— Вы что не понимаете? У него нет руки. Это не мой сын.
— Господи, Лёша, что ты говоришь? — Анна смотрела на мужа воспалёнными от слёз глазами, не веря тому, что слышала.
Палата тонула в запахе хлорки и лекарств. За окном звучал первый весенний дождь, смывая талый снег.
На железной казённой кровати, держа новорождённого сына, сидела Анна — бледная, измождённая, с тёмными кругами под глазами. Напротив, у стены — её муж Алексей, с окаменевшим лицом и сжатыми в тонкую полоску губами.
— Я всё правильно расслышал, — процедил он, даже не взглянув на сверток в руках жены. — Врач сказал: врождённая аномалия. У него только одна рука.
Голос Алексея звучал так, будто он говорил о бракованной вещи, о неудачной покупке, которую следовало вернуть.
— Он наш сын, Лёша! — Анна прижала к себе малыша, словно защищая его от слов отца.
— Сдай его в детдом. Заведём другого, — слова упали как камни.
Что-то оборвалось внутри у Анны. Кажется, это была последняя нить, связывавшая её с этим человеком. Она смотрела на Алексея — чужого, чудовищно далёкого, — и удивлялась, как могла не видеть раньше эту пустоту в его глазах.
— Убирайся, — тихо сказала она, но в этом тихом голосе была сила, которой сама не ожидала. — Ты мне больше не муж.
— Не дури, Анька. Тебе одной не справиться с… этим, — он небрежно махнул рукой в сторону ребёнка, не называя его даже «он».
— Убирайся! — теперь её голос зазвенел сталью. — Сейчас же!
Алексей криво усмехнулся, пожал плечами, будто говоря: «На здоровье, твои проблемы», — и вышел, даже не обернувшись.
Дверь за ним закрылась с тихим щелчком — этот звук показался Анне громче грома. Она прижала сына к себе и замерла, разглядывая морщинки на его лбу, трогательно вздрагивающие ресницы, едва заметный пушок на макушке.
— Мы сами всё наше счастье построим, — шепнула она, и слёзы, сдерживаемые до этого момента, обожгли щёки. — Как-нибудь да выкарабкаемся.
***
Спустя две недели калитка родительского дома скрипнула под её ладонью — того самого, где пахло сосновыми досками и маминым хлебом, где каждая половица хранила следы её детских шагов, и где теперь нужно было учиться жить заново.
На крыльце её встречали братья Семён и Григорий — два огромных медведя, как она шутливо называла их с детства. Суровые, молчаливые, но с такими глазами, в которых читалась вся их любовь.
— Ну, показывай богатыря, — сказал Григорий, протягивая руки.
Анна осторожно передала ему завёрнутого в одеяло малыша. Григорий взял его одной рукой — огромной, мозолистой, привыкшей к тяжёлым брёвнам на пилораме, — а другой бережно отвёл уголок пелёнки.
Анна затаила дыхание. Она знала, что братья всё знают, но боялась увидеть разочарование или, хуже того, жалость.
— Крепкий, — просто сказал Григорий, разглядывая племянника. — В нашу породу. Будет мужик.
— Ванечкой назвала? — спросил Семён, заглядывая брату через плечо. — Правильно. Хорошее имя. Дед наш Иваном был, помнишь?
Они оба смотрели на малыша, а потом на неё — и ни тени жалости, только тепло. Ванечка в этот момент открыл глаза — тёмно-синие, как васильки, — и уставился на дядь с неожиданной серьёзностью.
— Ты не одна, сестрёнка, — Григорий положил свою тяжёлую руку ей на плечо. — Мы с тобой.
Эти простые слова звучали как обещание, как клятва. В этот момент Анна поняла, что выдержит всё.
Вечером, уложив Ванечку, она сидела на крыльце, глядя на звёзды. Руки ныли от усталости, голова была тяжёлой, но внутри теплилось что-то новое — не счастье, нет, до него было ещё далеко, — но тихая уверенность, что завтра встанет солнце и всё будет хорошо.
— На, выпей, — Семён протянул ей кружку с горячим чаем. — А то совсем ты бледная.
Он сел рядом, большой, надёжный как скала.
— Не переживай, — сказал он после долгого молчания. — Я сегодня на ферму ездил, договорился насчёт молока бесплатного. А Гришка дров на зиму уже заготовил. Картошки у нас достаточно. Проживём.
Она кивнула, сжимая горячую кружку в ладонях и глотая застрявший в горле комок благодарности.
Звёзды сияли над крышей, ветер шептал в вершинах сосен что-то успокаивающее, а в доме спал её сын — маленький, но уже самый главный человек в её жизни.
***
Июньское солнце заливало комнату, оставляя на деревянном полу золотистые пятна. Семилетний Ванечка сидел у окна, склонившись над старым альбомом. Карандаш в его руке двигался уверенно, создавая на бумаге замысловатый рисунок — древний замок с бастионами и башнями.
