— Жанна, подожди, есть разговор! Важный!
Она замерла с ключом в замочной скважине. Голос Олега, слишком бодрый и даже какой-то заискивающий, заставил её внутренне напрячься. После двенадцатичасовой смены в больнице, за которой последовала четырёхчасовая подработка в частной клинике, единственным её желанием было добраться до ванной, раствориться в горячей воде и перестать существовать для мира хотя бы на пару часов. Её тело гудело от усталости, а в голове стоял туман.
— Олег, я едва на ногах стою. Давай завтра? Что бы там ни было, оно подождёт до утра.
Она вошла в прихожую и, спотыкаясь, начала стягивать с себя ботинки. Квартира встретила её запахом чего-то жареного и непривычным, почти праздничным оживлением. Олег выскочил из кухни, вытирая руки о полотенце. Его лицо сияло той самой широкой, простодушной улыбкой, которая когда-то её очаровала, а теперь всё чаще служила предвестником какой-нибудь катастрофы.
— Не-не, это срочно! Это хорошая новость! — он подошёл и попытался обнять её, но Жанна мягко увернулась. От него пахло чесноком и подсолнечным маслом.
— Ты что-то приготовил? — с подозрением спросила она. Олег готовил крайне редко, и обычно это означало, что он либо что-то натворил, либо собирается попросить о чём-то очень неудобном.
— Картошечки нажарил! С лучком! Ты же любишь! — он буквально лучился энтузиазмом. — Слушай, тут такое дело… Помнишь, я говорил, что Люда работу в городе ищет?
Жанна устало кивнула, проходя вглубь квартиры и бросая сумку на кресло. Люда, его старшая сестра, была перманентной проблемой. Вечно без денег, с тремя детьми от разных отцов, она жила в их родной деревне и считала, что весь мир, и в особенности её городской брат, ей чем-то обязан.
— Ну помню. Нашла?
— Нашла! — радостно воскликнул Олег, следуя за ней по пятам. — Представляешь, в супермаркет кассиром! Уже с понедельника выходит! Вот она и приехала сегодня! С детьми, конечно.
В голове у Жанны сработал тревожный колокольчик. Она медленно обернулась.
— Приехала? Куда приехала?
— Ну, в город! Сняли пока номер в гостинице, «Заря» которая, у вокзала. Но ты же знаешь эти гостиницы… Теснота, клоповник, детям даже побегать негде! Люда позвонила, жалуется, говорит, совсем невмоготу. И я подумал… — он сделал паузу, набирая в грудь побольше воздуха для решающего заявления. — Я подумал, что мы же не звери! Родня всё-таки! В общем, я пригласил их к нам.
Жанна молчала. Она просто смотрела на него, пытаясь осознать услышанное. Усталость как рукой сняло, её место занял холодный, колючий гнев.
— Ты. Пригласил. Их. К нам? — она произнесла это по слогам, будто объясняла что-то умственно отсталому. — Люду с тремя её спиногрызами? В нашу двухкомнатную квартиру? Ты в своём уме?
Олег тут же обиженно насупился. Сияние с его лица исчезло, сменившись упрямым выражением.
— Ну а что такого? Не на улице же им ночевать! Они же не навсегда, на недельку-другую, пока Люда первую зарплату не получит и не снимет что-нибудь. Мы же свои люди!
— Недельку-другую?! Олег, у нас спальня и гостиная! Куда ты собрался их селить? Они нам на головы сядут!
И тут Олег произнёс фразу, которая стала детонатором. Он сказал это с той обезоруживающей простотой, которая и делала его доброту такой невыносимой.
— Ну я всё продумал! Чего ты кипятишься? Люда с детьми ляжет в нашей спальне, на большой кровати. Им там просторнее будет. А мы с тобой на кухне, на матрасе надувном. По-простому, как в походе! Зато все вместе, не в обиде! Поможем родне!
Жанна застыла. Она посмотрела на него, потом на дверь в свою спальню, где стояла купленная в кредит кровать с ортопедическим матрасом, за которую она ещё не до конца расплатилась. Она посмотрела на кухню, где едва хватало места для двоих. Идея спать на полу рядом с холодильником после шестнадцати часов на ногах показалась ей верхом издевательства. Её лицо окаменело.
— Ты… предложил своей сестре нашу кровать? А нам — пол на кухне? В моей квартире? Ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказал?
Олег даже не понял сути её вопроса. Он видел лишь недовольство на её лице и воспринял это как эгоизм, как нежелание войти в положение. Его добродушие мгновенно сменилось обиженным упрямством.
