— Мне нет дела, как твоя сестра будет возвращать долг, но чтобы к завтрашнему вечеру все деньги, которые она у нас занимала были дома! Если их не будет, то я напишу на неё заявление, потому что все её расписки я сохранила!
Сергей сидел за кухонным столом, сгорбившись над чашкой с давно остывшим чаем. На поверхности темно-коричневой жидкости уже образовалась мутная, маслянистая пленка, но он продолжал механически водить ложкой по дну, создавая в тишине тесной кухни монотонный, раздражающий скрежет. Ему казалось, что если он не будет поднимать глаза, если сосредоточится на этом бессмысленном действии, буря пронесется мимо. Но буря стояла прямо перед ним, опираясь руками о столешницу.
— Оля, ну у неё сложный период, депрессия, войди в положение… — заканючил Сергей, наконец, нарушив молчание. Голос его звучал жалко, с теми просительными нотками, которые он обычно использовал, выпрашивая аванс у начальника или отсрочку по кредиту. — Она ищет себя. Ей сейчас морально тяжело, она говорила, что вот-вот устроится, просто нужно время…
Ольга молча разблокировала телефон. Яркий свет экрана на секунду ослепил её, высветив жесткую складку у губ, которая появилась там за последние полгода безденежья. Она не стала кричать. Она просто ткнула гаджетом прямо в лицо мужу, почти касаясь его носа холодным стеклом.
— Смотри, — приказала она. — Смотри внимательно, Сережа.
Сергей нехотя скосил глаза. В ленте соцсети его сестры Лены светилось новое фото, выложенное всего час назад. Лена сидела на веранде дорогого ресторана, небрежно откинув голову назад, демонстрируя длинную шею и новое колье. Перед ней на столе, застеленном белоснежной скатертью, стояло огромное блюдо со льдом. На льду лежали устрицы — крупные, жирные, политые лимонным соком. Рядом поблескивал бокал с чем-то явно алкогольным и дорогим. Подпись под фото гласила: «Живу в кайф, девочки! Пусть весь мир подождет! #релакс #жизньудалась».
— Сложный период? — процедила Оля сквозь зубы, чувствуя, как внутри, в солнечном сплетении, закипает холодная, расчетливая ярость. — Устрицы в «Посейдоне» стоят по четыреста рублей за штуку. Я посчитала, там на тарелке лежит половина зимней обуви нашего сына.
Она убрала телефон, но картинка продолжала стоять у Сергея перед глазами. Сытая, довольная улыбка сестры накладывалась на образ его собственной жены — уставшей, в старом домашнем халате, с отросшими корнями волос, на покраску которых вечно не хватало средств.
— Мы полгода не можем купить ребенку нормальную зимнюю куртку и он ходит в прошлогодней, потому что добрая тетя Лена ищет себя, — голос Ольги стал тихим, но от этого еще более страшным. — Ты помнишь, что я сделала с рукавами? Я пришила туда манжеты от твоего старого шерстяного свитера, чтобы у Пашки запястья не мерзли. Мой сын ходит в обносках, как оборванец, пока твоя сестра жрет моллюсков и запивает их просекко на наши деньги.
Сергей опустил глаза. Он был слаб. Он знал это. Всю жизнь он не мог отказать наглой родне. Мать всегда говорила: «Леночка младшая, Леночке нужнее, ты же мужчина, ты должен помогать». И он помогал. Тащил, отдавал, закрывал глаза. Но теперь эта помощь превратилась в паразитизм, высасывающий жизнь из его собственной семьи.
— Может, это старое фото… — вяло попытался оправдаться он, хотя сам понимал всю абсурдность этого аргумента.
— Не ври мне, — резко оборвала его Ольга. — Там геолокация стоит. И дата. И время. И, кстати, платье на ней новое. В прошлом месяце она просила пять тысяч «на лекарства», помнишь? У неё якобы мигрени были страшные. Так вот, эти «мигрени» продаются в бутике на третьем этаже торгового центра, я видела это платье на витрине.
