынести свой материнский вердикт. Это было последней каплей. Пружина, которую Игорь сжимал всю неделю, с оглушительным треском лопнула. Он резко встал с кресла, и его спокойное лицо исказилось гримасой такого гнева, какого Лена никогда в жизни не видела. Он посмотрел не на тёщу, а прямо в глаза жене, и его голос, сорвавшийся на крик, заполнил собой всё пространство, вытесняя и смех из телевизора, и воздух, и саму жизнь.
— Милая, я твою маму сейчас просто вниз головой по лестнице спущу! Она меня уже просто раздражает! Угомони её, либо ты поедешь жить обратно к ней!
Слова упали в наступившую тишину, как камни. Тяжёлые, острые, смертельные. Раиса Петровна застыла с полуоткрытым ртом. Вся её спесь, вся её праведная уверенность слетели с неё в один миг. Перед ней стоял не «золотой зятёк», а чужой, разъярённый мужчина, который только что озвучил всю свою ненависть.
Лена смотрела на мужа, потом на окаменевшее лицо матери. Она не плакала. Она чувствовала лишь оглушающую пустоту. Всё было кончено. Не было больше ни семьи, ни дома, ни будущего. Были только три чужих друг другу человека в одной комнате, связанные узлом взаимной ненависти, который уже никогда не развязать.
— Хам, — выдавила из себя Раиса Петровна, но её голос прозвучал слабо и жалко.
Игорь медленно выдохнул. Гнев ушёл, оставив после себя лишь выжженную пустыню. Он обвёл их обеих холодным, отстранённым взглядом.
— Завтра утром я вызову грузчиков, — сказал он тихо и отчётливо, обращаясь к Лене. — Они заберут твои вещи. И мамины. Гараж я, пожалуй, оставлю. Он мне ещё пригодится…