— А что я такого сказал? Жанна, это же моя сестра! Моя кровь! Я не могу её бросить в беде! Ты вечно думаешь только о своём комфорте! Неужели так сложно потерпеть немного ради семьи? Они уже едут сюда, я им такси вызвал.
«Семьи?» — пронеслось в голове у Жанны. Её семья — это он, Олег. А Люда с её выводком — это его родственники. И эта простая, но важная разница сейчас ощущалась как никогда остро. Он не просто проигнорировал её мнение, он распорядился её домом, её кроватью, её личным пространством, не поставив её даже в известность. Он обесценил всё — её труд, её усталость, её право на отдых в собственном жилище. Она открыла рот, чтобы высказать ему всё, что думает о его «семейных ценностях» за чужой счёт, но в этот момент в прихожей раздался оглушительный, требовательный звонок в дверь. Он не просто трезвонил, он вибрировал, будто по кнопке били кулаком.
Олег тут же просиял, будто этот звонок был спасением от неминуемой бури.
— Вот и они! — радостно воскликнул он и бросился открывать. — Жанночка, ну не дуйся, сделай лицо попроще, не позорь меня перед сестрой!
Жанна осталась стоять посреди гостиной, сжав кулаки. Она слышала, как щёлкнул замок, как дверь распахнулась, и в квартиру ворвался целый ураган звуков: визгливый голос Люды, детский плач, топот нескольких пар ног.
На пороге стояла она — Люда. Крупная, рыхлая женщина в дешёвом цветастом платье, с лицом, выражающим крайнюю степень вселенской усталости и недовольства. За её юбку цеплялся младший, зареванный ребёнок лет трёх, а двое других, постарше, обогнав мать, уже влетели в квартиру, как маленькие варвары. Они неслись по светлому коридору, оставляя на ламинате мокрые, грязные следы от своей деревенской обуви.
— Ну, принимайте гостей! — громогласно объявила Люда, протискиваясь в прихожую с огромным клетчатым баулом, который, казалось, был набит камнями. — Еле доехали! Этот таксист ваш городской, козёл, три шкуры содрал! Олег, братик, забери сумки!
Олег тут же подхватил её неподъёмный багаж, сияя от счастья.
— Людочка, проходите, располагайтесь! Как доехали? Детишки, вы мои хорошие, как выросли!
Тем временем «детишки» уже осваивали новое пространство. Старший мальчик, лет семи, с диким гиканьем носился кругами по гостиной, а средний, лет пяти, с любопытством первооткрывателя подошёл к стеллажу, где у Жанны стояла коллекция фигурок. Она собирала их несколько лет, каждая была куплена за немалые деньги и привезена из разных поездок. Мальчик без тени сомнения протянул свою ручонку и схватил самую редкую фигурку, персонажа из старого аниме.
— Поставь на место! — ледяным тоном произнесла Жанна.
Мальчишка испуганно дёрнулся и уронил фигурку на пол. К счастью, она не разбилась. Люда, услышав её тон, тут же налилась краской.
— Жанна, ты чего на ребёнка кричишь? Он же маленький, просто посмотреть хотел! Не обеднеешь от твоей куклы!
— Он не «просто посмотреть хотел», он чуть не сломал сувенир, который стоит дороже твоей месячной зарплаты, — отчеканила Жанна.
Олег вмешался, пытаясь сгладить углы.
— Жан, ну перестань, это же дети! Димка, иди сюда, дядя Олег тебе конфетку даст!
Хаос нарастал. Пока Олег пытался успокоить одного племянника, а Люда отчитывала Жанну за «негостеприимность», младший ребёнок, уже переставший плакать, добрался до журнального столика. Там лежал большой кусок шоколадного торта, который Жанна купила себе вчера, чтобы побаловать после тяжёлой недели. Мальчишка запустил в торт обе руки, вымазался по самые уши, а затем, развернувшись, подошёл к новому, почти белоснежному дивану и со всей силы вытер об обивку свои липкие, коричневые ладони.
В этот момент для Жанны мир сузился до двух огромных шоколадных отпечатков на светлой ткани. Диван, на который она копила полгода, который привезли только в прошлом месяце. Она почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось. Последний предохранитель сгорел, оставив после себя только выжженное поле чистой, незамутнённой ярости.