— Ваня, обедать! — донёсся из кухни голос матери.
— Сейчас, мам! Только башню дорисую!
Он добавил ещё несколько быстрых штрихов, прежде чем положить карандаш. Глядя на свою работу, Ваня улыбнулся.
Дядя Гриша говорил, что раньше такие замки строили от врагов защищаться. Интересно, как они поднимали такие тяжёлые камни без кранов?
Мальчик спрыгнул со стула и быстро пошёл на кухню, где мать накладывала дымящийся борщ в глиняные миски.
— Ну-ка, покажи, — Анна тепло улыбнулась, заметив альбом в его руке. — Что там у тебя сегодня?
Ваня протянул ей рисунок. За эти годы Анна научилась скрывать удивление, глядя на работы сына. Для мальчика его возраста рисунки были поразительно детальными.
— Это где ты такой видел?
— Нигде, — пожал плечами Ваня. — Просто придумал. Дядя Гриша вчера сказал, что читал книгу про рыцарей, вот я и нарисовал, где они могли жить.
Они сели за стол. Ваня уверенно держал ложку в своей единственной руке. С самых ранних лет Анна никогда не делала поблажек сыну.
«Учись сам», — говорила она. И он учился: сам одевался, сам ел, сам завязывал шнурки. Однажды, когда ему было пять, Анна увидела, как соседский мальчишка пытался дразнить Ваню за его руку.
Она затаила дыхание, готовая кинуться на помощь. Но Ваня просто посмотрел на обидчика и спокойно сказал: «Зато я рисую лучше тебя. Хочешь покажу?»
Соседский мальчик, опешив от такого ответа, уже через полчаса с открытым ртом смотрел, как Ваня рисует корабль с пиратами.
— А дядя Сёма обещал мне новые краски привезти из города, — сказал Ваня, отправляя в рот ложку борща. — Он сказал, что там всякие цвета есть, которых у меня нет ещё.
— Правда? — Анна улыбнулась. Братья баловали племянника, но делали это с умом. Не игрушками, а тем, что развивало его талант.
В дверь постучали. Ваня вскочил первым.
— Я открою!
На пороге стоял мужчина среднего роста, крепкого телосложения. В руках он держал какую-то коробку.
— Здравствуй, малец, — улыбнулся он. — Ты, видно, Иван будешь? А мать дома?
Анна вышла в прихожую, вытирая руки о передник.
— Сергей Петрович? — она немного растерялась. — Проходите, пожалуйста.
Сергей работал механиком в соседнем селе. Анна познакомилась с ним неделю назад, когда cломался насос у колодца, и Григорий привёз его починить.
— Я тут подумал… У меня осталась коробка с инструментами сына, — он немного запнулся. — Ему уже не пригодится, в город уехал, в институте учится. А у мальчика, может, интерес есть?
Анна хотела было сказать «спасибо, не нужно», но Ванины глаза уже загорелись любопытством.
— А что там? — спросил он, разглядывая коробку.
— Да так, всякое, — Сергей опустился на корточки. — Ножовка маленькая, рубанок, долото… Для резьбы по дереву самое то. Хочешь, покажу как пользоваться? Некоторыми можно и одной рукой.
К осени Ваня уже вырезал из дерева фигурки животных зажимая дерево между ног. Сергей приходил каждое воскресенье, сначала якобы проверить работу насоса, потом — учить мальчика работать с деревом. А после становился на ужин.
В один из таких вечеров, когда Ваня уже лёг спать, они сидели с Анной на крыльце.
— Хороший он у тебя, — сказал Сергей, глядя на звёзды. — Талантливый.
— Да, — тихо ответила Анна. — Только вот не знаю, как дальше будет. В школу скоро, а там дети разные бывают.
— Справится, — уверенно сказал Сергей. — С таким-то характером.
— Слушай, Анна, — наконец сказал Сергей, не глядя на неё. — Я тут думал… Ты не против будешь, если я завтра с Ваней в город съезжу? Там выставка картин открылась. Думаю, ему будет интересно.
Анна посмотрела на него и что-то тёплое растеклось у неё в груди.
— Не против, — сказала она. — Совсем не против.
На следующий день, глядя, как Сергей усаживает Ваню в старенький «Москвич», она вдруг подумала, что, возможно, жизнь даёт ей второй шанс. И что этот шанс выглядит куда более настоящим, чем всё, что было раньше.
***
— Ты уверен, что хочешь остаться? — Иван сложил последнюю книгу в рюкзак и обернулся к отчиму.
Сергей Петрович — уже заметно седой, но всё такой же крепкий — сидел на кухне их небольшого дома и пил чай. За прошедшие десять лет этот человек заменил Ивану отца так естественно, словно всегда был рядом.
— Конечно, уверен, — Сергей пожал плечами. — Тебе нужно учиться. А мы с мамой тут справимся.