Ольга резко развернулась и подошла к кухонному шкафчику. Дверца хлопнула, заставив Сергея вздрогнуть. Она достала плотную папку с документами, развязала тесемки и с силой швырнула на стол, прямо поверх крошек от печенья, пачку бумаг. Листы разлетелись веером. Это были расписки. Десятки расписок, написанных размашистым, округлым почерком Лены.
— Смотри на них! — рявкнула Ольга. — Июнь — десять тысяч «на стоматолога». Зубы у неё все на месте, белые и ровные, судя по фото. Июль — пятнадцать тысяч «закрыть микрозайм, а то коллекторы звонят». Август — двадцать тысяч просто так, потому что «братик, выручай, есть нечего».
Она ткнула пальцем в итоговую сумму, выведенную карандашом в углу последнего листа. Цифра была внушительной. Для их семьи — просто огромной.
— Ты выбираешь сейчас, Сергей. Или ты прямо сейчас звонишь своей сестре, едешь к ней, выбиваешь из неё наши деньги любым способом — хоть пусть почку продает, хоть в ломбард свои шмотки сдает. Или я завтра утром иду в полицию с этими бумагами.
— Оль, ну какая полиция? Это же сестра… — пролепетал он, чувствуя, как по спине течет холодный пот.
— Сестра? — Ольга горько усмехнулась, опираясь руками о стол и нависая над ним. — Нет у тебя сестры, Сережа. У тебя есть пиявка. И если ты не оторвешь её сам, я сделаю это хирургическим путем. Я напишу заявление о мошенничестве. Она брала деньги под заведомо ложными предлогами, у меня есть доказательства, есть переписки, где она врет про болезни и проблемы. А потом я подаю на развод и раздел имущества. Потому что я не нанималась спонсором её пьянок и твоей бесхребетности.
В кухне повисла тяжелая, душная атмосфера. Сергей смотрел на расписки, на цифры, которые складывались в новую куртку для сына, в ремонт машины, в отпуск, которого у них не было три года. И впервые он отчетливо понял: Ольга не пугает. Она приняла решение. Семейный ужин был окончен. Началась война за выживание, и ему придется выбрать сторону, пока его не растоптали вместе с его жалкими оправданиями.
— Звони, — коротко бросила Ольга, кивнув на лежащий на столе смартфон мужа. Её голос звучал глухо, как стук земли о крышку гроба. — Прямо сейчас. И включи громкую связь. Я хочу слышать каждое слово твоей драгоценной сестры. Я хочу слышать, как именно она объяснит, почему устрицы важнее здоровья твоего сына.
Сергей судорожно сглотнул. Кадык на его худой шее дернулся вверх-вниз. Он потянулся к телефону так, словно тот был раскален докрасна. Пальцы предательски дрожали, и он дважды промахнулся мимо иконки вызова. Ему было физически плохо. Страх перед женой смешивался с липким стыдом перед сестрой, которую он сейчас, по сути, предавал, и ужасом от того, что правда вылезет наружу в самом неприглядном виде.
— Оль, может, не надо громкую? Я сам поговорю, я жестко скажу… — предпринял он последнюю жалкую попытку отсрочить казнь.
— Включай, — не терпящим возражений тоном отрезала она, скрестив руки на груди. — Я тебе больше не верю, Сережа. Твой лимит доверия исчерпан. Жми кнопку.
По кухне разнеслись длинные, тягучие гудки. Первый, второй, третий… Сергею на секунду показалось, что Лена не возьмет трубку, и он сможет выдохнуть, придумать что-то, выиграть время. Но на пятом гудке динамик ожил.
Из телефона вырвалась какофония звуков. Грохочущие басы клубной музыки, пьяный смех, звон бокалов и нестройный гул голосов ударили по тишине маленькой кухни, словно пощечина.
— Алло! Серуня! — голос Лены был веселым, чуть тягучим и абсолютно беззаботным. Она явно перекрикивала музыку. — Ты чего звонишь? Случилось что? Мы тут с девчонками в «Облаках», тут так круто! Ты не представляешь, какой тут кальян!