Время на мгновение замерло. Жанна смотрела на жирные, расплывающиеся шоколадные отпечатки на безупречно светлой обивке дивана. Этот диван был не просто мебелью. Он был символом её труда, её бессонных ночей и двойных смен. Каждая копейка на него была заработана её собственным изнурительным трудом. И сейчас этот символ был осквернён маленькими грязными руками, которым было абсолютно всё равно. Она медленно подняла взгляд от дивана на виновника — маленького, чумазого ребёнка, который с невинным видом облизывал пальцы.
Глубоко внутри неё что-то с грохотом рухнуло. Не осталось ни усталости, ни раздражения. Только холодная, звенящая ярость, острая и чистая, как осколок льда. Она сделала два быстрых шага, схватила младшего племянника мужа за шиворот его курточки и грубо оттащила от дивана, словно нашкодившего щенка. Ребёнок, не ожидавший такого обращения, испуганно взвизгнул и залился громким рёвом.
— Ты что творишь, ведьма?! — тут же подскочила Люда, её лицо исказилось от возмущения. Она вырвала сына из рук Жанны и прижала к себе. — Совсем одурела? На ребёнка руку поднимать! Он же маленький!
— Твой «маленький» только что уделал диван, за который я плачу кредит! — прорычала Жанна, указывая пальцем на расползающееся пятно. — Если твои дети не умеют себя вести, держи их на поводке! Или не таскай по чужим домам!
Олег, до этого пытавшийся изображать радушного хозяина, бросился между ними, раскинув руки, как миротворец.
— Девочки, девочки, перестаньте! Жанна, ну что ты в самом деле? Это же всего лишь пятно! Отстираем! Не надо так на Люду нападать, она гостья! Будь мудрее!
Слово «мудрее» стало последней искрой. Мудрее? Это значит — молча смотреть, как её дом превращают в свинарник? Как её вещами пользуются, ломают и пачкают? Как муж, который должен быть её опорой, с улыбкой предаёт её интересы ради комфорта своей наглой родни? Нет. Хватит.
Она сделала глубокий вдох, собирая всю свою ярость в слова. Она посмотрела поверх головы мужа прямо в наглые глаза его сестры.
— Мне плевать, что твоя сестра приехала с детьми из деревни и им тесно в гостинице! Я не пущу их в нашу спальню! Я не для того пахала на двух работах, чтобы твой табор превратил мою квартиру в общежитие! Пусть едут обратно!
Сказав это, она развернулась и решительно встала в дверном проёме спальни, физически преграждая путь. Её поза, её взгляд, всё в ней кричало, что это её последняя черта, за которую она не позволит зайти никому.
Люда, оправившись от первого шока, усмехнулась самой неприятной из своих усмешек. Она передала хнычущего сына опешившему Олегу и шагнула к Жанне, глядя на неё сверху вниз.
— А ты кто такая, чтобы тут командовать? Не хозяйка! Мой брат здесь живёт, это и его дом тоже! Он меня пригласил, значит, я буду здесь жить! И спать я буду там, где мне брат сказал — на кровати! А ты, если такая нежная, можешь и на коврике в прихожей устроиться!
Это было объявление войны. Прямое и бесцеремонное. Жанна посмотрела на мужа, ища в его глазах хоть каплю поддержки, хоть намёк на то, что он сейчас поставит сестру на место. Но Олег лишь растерянно переводил взгляд с жены на сестру.
— Люда, ну не надо так… Жанна, ну и ты пойми… Мы же семья… — промямлил он.
И это «мы же семья», адресованное им обеим, стало для Жанны приговором. Он не выбрал её сторону. Он поставил её на одну доску с ними. Он поддакнул сестре, подтвердив её право находиться здесь и устанавливать свои порядки.
— Понятно, — тихо, но отчётливо произнесла Жанна. В её глазах погасли последние эмоции, остался только холодный блеск принятого решения. — Значит, ты так решил. Что ж. Очень хорошо.
Она медленно отступила от дверного проёма. Люда победно хмыкнула, решив, что продавила ситуацию. Олег облегчённо вздохнул, думая, что буря миновала. Они оба жестоко ошибались. Буря только начиналась. Жанна молча развернулась и пошла не в спальню, а в противоположную сторону — к выходу из квартиры. И в её походке была такая стальная решимость, что даже орущий ребёнок на руках у Олега инстинктивно замолчал.
Люда победно улыбнулась, наблюдая за отступлением Жанны. Она расценила это как капитуляцию. Наконец-то эта городская фифа поняла, кто здесь главный. Она уже мысленно раскладывала свои вещи в хозяйском шкафу и представляла, как будет спать на огромной мягкой кровати. Олег, всё ещё прижимавший к себе всхлипывающего племянника, тоже расслабился. Ну вот, кажется, пронесло. Жанна покричала и успокоилась, как это часто бывало. Сейчас пойдёт в спальню, надует губы, а к утру остынет. Он даже почувствовал прилив благодарности к жене за её «благоразумие».
