Лена стояла у плиты, помешивая соус, и смотрела в окно на серый октябрьский двор. Капли дождя стекали по стеклу, сливаясь в мутные ручейки. Точно так же сливались в её душе мысли — тяжёлые, горькие, накопившиеся за три года совместной жизни.
— Лена! — раздался голос из комнаты. — Ты забыла выбить ковёр! Я же вчера говорила!
Она сжала ложку сильнее. Валентина Петровна. Свекровь. Хозяйка этой трёхкомнатной квартиры, которая превратилась для Лены в золотую клетку с невидимыми прутьями.
— Сейчас, — отозвалась она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Только соус доварю.
— Соус-то подождёт, а пыль на ковре не подождёт! — назидательно продолжила Валентина Петровна. — У меня аллергия, я же говорила. А ты всё откладываешь.
Лена выключила газ и вышла на балкон. Ковёр и правда давно ждал своей очереди — ещё с прошлой недели. Но когда его выбивать, если каждый день расписан по минутам? Завтрак, уборка, работа с девяти до шести, покупка продуктов, ужин, стирка, глажка. А ещё надо успеть вымыть полы во всей квартире, потому что свекровь не переносит малейшей пыли. Протереть все поверхности. И выслушать все её бесконечные замечания.
Колотушка глухо стучала по ковру, и с каждым ударом в голове звучало: «Как же я устала. Как же я устала».
Когда Андрей три года назад предложил переехать к его матери, это казалось разумным решением. Съёмное жильё в Москве съедало половину их зарплат, а тут — целая квартира, своя комната, возможность наконец-то начать копить на собственное жильё. Валентина Петровна тогда выглядела милой и гостеприимной. Говорила: «Живите, дети, зачем вам деньги на съём тратить? Мне одной скучно в такой квартире».
Первый месяц и правда был медовым. Валентина Петровна готовила, интересовалась их делами, рассказывала истории из жизни. Но потом что-то переменилось. Сначала появились маленькие просьбы: «Леночка, ты не могла бы сегодня борщ сварить? А то у меня спина болит». Потом просьбы стали чаще. Потом превратились в ожидания. А затем — в требования.
— Лена, почему бельё ещё не развешено? — Лена, в холодильнике пусто, когда ты за продуктами сходишь? — Лена, ты опять забыла мои таблетки из аптеки принести!
А Валентина Петровна тем временем всё больше времени проводила перед телевизором. Она смотрела сериалы, ток-шоу, новости, кулинарные программы — всё подряд, с утра до вечера. Её любимое кресло всегда стояло в гостиной, а на журнальном столике — чай, печенье и пульт.
«Ей шестьдесят семь, — оправдывала её Лена перед самой собой. — Здоровье не то. Давление скачет. Спина болит. Я молодая, мне не трудно».
Но с каждым месяцем груз становился тяжелее.
Андрей этого не видел. Вернее, не хотел видеть. Он приходил с работы, ужинал, садился к компьютеру или к телевизору рядом с матерью. Когда Лена пыталась заговорить о распределении обязанностей, он удивлённо поднимал брови:
— Лен, ну мама уже немолодая. Ей тяжело. Разве тебе сложно помочь?
— Но я тоже работаю весь день, — пыталась объяснить она. — И зарабатываю столько же, сколько ты.
— Ну и что? Женщина должна уметь всё успевать. Моя мама в своё время работала, дом вела, меня растила — и не жаловалась.
Лена замолкала. Спорить с Андреем было бесполезно. Он вырос в этой системе координат, где мать — святое, а жена — та, которая должна эту святость обслуживать.
Пенсию Валентина Петровна тратила на себя. Новая кофточка, крем для лица, абонемент в бассейн, который она так и не начала посещать сходив всего один раз. На продукты, на коммунальные платежи она не давала ни копейки.
— У меня своя жизнь была, я отработала своё, — заявила она однажды, когда Лена осторожно намекнула, что неплохо бы хотя бы помочь оплатить свет и воду. — А вы молодые, вам и карты в руки. Живёте ведь бесплатно!
«Бесплатно», — горько усмехнулась про себя Лена. Да, без арендной платы. Но каждый день она платила своими силами, нервами, временем, достоинством.
Сегодня был четверг. Послезавтра, в субботу, Валентине Петровне исполнится шестьдесят восемь. Андрей уже неделю обсуждал, что подарить матери. Вчера вечером он зашёл в комнату, где Лена гладила его рубашки, и сказал:
— Лен, я решил. Подарим маме телевизор. Большой, хороший. Её старый уже десять лет отслужил, изображение мутное. Я нашёл отличную модель, пятьдесят пять дюймов, смарт-тв. Семьдесят тысяч стоит.