Сергей поднял глаза на жену. Ольга стояла неподвижно, как статуя, но её ноздри раздувались при каждом вдохе. Взгляд был прикован к телефону, словно она хотела испепелить его силой мысли.
— Лен, привет… — выдавил из себя Сергей, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Слушай, тут дело такое… Нам деньги очень нужны. Те, что ты занимала. Срочно.
В трубке повисла пауза, заполненная лишь ритмичным «туц-туц-туц» на заднем плане.
— Ты сейчас серьезно? — тон Лены мгновенно изменился. Веселье испарилось, сменившись раздражением и капризными нотками. — Сереж, ты время видел? Десять вечера! Ты звонишь мне в разгар вечеринки, чтобы грузить своими проблемами? Я же тебе говорила на прошлой неделе — у меня сейчас голяк. Карту заблокировали, наличку украли, я вообще на мели.
— Лен, я видел твое фото, — Сергей зажмурился, словно прыгая в ледяную воду. — С устрицами. И в ресторане. Это не похоже на «голяк». Оля очень ругается. Нам Пашке куртку покупать не на что, а ты…
— Ах, Оля ругается! — ядовито передразнила сестра, и в её голосе прорезалась неприкрытая злоба. — Так я и знала. Эта твоя мегера опять тебе мозги промыла? Сережа, ты мужик или тряпка? «Оля ругается, Оля недовольна». Да мне плевать, чем она там недовольна! Пусть работу вторую найдет, если ей денег мало, а не считает чужие деньги. Я, может, эти устрицы полгода ждала! Я имею право расслабиться?!
Ольга медленно наклонилась к столу. Её лицо побелело, губы сжались в тонкую линию. Сергей в ужасе замахал руками, пытаясь подать сестре знак замолчать, но Лена его не видела и продолжала свой монолог, распаляясь все больше.
— И вообще, раз уж ты позвонил, братик… — голос Лены снова стал мягче, в нем появились заискивающие, лисьи интонации. — Скинь мне пару тысяч на такси, а? А то мы тут немного перебрали с чеком, а у Маринки приложение глючит. Я до дома доеду, и все отдам. Честно-честно! Ну выручи сестренку, не оставлять же меня ночью в центре!
Это был финал. Точка невозврата. Ольга резким движением вырвала телефон из рук опешившего мужа.
— Слышь, ты, «сестренка», — произнесла она в трубку ледяным, спокойным тоном, от которого даже музыка на том конце провода показалась тише.
— Оля? — голос Лены дрогнул, она явно не ожидала услышать невестку. — Ты чего подслушиваешь? У вас там что, совсем личного пространства нет?
— Заткнись и слушай сюда, — перебила её Ольга. — Денег на такси нет. Но есть разговор. Сергей тут заначку свою растормошил, нашел наличные, которые от меня прятал. Хотел тебе перевести, да банкоматы закрыты. Если хочешь получить помощь — дуй сюда. Прямо сейчас.
— Какую заначку? — в голосе Лены проснулась жадность. Она знала, что брат часто припрятывал деньги «на черный день».
— Большую, — соврала Ольга, глядя прямо в испуганные глаза мужа. — Хватит и на такси, и на твои коктейли. Но я ему переводить запретила. Хочешь денег — приезжай и забирай сама. Лично в руки. Через сорок минут не будешь — я эти деньги завтра с утра на ипотеку закину. Время пошло.
Ольга нажала отбой и швырнула телефон обратно мужу. Гаджет проскользил по столу и ударился о сахарницу.
— Ты что творишь? — прошептал Сергей, вытирая липкий пот со лба. — Какая заначка? У меня ничего нет! Она же сейчас приедет!
— Вот именно, — Ольга хищно улыбнулась, но глаза её оставались холодными, как лед. — Она приедет. Сама. Своими ногами придет в ловушку. И тогда мы поговорим. Не по телефону, не через твои жалкие оправдания, а глядя ей в её бесстыжие глаза. Готовься, Сережа. Цирк приехал.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив мужа наедине с тишиной, которая теперь казалась страшнее любого крика. Сергей сидел, глядя на черный экран телефона, и понимал, что через полчаса в этой квартире разверзнется ад, и он будет в самом его центре.