Но Жанна не пошла в спальню. Она прошла мимо них, даже не взглянув, и направилась прямиком в прихожую. Её движения были резкими, точными и лишёнными всякой суеты. Она подошла к огромному клетчатому баулу Люды, который та бросила у входа. Не говоря ни слова, она обхватила его ручки, рывком приподняла — он оказался неимоверно тяжёлым — и, развернувшись, потащила к входной двери. Щёлкнул замок, который Олег забыл закрыть. Дверь распахнулась. С секундным усилием, от которого напряглись все мышцы, Жанна вытолкала и опрокинула этот баул прямо на лестничную площадку. Он с глухим стуком упал на кафельный пол.
В квартире повисла оглушительная тишина, нарушаемая только сопением детей. Люда и Олег застыли с одинаково отвисшими челюстями, глядя на свою жену и сестру так, словно видели её впервые.
— Ты… ты что делаешь? — первой обрела дар речи Люда, её голос сорвался на визг.
Жанна проигнорировала её. Она развернулась, подошла к вешалке, на которой висела потёртая кожаная куртка Олега, его любимая, которую он носил уже лет десять. Она схватила её за воротник, сорвала с крючка и, не раздумывая ни секунды, швырнула следом за чемоданом. Куртка бесформенной тряпкой приземлилась рядом с баулом.
— Раз ты такой добрый, иди и снимай им гостиницу за свой счёт! — рявкнула Жанна. Её голос был низким и хриплым от ярости, в нём не было ни капли истерики — только холодный, безапелляционный приказ.
Теперь настал черёд Олега. Он ошарашенно смотрел на свою куртку, лежащую в грязи на лестничной клетке, и никак не мог связать это действие с образом своей обычно сдержанной жены. — Жанна, ты с ума сошла? Что ты себе позволяешь?
— Вон! — она ткнула пальцем в открытую дверь. — Вон отсюда! Вместе со своей роднёй!
Она двинулась на них, и в её движении было что-то настолько первобытное и угрожающее, что Люда инстинктивно попятилась. Жанна подошла к остолбеневшему мужу, схватила его за рукав и с силой потянула к выходу. Олег, мужчина крупный и сильный, от неожиданности подался, не сумев оказать сопротивления. Он был в шоке, он не понимал, что происходит.
— Погоди, давай поговорим! Ты не можешь так!
— Могу! — она вытолкала его за порог. Затем она развернулась к Люде. Та, видя, что дело приняло совсем нешуточный оборот, попыталась занять оборонительную позицию, выставив вперёд детей, как живой щит.
— Не трогай детей! Истеричка!
Но Жанна не собиралась их трогать. Она схватила перепуганную Люду за плечо и с неожиданной силой развернула её и выпихнула в коридор. Дети, видя, как выставляют их мать, с криками и плачем бросились за ней. Старший мальчик попытался проскользнуть обратно, но Жанна преградила ему путь своей ногой.
Вся компания — растерянный Олег, вопящая от возмущения Люда и трое ревущих в три ручья детей — оказалась на лестничной площадке. Они стояли посреди своих вещей, глядя на захлопывающуюся перед их носом тяжёлую железную дверь. Раздался громкий щелчок верхнего замка, потом нижнего.
— Жанна, открой! Открой сейчас же, я сказал! — заколотил по двери кулаком Олег. — Ты пожалеешь об этом!
— Пусти нас, стерва! Я полицию вызову! — вторила ему Люда.
Жанна прислонилась спиной к холодному металлу двери, тяжело дыша. Крики и стук снаружи звучали как отдалённый шум. Она не чувствовала ни сожаления, ни вины. Только огромное, всепоглощающее облегчение. Она прошла в прихожую, нашла на полке мобильный телефон и с безразличным видом отключила звук у дверного звонка. Затем, перешагнув через брошенную кем-то из детей игрушку, она прошла в гостиную. Включила музыкальный центр на такую громкость, чтобы рёв динамиков заглушил все звуки снаружи. Тяжёлые гитарные риффы заполнили квартиру, вибрируя в стенах. Подойдя к бару, она достала бутылку дорогого красного вина, которое хранила для особого случая, откупорила её и налила себе полный, до самых краёв, бокал. Она сделала большой глоток, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает горло. Война была окончена. Она победила. И её дом снова стал её крепостью…
