Вероника с усилием провернула ключ в тугом замке.
Воздух в квартире Бориса Сергеевича был неподвижным, густым. Он пах пыльными бархатными портьерами и чем-то неуловимо-аптечным.
Ее собственный аромат — резкий, цитрусовый, дорогой — казался в этих комнатах неуместным, почти агрессивным.
— Борис Сергеевич, вы опять забыли проветрить! — пропела она, проходя вглубь полутемной гостиной.
Старик сидел в своем обычном кресле-троне, укутанный в плед. Его высохшая рука чуть дрогнула на подлокотнике.
— Ника, деточка… Я уж думал, не придешь. Совсем один.
Вероника внутренне усмехнулась. Этот спектакль «последнего одинокого аристократа» она выучила наизусть за последние шесть месяцев.
Она села на краешек пуфика, идеально прямо держа спину. Платье цвета фуксии обтягивало ее безупречную фигуру.
— Ну что вы такое говорите. Разве я могу вас бросить?
Ее взгляд скользнул в сторону кабинета. Туда, где стояло оно.
Массивное, из темного дерева, бюро с сотней ящичков и главным, центральным, запертым на ключ. Вероника была уверена — все акции, все документы на недвижимость, все завещания хранились там.
Она потратила месяц, пытаясь уговорить его открыть это бюро.
— Там старые письма, деточка, — отмахивался он, — скука смертная.
Она знала, что он лжет. И он знал, что она знает. Это была их молчаливая игра.
— Я сегодня привезла вам… — она открыла свою сумку, — паштет из печени кролика. Ваш любимый. И свежие эклеры.
Она специально заехала за ними в дорогую лавку, скрипя зубами от злости на потраченное время, но ее лицо изображало ангельскую заботу.
— Умница, — его глаза слезились. — Никто обо мне так не заботится.
Вероника подавила зевок. «Обхаживать» этого старика было утомительно. Он требовал внимания, как капризный ребенок, но при этом обладал железной хваткой.
Ее сестра Катя как-то сказала: «Ника, мне его жаль. Он такой беспомощный».
Вероника тогда только рассмеялась. Беспомощный. Этот «беспомощный» владел тремя объектами коммерческой недвижимости в центре и коллекцией антиквариата, запертой в том самом бюро.
Катя. Вечная Катя. Простая, как ромашка, со своими глупыми принципами и работой в благотворительном фонде.
Ника даже приводила ее пару раз.
— Познакомься, Борис Сергеевич, это моя младшая сестра. Поможет мне шторы перевесить.
Катя тогда возилась с тяжелой тканью, а старик не сводил с нее глаз.
— У вас добрые руки, Катерина, — проскрипел он.
Ника не придала этому значения. Для нее Катя была фоном. Удобным, но неважным.
— Деточка, — голос старика вернул ее в настоящее.
— Да, Борис Сергеевич?
Он посмотрел на нее долгим, оценивающим взглядом. В его тусклых глазах на секунду мелькнуло что-то острое, совсем не старческое.
— Выходи за меня замуж.
Вероника замерла. Она ждала этого. Она вела его к этому полгода.
Все ее существо наполнилось ликованием, холодным и чистым, как бриллиант.
Она опустила глаза, изображая смущение.
— Борис Сергеевич… Я… Я даже не знаю, что сказать.
— Скажи «да», — он улыбнулся, показав идеально ровные, явно не свои зубы. — Я хочу, чтобы ты была моей женой. Чтобы все было твое.
Все будет мое.
Эта мысль взорвалась в ее голове фейерверком.
— Да, — прошептала она, беря его сухую руку в свою. — Я согласна.
Следующие две недели превратились для Вероники в тугой комок предвкушения.
Она немедленно занялась организацией. Борис Сергеевич был на удивление покладист.
— ЗАГС? Деточка, выбери любой. Только давай без… — он поморщился, — без этой ярмарки. Тихо. Ты, я и свидетели.
Его покорность настораживала и радовала одновременно. Он вел себя как человек, полностью сдавшийся на милость победителя.
Но Вероника была не так проста. Ей нужны были гарантии.
— Борис Сергеевич, милый, — начала она как-то вечером, массируя его сухие плечи. — Мы же современные люди.
— О да, деточка. Особенно я, — хмыкнул он.
— Я о… формальностях. О брачном договоре.
Она ожидала чего угодно: возмущения, торга, старческого упрямства.
Он лишь посмотрел на нее снизу вверх.
— Договор? Ты мне не доверяешь, Ника?
— Что вы! — она прижала его голову к своей груди. — Я доверяю вам абсолютно. Но… это для моего спокойствия. Чтобы я чувствовала себя защищенной.
Он вздохнул.
— Хорошо. Будет тебе договор. Составь его сама, как считаешь нужным. Принеси мне, я все подпишу.
Вероника не поверила своим ушам. Все подпишу.
Она провела два дня с лучшим юристом по разводам. Тот потирал руки от удовольствия, диктуя формулировки.
— Это не договор, Вероника Андреевна, это крепость, — ухмылялся он. — Он будет голый, как сокол. Все, что нажито им до брака и во время брака, в случае развода или его… кхм… кончины… переходит вам. Безусловно.