Звонок в дверь разрезал напряженную тишину квартиры, словно скальпель. Сергей вздрогнул всем телом, уронив ложку на пол, но даже не наклонился, чтобы её поднять. Он сидел на табуретке, как приговоренный к электрическому стулу, и смотрел в коридор, откуда уже доносился звук поворачиваемого ключа — Ольга открывала дверь сама, не позволив мужу даже встать.
Лена вплыла в прихожую облаком тяжелого, сладкого парфюма, смешанного с запахом дорогого табака и алкоголя. Она выглядела вызывающе роскошно для человека, который якобы находится на грани финансового краха. На ней была короткая шубка из эко-меха под шиншиллу, кожаные ботфорты на шпильке, которые гулко цокали по дешевому ламинату прихожей, и идеально уложенные локоны, которые ничуть не растрепались за вечер.
— Ну и где пожар? — с порога заявила она, даже не поздоровавшись. Голос был громким, хозяйским. Она стянула с рук тонкие кожаные перчатки и небрежно бросила их на тумбочку, прямо поверх шапки Сергея. — Я такси не отпускала, время тикает, так что давайте быстрее. Серень, ты где там? Неси обещанное, и я полетела, девочки ждут.
Ольга стояла, прислонившись спиной к косяку двери в кухню, и молча наблюдала за этим явлением. Лена, заметив невестку, скривила губы в подобии улыбки и порылась в своей сумочке — маленьком, но явно брендовом клатче.
— А, кстати, вот, — она выудила мятую шоколадку «Аленка», самую дешевую, какую только можно найти на кассе супермаркета, и кинула её на обувную полку. — Пашке передадите. Сладкое детям вредно, но я же добрая тетя. Ну, чего застыли?
Сергей вышел в коридор, пряча глаза. Ему хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться в обоях. Он видел этот контраст: его жена в застиранной футболке и трениках с вытянутыми коленками, которая экономила на себе годами, и его сестра, сияющая, как новогодняя елка, требующая денег с наглостью королевы.
— Лен, проходи на кухню, — тихо пробормотал он. — Надо поговорить.
— Какой поговорить? Сережа, ты глухой? — Лена закатила глаза, драматично вздохнув. — Я же сказала: такси ждет. Давай сюда деньги, которые ты нашел, и я побежала. Мне еще за вход в клуб платить.
— Такси уедет, — ледяным тоном произнесла Ольга, отлипая от косяка и перекрывая собой выход из квартиры. — Отпусти машину, Лена. Разговор будет долгим. И дорогим.
Лена замерла. Она перевела взгляд с брата на его жену, и в её глазах, густо подведенных черным лайнером, мелькнуло первое подозрение. Она поняла, что никакой заначки ей тут не вынесут на блюдечке.
— Вы что, издеваетесь? — её голос стал визгливым. — Вы меня выдернули с вечеринки, чтобы мораль читать? Сережа, твоя жена совсем берега попутала? Уйди с дороги, Оля, или я тебя подвину.
— Попробуй, — спокойно предложила Ольга. — Но лучше посмотри на свои ноги.
— Чего? — опешила золовка, инстинктивно глянув вниз.
— Сапоги «Эконика», новая коллекция, двадцать пять тысяч рублей, — начала перечислять Ольга, словно зачитывая приговор. Она медленно приближалась к Лене, загоняя ту в глубь коридора. — Сумка «Пинко», оригинал, судя по фурнитуре, около тридцати тысяч. Шуба, хоть и чебурашка, но из бутика, еще пятнашка. Маникюр свежий, сложная роспись — тысячи три, не меньше. Ресницы, брови, окрашивание…
Ольга остановилась в полуметре от сестры мужа. Лена отступила назад, упершись спиной в вешалку с одеждой.