Лена подняла глаза от гладильной доски.
— Семьдесят тысяч?
— Ну да. По тридцать пять с каждого. Это же мама. Она для нас всё делает.
— Всё делает? — медленно переспросила Лена.
— Ну да. Вырастила меня, дала нам кров…
— Андрей, — она отложила утюг. — Твоя мать последний раз готовила два месяца назад. Последний раз мыла полы — я даже не помню когда. Она целыми днями сидит перед телевизором и указывает мне, что я ещё не успела сделать.
— Лен, ну она не молодая, ей тяжело.
— Ей шестьдесят восемь. Наша соседка в семьдесят два в огороде копается и внуков нянчит. Твоя мать ходит в бассейн, в кино с подругами, на выставки. Она не немощная. Она просто не хочет ничего делать.
Андрей поморщился, как будто она сказала что-то неприличное.
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Подарок для мамы — это святое.
— Мне на день рождения ты подарил кастрюлю, а твоей матери мы подарим большой телевизор?! Ты серьёзно?!
Слова вырвались сами, громче, чем она хотела. Андрей вздрогнул.
— Ну… кастрюля тебе нужна была. Ты сама говорила, что тебе нужна большая.
— Андрей, мне было тридцать лет. Мой день рождения. И ты подарил мне кастрюлю за полторы тысячи. Без цветов, без поздравления толком. Просто сунул пакет и сказал: «Держи, полезная вещь».
— Ну так это действительно полезная вещь! — он начал раздражаться. — Что ты хотела, бриллианты? Мы копим на квартиру.
— Копим? — Лена рассмеялась, и этот смех был похож на всхлип. — Мы копим? За три года мы отложили сто двадцать тысяч. Знаешь почему? Потому что всё остальное уходит на эту квартиру. На продукты для твоей матери, на коммуналку, на её таблетки, которые она почему-то не может купить на свою пенсию.
— Лена, хватит, — Андрей стал собираться уходить из комнаты. — Не начинай. Мама услышит.
— А пусть слышит! — она шагнула к двери, загораживая выход. — Андрей, послушай меня. Я устала. Я работаю наравне с тобой, прихожу домой и работаю ещё четыре часа. Стираю, глажу, готовлю, убираю. А твоя мать сидит в кресле и говорит мне, что я плохая хозяйка, потому что не успела вымыть окна.
— Она просто хочет, чтобы в доме был порядок.
— В её доме! — голос Лены надломился. — Это её дом, Андрей. Она мне каждый день об этом напоминает. «Это моя квартира», «я хозяйка», «я решаю». Но работать должна я. Платить должны мы. А подарки дорогие — ей.
— Это мама, Лена. Единственная мама.
— А я кто? Прислуга?
Повисла тишина. Андрей смотрел на неё так, будто она говорила на иностранном языке. Потом покачал головой:
— Ты устала. Поговорим, когда успокоишься.
И вышел.
Лена стояла посреди комнаты, и внутри медленно наливалась тяжесть. Не злость — злость уже выгорела. Что-то другое. Ясность, беспощадная и холодная.
Той ночью она почти не спала. Лежала рядом с Андреем, слушала его ровное дыхание и думала. Вспоминала.
Вот их свадьба — скромная, весёлая, в кафе на двадцать человек. Андрей был нежным и внимательным. Называл её «моя умничка», мечтал о детях, о собственном доме.
Вот первый год брака в съёмной квартире. Они готовили вместе, ходили в кино, по воскресеньям валялись в постели до обеда. Он говорил: «Ты лучшее, что со мной случалась».
Вот переезд к Валентине Петровне. И постепенное изменение. Будто кто-то медленно убавлял яркость красок. Сначала исчезли совместные завтраки — Андрей стал завтракать с матерью перед телевизором. Потом ужины — он устаёт, лучше поесть и расслабиться. Потом разговоры — о чём говорить, если всё и так понятно?
А потом исчезла она сама. Лена. Та Лена, которая любила читать, рисовала акварелью, мечтала о путешествиях. Та Лена, которая смеялась легко и верила, что любовь — это партнёрство.
Осталась другая. Уставшая, молчаливая, удобная.
Утром она встала раньше будильника. Сварила кофе, сделала бутерброды. Валентина Петровна вышла на кухню в халате, зевая.