Ивану исполнилось семнадцать. Он заканчивал школу, и вопрос о будущем из туманного «когда-нибудь» превратился в реальное «сейчас».
Последние три года он занимался в художественной школе соседнего города, куда его возил Сергей каждую субботу. Но теперь речь шла об университете в областном центре — далеко от деревни, от мамы и отчима.
— Знаешь, — Сергей задумчиво побарабанил пальцами по столу, — когда я был в твоём возрасте, я считал, что мужчина должен быть как скала, без слабостей.
Теперь думаю иначе. Ты хороший парень, Иван, — он обвёл взглядом развешанные по стенам рисунки и небольшие деревянные скульптуры, сделанные Иваном. — Рука — не главное. Главное — какой ты внутри.
Иван молча кивнул, глядя в окно. Он давно перестал комплексовать из-за своей особенности.
В конце концов, это был просто факт его жизни, как цвет глаз или волос. В деревне все давно привыкли, а в художественной школе его талант ценили больше, чем обращали внимание на физический недостаток.
— На исторический факультет, значит? — Сергей улыбнулся. — Хорошее дело.
— И на художественное отделение, — добавил Иван. — Преподаватель говорит, что могу совмещать.
Во дворе послышались шаги. Дверь открылась, и вошла Анна с полной корзиной яблок. Лицо её было немного усталым, но в уголках глаз лучились морщинки от частых улыбок.
— Ну что, собрался? — спросила она, ставя корзину на стол. — Я тебе яблок положила и беляшей напекла. На первое время хватит.
— Мам, там столовая будет, — закатил глаза Иван, но улыбнулся.
Анна подошла к сыну и обняла его. Теперь он был выше её на голову.
— Приезжай на выходные, если сможешь, — сказала она.
— Постараюсь, — он обнял её в ответ, одной рукой, но крепко. — Тут недалеко, три часа на автобусе.
Они вышли во двор вместе. Сергей уже прогревал машину — старенький «Москвич» за эти годы был починен столько раз, что, казалось, жил исключительно силой воли своего хозяина.
— Что делать-то будешь одна? — полушутя спросил Иван, глядя на мать.
— Да уж не скучать, — ответила она. — Вон, Маринка из соседнего дома родила, просила помочь с малышом. Да и в школе подработка есть.
Сергей сигналил из машины.
— Ну давай, сын, — Анна обняла его ещё раз. — И помни, мы всегда здесь. Всегда ждём.
Автобус пропылил по главной — и единственной — улице деревни. С заднего сиденья Иван смотрел, как мелькают знакомые дома, огороды, деревья, которые он знал, кажется, наизусть. Потом деревня осталась позади, и потянулись поля.
***
Он думал о странных поворотах судьбы. О том, как слова, сказанные в роддоме семнадцать лет назад, могли определить всю его жизнь.
И о том, как другие слова — слова поддержки, теплоты и веры — сформировали его настоящее. Мать о всем рассказала.
В рюкзаке лежали альбомы с рисунками, книги по истории и несколько деревянных миниатюр — крошечных фигурок воинов разных эпох, которые он вырезал сам.
Последние три года он работал над серией исторических иллюстраций и собирался показать их приёмной комиссии.
Его жизнь только начиналась, и в ней было столько возможностей, что кружилась голова.
Но что бы ни случилось, он знал: позади есть дом, где его всегда ждут. Дом, где любовь и вера в него никогда не зависели от того, сколько у него рук.
***
Пять лет спустя, на выставке молодых художников в областном музее, Анна стояла у большого полотна, изображавшего средневековую битву. Рядом с ней — Сергей и оба брата, приехавшие специально по такому случаю.
— Гляди-ка, как выводит, одной-то рукой, — уважительно прошептал Семён, разглядывая детали картины.
Анна молчала, глядя не столько на картину, сколько на своего сына — высокого, уверенного молодого мужчину, который сейчас давал интервью местному телевидению.
Он говорил о своём проекте — серии исторических полотен и книге иллюстраций, которую готовили к изданию.
К ним подошёл Иван, сияя от успеха.
— Ну как вам? — спросил он, обнимая мать.
— Гордимся, сынок, — просто ответил Сергей.
Анна улыбнулась, глядя на них, и подумала, что финал их истории — это не победа над кем-то, не месть, не доказательство чего-то миру. Это просто тихое счастье быть вместе. Семьёй.
В суете выставки никто не заметил человека, стоявшего у дальней стены. Алексей, заметно постаревший, с залысинами на висках, неотрывно смотрел на молодого художника, окружённого родными.
В глазах его что-то дрогнуло — тень того человека, которым он мог бы стать. Он стиснул зубы, будто проглотив что-то горькое, а потом просто повернулся и зашагал к выходу, теряясь среди людей.
А Иван, не подозревая о его присутствии, рассказывал матери о новых планах, смеялся с дядями и чувствовал тепло руки отчима на своём плече. Он был счастлив.