— Ты что, ценники на мне считаешь? — прошипела Лена, судорожно прижимая к себе клатч. — Завидуешь, что ли? Так работать надо лучше, дорогая, а не мужа пилить, тогда и у тебя сапоги будут нормальные, а не эти говнодавы.
— Я считаю не ценники, Лена. Я считаю свои деньги, — отрезала Ольга. — На тебе сейчас надето примерно восемьдесят тысяч рублей. Это как раз та сумма, которую ты нам должна. И которую ты не отдаешь уже полгода, прикрываясь сказками про депрессию и тяжелую жизнь.
Сергей, видя, как накаляется обстановка, попытался вклиниться между женщинами. Он выставил руки вперед, словно рефери на ринге, но выглядело это жалко.
— Девочки, ну не надо так… Лен, Оля просто расстроена… Мы же родные люди, давайте сядем, чай попьем, обсудим график выплат…
— Какой график, Сережа?! — взвизгнула Лена, отталкивая руку брата. — Ты посмотри на неё! Она меня как липку ободрать хочет взглядом! Я тебе занимала, когда ты просил? Нет! Я всегда говорила — у меня трудности! А вы, жлобы, сидите на своих зарплатах и удавитесь за копейку! Да я эти сапоги в кредит взяла!
— В кредит? — Ольга рассмеялась, и смех этот был страшным, без единой ноты веселья. — То есть банку ты платить готова, потому что там проценты и коллекторы, а брату можно врать в лицо и кормить «завтраками», пока его ребенок ходит в куртке с заплатами?
Ольга сделала еще шаг вперед. Теперь она говорила тихо, но каждое слово падало тяжело, как камень.
— Значит так, «бедная родственница». Никакой заначки нет. Сергей тебя обманул, потому что я его заставила. Ты приехала сюда не за деньгами. Ты приехала отдавать. Прямо сейчас.
— Ты больная? — Лена покрутила пальцем у виска, но в глазах у неё появился настоящий страх. Она поняла, что попала в ловушку. — У меня нет с собой наличных! Я пустая!
— У тебя есть вещи, — Ольга кивнула на клатч в руках золовки. — Снимай сапоги. Оставляй сумку. Снимай эту шубу. Завтра я выставлю всё это на «Авито». Думаю, к вечеру уйдет. Как раз покроет часть долга. Остальное — расписку напишешь новую, нотариальную.
— Чего?! — Лена вытаращила глаза так, что казалось, они сейчас выпадут. — Ты в своем уме? Разуваться? Здесь? Да пошла ты! Сережа, ты слышишь, что она несет?! Она меня ограбить хочет!
Сергей стоял, прислонившись к стене, и молчал. Он смотрел на сестру — красивую, ухоженную, пахнущую успехом и ложью, и вдруг впервые увидел её такой, какой её видела Ольга. Хищницей. Эгоисткой. Человеком, которому абсолютно плевать, что будет с его семьей, лишь бы у неё самой была красивая картинка в Инстаграме.
— Сережа! — заорала Лена, топнув каблуком. — Скажи ей! Выгони эту идиотку, дай мне денег и я уйду!
— Денег нет, Лена, — глухо произнес Сергей, не поднимая головы.
— Ах, нет? — лицо Лены перекосилось от злобы. Маска светской львицы слетела, обнажив базарную хабалку. Она резко расстегнула клатч, выхватила оттуда телефон и начала тыкать в экран длинным, хищным ногтем. — Нет денег? А кто мне позавчера десятку на карту кинул, а? Пока твоя жена на работе горбатилась? «Леночка, только Оле не говори, а то убьет». Не ты ли, благодетель недоделанный?
В коридоре повисла тишина. Такая плотная, что, казалось, можно услышать, как за окном падает снег. Ольга медленно повернула голову к мужу. Её лицо, до этого просто злое, теперь стало абсолютно каменным, лишенным всяких эмоций. Это было лицо человека, у которого только что рухнул мир.
— Что она сказала? — спросила Ольга шепотом, глядя прямо в глаза мужу.