— Лена, ты не забыла, что сегодня надо шторы постирать? И окна вымыть. Послезавтра праздник, нельзя, чтобы в доме был бардак.
— Валентина Петровна, — Лена обернулась. — Окна и шторы вы можете постирать сами. Или нанять клининг. У меня сегодня работа.
Свекровь застыла с чашкой в руке.
— Что?
— Я не успею. Мне нужно рано уехать.
— Но… но я уже гостей позвала, что же они в грязный дом придут?!
— Валентина Петровна, — Лена говорила спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Вам шестьдесят восемь лет. Вы здоровы. Вы ходите в бассейн и на выставки. Вы можете сами помыть окна.
Валентина Петровна побагровела.
— Андрей! Андрей, ты слышишь, что твоя жена мне говорит?!
Андрей выскочил из ванной с зубной щёткой в руке.
— Что случилось?
— Она отказывается квартиру в порядок привести! Перед моим днём рождения!
Андрей посмотрел на Лену. В его глазах читалась мольба: «Ну зачем ты? Сделай, как просят, не надо скандала».
— Лен, — он попытался улыбнуться примирительно. — Ну правда, давай сегодня сделаем. Один раз.
— Нет, — сказала Лена.
— Что «нет»?
— Я не буду. И телевизор твоей матери мы тоже покупать не будем.
Повисла такая тишина, что было слышно, как капает кран в ванной.
— Лена… — Андрей сглотнул. — Мы же договорились.
— Мы не договаривались. Это ты решил, что мы потратим по тридцать пять тысяч на этот подарок. Мои тридцать пять тысяч я не отдам.
— Это моя мама!
— Это мои деньги. Я их заработала. И я решу, на что их тратить.
Валентина Петровна опустилась на стул. Она смотрела на Лену, как на взбунтовавшуюся крепостную.
— Я так и знала, — прошипела она. — Я сразу видела, что ты неблагодарная. Живёшь в моей квартире, пользуешься всем, а отдать…
— Валентина Петровна, — Лена развернулась к ней. — За три года я выстирала тонны белья. Приготовила сотни обедов. Вымыла эту квартиру столько раз, что сбилась со счёта. Я потратила тысячи часов на ведение вашего хозяйства. Бесплатно. Потому что вы — мать моего мужа, и я думала, что это правильно. Но это не значит, что я обязана ещё и дарить вам телевизор за семьдесят тысяч.
— Да как ты смеешь…
— Андрей, — Лена повернулась к мужу. — Нам нужно поговорить. Наедине.
Он стоял бледный, растерянный. Кивнул.
В их комнате Лена села на кровать. Руки дрожали, но голос был твёрдым.
— Я хочу развестись.
Андрей замер.
— Что?
— Я хочу развода. Всё это… — она обвела рукой комнату, квартиру, их жизнь. — Это не то, чего я хотела. Это не семья. Это не брак.
— Лена, ты с ума сошла? Из-за телевизора?!
— Не из-за телевизора, — она посмотрела ему в глаза. — Из-за того, что ты не видишь во мне человека. Я для тебя не жена. Я — домработница, которая ещё и деньги в дом приносит. Твоя мать для тебя важнее. Её комфорт, её желания, её праздники. А я… я просто должна вас обслуживать.
— Это не так!
— Андрей, когда ты в последний раз интересовался, как я? Как дела на работе? Что меня беспокоит? Когда мы в последний раз разговаривали не о продуктах и счетах?
Он молчал. Пытался вспомнить. Не мог.
— Когда ты в последний раз обнял меня просто так? Или сказал, что я хорошо выгляжу? Или предложил сходить куда-нибудь вдвоём?
— Ну… мы устаём оба…
— Ты не устаёшь смотреть сериалы с матерью, — тихо сказала Лена. — Ты не устаёшь обсуждать с ней соседей. Но для меня у тебя нет ни времени, ни сил.
— Лена… — он сел рядом, попытался взять её за руку. Она отстранилась.
— Ты подарил мне кастрюлю. На тридцатилетие. Как будто я для тебя — только функция. Готовить, убирать, стирать. Но никто не вспомнил, что у этой функции есть чувства. Что я когда-то мечтала о путешествиях. Что я люблю музыку. Что мне нравятся белые розы.
Андрей сидел, опустив голову. И Лена вдруг поняла: он и правда не знал. Всё это время он был рядом, но не видел её. Видел жену — универсального солдата в юбке. А человека за этим — нет.
— Я люблю тебя, — вдруг сказал он. Голос сорвался.