Лена торжествующе ухмыльнулась, поняв, что нашла болевую точку. Она достала из сумки пачку сигарет, хотя знала, что в доме брата не курят, и демонстративно щелкнула зажигалкой.
— Да, Оленька, да, — протянула она с наслаждением, выдыхая дым прямо в лицо невестке. — Спонсирует он меня. Регулярно. Втайне от тебя, крысы тыловой. Потому что он сестру любит, а тебя боится. Так что закрой свой рот про долги. Он мне сам дает. Добровольно.
Ольга стояла неподвижно. Она смотрела на Сергея, и в её взгляде гас последний огонек надежды. Семейная лодка не просто дала течь — она только что разлетелась в щепки о рифы предательства.
— Десять тысяч? Позавчера? — голос Ольги звучал не громко, но в тесном коридоре он показался оглушительным. Она не кричала. Она просто спрашивала, словно уточняла время прибытия поезда, который только что переехал её жизнь.
Сергей прижался спиной к обоям, чувствуя, как шершавая поверхность натирает лопатки через тонкую ткань домашней футболки. Он не мог поднять глаз. Пол под ногами казался зыбким, словно палуба тонущего корабля.
— Оля, я могу объяснить… Она плакала, говорила, что коллекторы дверь поджигают… — промямлил он, но даже сам слышал, как фальшиво и жалко это звучит.
— Коллекторы? — Ольга медленно перевела взгляд на Лену, которая стояла с победной ухмылкой, пуская кольца дыма в потолок их недавно отремонтированной прихожей. — Значит, пока я штопала колготки и искала акции на гречку, ты, Сережа, спонсировал её походы по ресторанам? Ты воровал из семейного бюджета, отрывал от собственного ребенка, чтобы эта… эта паразитка жила в кайф?
— Эй, полегче на поворотах! — рявкнула Лена, стряхивая пепел прямо на коврик. — Я не паразитка. Я его родная кровь! А ты кто? Приживалка, которая вцепилась в него мертвой хваткой. Да если бы не ты, он бы мне уже давно всё простил!
Ольга молча шагнула к тумбочке в прихожей, где лежала папка с расписками, которую она предусмотрительно вынесла из кухни.
— Значит так, — её голос стал жестким, металлическим, лишенным всяких эмоций. — Концерт окончен. Сережа, ты предал нас. Ты предал меня, ты предал Пашку. Ты выбрал быть «хорошим братиком» для этой пиявки, вместо того чтобы быть отцом и мужем. Я это услышала. Я это приняла.
Она резко повернулась к Лене. В глазах Ольги больше не было ни усталости, ни попыток договориться. Там была только холодная решимость хирурга, отрезающего гангрену.
— Ты сейчас отдаешь деньги. Все. До копейки. Или я прямо сейчас, при тебе, рву твой паспорт, который ты так неосмотрительно оставила в кармане шубы, когда заходила, — Ольга блефовала, но делала это так уверенно, что Лена инстинктивно схватилась за карман. — А потом я выкладываю эти расписки и скрины твоих гулянок во все городские паблики. Я напишу твоим подружкам, твоему «потенциальному жениху», про которого ты хвасталась маме. Я устрою тебе такую славу, что тебя даже уборщицей не возьмут. Я уничтожу твою репутацию «светской львицы» за десять минут.
— Ты не посмеешь! — взвизгнула Лена, но сигарета в её руке дрогнула. — Это шантаж!
— Это возврат долга, тварь! — впервые за вечер Ольга повысила голос, и в этом крике было столько боли и ярости, что даже наглая Лена отшатнулась. — Ты думаешь, я шучу? Я три года терпела! Я смотрела, как ты доишь моего мужа! Хватит! Деньги на бочку!
Лена затравленно посмотрела на брата.
— Сережа, сделай что-нибудь! Убери эту психованную!
Сергей молчал. Он смотрел на жену и понимал, что перед ним стоит чужой человек. Женщина, которая любила его, варила борщи и гладила рубашки, исчезла. Остался только враг, готовый уничтожить любого, кто встанет на пути выживания её ребенка. И он, Сергей, был в стане врагов.