— Нет, — покачала головой Лена. — Ты привык ко мне. Это не одно и то же. Любовь — это когда тебе важно, счастлив ли человек рядом. Когда ты готов меняться, идти навстречу, защищать. А ты… ты просто хочешь, чтобы всё оставалось, как есть. Удобно.
— Я исправлюсь!
— Андрей, — она устало вздохнула. — Ты говорил это полгода назад. После того скандала, когда я расплакалась из-за замечаний твоей матери. Ты обещал поговорить с ней. Не поговорил. Обещал помогать по дому. Помогал две недели, потом всё вернулось на круги своя.
— Но теперь по-настоящему!
— Знаешь, что самое грустное? — Лена посмотрела в окно. — Я даже не злюсь. Я просто опустошена. Я отдала три года, и это была не жизнь. Это было выживание. И я больше так не могу.
— Мы съедем от мамы!
— Дело не только в квартире. Дело в тебе. В том, как ты меня видишь. Или не видишь. Ты не можешь измениться за один день, Андрей. И я больше не могу ждать.
Он закрыл лицо руками. Плечи затряслись. И Лене стало жаль его. Но та жалость была уже издалека, сквозь толстое стекло.
Она встала, достала из шкафа сумку. Начала складывать вещи.
— Что ты делаешь?
— Уезжаю. Пока к подруге. Потом найду съём. Документы на развод подам через неделю.
— Лена, подожди! Давай ещё поговорим, всё обсудим…
— Мы уже всё обсудили. Три года обсуждали. Просто я говорила, а ты не слышал.
Она сложила самое необходимое. Андрей сидел на кровати, бессильный, растерянный. Впервые за годы совместной жизни он выглядел по-настоящему несчастным. Но Лена уже не хотела его спасать. Спасать нужно было себя.
У двери она обернулась.
— Знаешь, чего я хочу? Жить в квартире, где меня никто не будет попрекать за немытые окна. Приходить с работы и не начинать вторую смену. Готовить, когда хочу, а не потому что обязана. И быть с человеком, который дарит мне цветы не потому, что так положено, а потому что ему важно видеть меня счастливой.
— Я могу быть таким человеком!
— Может быть, — она грустно улыбнулась. — Но не для меня. Уже поздно.
Когда Лена вышла из квартиры, Валентина Петровна стояла в коридоре с победоносным видом.
— Ну вот, — сказала она. — Правильно делаешь, что уходишь. Всё равно из тебя хорошей жены не получилась.
Лена остановилась. Посмотрела на свекровь долгим взглядом. И сказала:
— Вы правы. Из меня не получилась хорошая жена. Для вашего сына. Потому что ему нужна не жена, а служанка с зарплатой. А я хочу быть человеком. Женщиной. Партнёром. Не функцией.
И вышла.
На улице моросил дождь. Лена стояла на остановке, сжимая в руке сумку, и плакала. Тихо, облегчённо. Три года она несла на плечах груз, который становился всё тяжелее. И вот наконец отпустила. Поставила на землю. Развернулась и пошла прочь.
Было страшно. Было одиноко. Впереди — съёмная квартира, бытовые трудности, суд, раздел имущества. Но также впереди была свобода. Возможность снова стать собой. Встретить того, кто увидит в ней не посудомойку с зарплатой, а живого, сложного, интересного человека.
Через два месяца, в декабре, Лена уже жила в маленькой однушке на окраине. Работала, обустраивала быт, начала ходить на танцы — воплотила давнюю мечту, на которую никогда не хватало времени. Андрей звонил первые недели. Просил вернуться, обещал золотые горы. Потом звонки прекратились.
А в феврале, когда Лена сидела в кафе с подругами, ей написала незнакомая женщина. Оказалось, жена брата Андрея. «Спасибо, — написала она. — Ты дала мне смелость. Я тоже ушла. Прости, если это странно звучит. Но твой поступок показал мне, что так жить нельзя. Что мы достойны большего».
Лена долго смотрела на сообщение. Потом улыбнулась. Впервые за долгие месяцы — по-настоящему.
Она не жалела. Да, было трудно. Да, приходилось начинать с нуля. Но теперь в её квартире было чисто не потому, что кто-то требовал, а потому что она сама хотела. Она готовила те блюда, которые любила. Ложилась спать, когда уставала, а не после того, как выгладит все рубашки.
И на день рождения — тридцать один — подруги подарили ей билет на концерт классической музыки и огромный букет белых роз.
И никому даже в голову не пришло, что хороший подарок — это кастрюля.