— Отдай ей, — хрипло сказал он.
— Что?! — Лена вытаращила глаза. — Ты серьезно? У меня нет…
— Я сказал, отдай! — заорал Сергей так, что на шее вздулись вены. Это был крик отчаяния, крик слабого человека, которого загнали в угол. — Я знаю, что у тебя есть! Мать говорила, ты машину продала старую неделю назад! У тебя полная сумка налички! Отдай и убирайся отсюда!
Лена замерла. Её лицо пошло красными пятнами. Она поняла, что брат больше не защита. Он сдал её, чтобы спасти свою шкуру, хотя было уже поздно.
С ненавистью глядя на Ольгу, Лена резким движением расстегнула молнию на клатче. Она запустила руку внутрь и вытащила толстую пачку пятитысячных купюр, перетянутую резинкой.
— На! Подавись! — она швырнула деньги в лицо Ольге. Купюры разлетелись по прихожей, падая на грязный коврик, на обувь, на пол. — Жрите! Считайте свои копейки! Убогие! Нищеброды!
— Вон, — тихо сказала Ольга, не наклоняясь за деньгами.
Лена фыркнула, схватила свою шоколадку с полки и сунула её обратно в сумку.
— Да ноги моей здесь больше не будет! Сережа, ты для меня умер! Ты не мужик, ты подкаблучник! Тьфу на тебя!
Она выскочила за дверь, громко хлопнув ею так, что с потолка посыпалась штукатурка.
В прихожей повисла тишина. Сергей и Ольга стояли среди разбросанных денег. Розовые бумажки лежали яркими пятнами на сером ламинате, как лепестки ядовитых цветов.
Сергей медленно опустился на колени и начал собирать купюры. Его руки тряслись.
— Оль… Я всё собрал… Тут даже больше, чем она должна… Оль, прости… Я просто не мог отказать, она давила…
Ольга смотрела на ползающего у её ног мужа. Она не чувствовала торжества. Не чувствовала радости от того, что деньги вернулись. Внутри была выжженная пустыня. Она видела не мужа, а жалкое, бесхребетное существо, которое годами воровало у собственной семьи ради одобрения наглой сестры.
— Собери всё, — сказала она бесцветным голосом. — Положи на тумбочку. И собирай вещи.
— Что? — Сергей поднял голову, сжимая в руках пачку денег. — Оль, ну зачем так? Мы же вернули деньги! Всё же хорошо! Ну оступился я, ну с кем не бывает? Я больше никогда…
— Нет никакого «мы», Сергей, — она перешагнула через него, стараясь не задеть даже краем штанины. — Есть я и сын. А ты… ты свой выбор сделал, когда тайком переводил ей деньги, пока я перешивала старые куртки.
— Оля, не гони меня, мне идти некуда! — он попытался схватить её за руку, но она отдернула её с брезгливостью, словно коснулась слизняка.
— Иди к сестре, — бросила она, открывая дверь в спальню. — У неё теперь устрицы, весело. Может, она тебя приютит. Хотя вряд ли. Ты ей нужен был только как кошелек. А пустой кошелек выбрасывают.
Она вошла в комнату и закрыла за собой дверь на защелку. Щелчок замка прозвучал как выстрел, окончательно добивающий их брак.
Сергей остался сидеть на полу в коридоре. В руках у него были деньги — те самые бумажки, из-за которых началась война. Но теперь они казались просто нарезанной бумагой, не имеющей никакой ценности. Он слышал, как за стеной, в детской, во сне заворочался сын. Сын, которому он не мог посмотреть в глаза.
Он понял, что Ольга не передумает. Не будет слез, не будет битья посуды и бурных примирений. Она просто вычеркнула его из жизни, как вычеркивают неудачную строку из бухгалтерского отчета. Холодно. Расчетливо. Навсегда.
Он встал, положил деньги на тумбочку, рядом с ключами, которые больше не откроют эту дверь, и побрел в комнату собирать сумку. Скандал закончился. Началась одинокая, пустая жизнь, которую он купил себе по цене сестринских устриц…