Договор, который они составили, был шедевром.
Она принесла ему документ на следующий день. Ее руки слегка дрожали.
Он сидел в своем кресле-троне, укутанный в плед, и читал какую-то книгу в старинном переплете.
— А, вот и наша… конституция, — он отложил книгу.
Он взял у нее листы.
Вероника затаила дыхание. Сейчас он начнет читать. Сейчас он взорвется.
Он даже не пробежал глазами по строчкам.
Он просто взял со стола ручку, медленно, с усилием открутил колпачок и вывел внизу свою витиеватую подпись.
— Довольна, моя хищница? — спросил он, улыбаясь.
Слово «хищница» неприятно резануло слух. Он что, издевается?
Но его глаза были теплыми, чуть слезящимися. Нет. Просто дряхлый старик, влюбленный, как мальчишка.
Она поцеловала его в морщинистый лоб.
— Я самая счастливая женщина на свете, Боря.
Она убрала договор в сумку. Дело сделано.
Теперь оставалось одно. Бюро.
— Милый, — проворковала она, — ты обещал. Свадебный подарок.
Ее пальцы прошлись по резной крышке.
— Не торопись, деточка, — он погрозил ей пальцем. — Договорились же. После ЗАГСа.
Его голос был мягок, но в нем прозвучала сталь.
Это ее взбесило. Что он там прячет? Но она улыбнулась.
— Хорошо. Я умею ждать.
Оставался последний штрих — свидетели.
Она позвонила сестре.
— Катя, привет. У меня новость. Я выхожу замуж.
В трубке повисло долгое, тяжелое молчание.
— Ника… — голос Кати был испуганным. — За кого?
— За Бориса Сергеевича.
Снова молчание. Потом тихий, сдавленный всхлип.
— Катя, ты плачешь? — раздраженно спросила Вероника.
— Ника, не делай этого, — прошептала сестра. — Пожалуйста. Он… он не тот, за кого себя выдает. Он… он наблюдает за тобой.
Вероника рассмеялась.
— Что значит «наблюдает»?
— Он задавал мне вопросы… о твоей прошлой работе, с которой ты ушла со скандалом. О твоих… друзьях. Ника, мне страшно.
— А ты, значит, все ему и выложила? Ты, со своей благотворительностью и старыми свитерами?
— Я ничего не сказала! — голос Кати дрогнул. — Я просто… я просто чувствую. Пожалуйста, Ника…
— Слушай сюда, — голос Вероники стал ледяным. — Мне не нужны твои советы. Мне нужен свидетель. В эту субботу, в одиннадцать, во Дворце бракосочетания.
— Я не могу, — твердо сказала Катя. — Я не буду в этом участвовать.
— Что ж. Тогда можешь считать, что сестры у тебя больше нет.
Вероника была готова нажать отбой, но Катя торопливо ответила:
— Я приду. Я приду.
Вероника улыбнулась и повесила трубку.
Все. Мышеловка захлопнулась.
В ночь перед свадьбой она не спала. Она стояла у окна в своей съемной квартире и смотрела на город.
Она перебирала в уме все: квартиру старика, три этажа на Тверской, дачу в Серебряном Бору. И, конечно, тайны бюро.
Завтра все это станет ее.
Она приложила ладонь к холодному стеклу.
Завтра начнется ее настоящая жизнь.
Субботнее утро было серым и промозглым, но Веронике казалось, что сияет солнце.
Она выбрала не свадебное платье, а строгий брючный костюм цвета слоновой кости от известного дизайнера. Он сидел на ней как вторая кожа. Ничего лишнего. Это была ее форма для подписания главного контракта в жизни.
Она вызвала такси бизнес-класса. Водитель молча открыл ей дверь.
Дворец бракосочетания был почти пуст.
Катя уже была там. Она стояла у окна в нелепом сером пальто, которое делало ее похожей на мышку. Глаза красные, опухшие.
«Жалкое зрелище», — подумала Вероника, проходя мимо.
— Ты опоздаешь на собственную казнь, — прошептала Катя ей вслед.
— Не каркай, — бросила Вероника, не оборачиваясь.
Ровно в одиннадцать в холл вошел Борис Сергеевич. Он был не в инвалидном кресле, которое начал использовать в последнее время, а пришел сам, опираясь на трость.
На нем был дорогой, идеально сидящий темно-синий костюм, который Вероника никогда раньше не видела. Он выглядел… моложе. И опаснее.
Рядом с ним шел незнакомый Веронике мужчина в очках и с портфелем. Его свидетель.
— Деточка, — Борис Сергеевич взял Веронику под руку. Его рука была сухой, но сильной. — Ты великолепна. Как всегда.
Его взгляд скользнул по Кате.
— Катерина. Спасибо, что пришли разделить нашу радость.
Катя отшатнулась, как от удара.
Их пригласили в малый зал.
Регистраторша, уставшая женщина с фиолетовыми волосами, начала бубнить заученный текст про корабль семьи, уважение и любовь.
Вероника ее не слушала. Она смотрела на лепнину на потолке и думала о том, что первым делом сделает ремонт в квартире старика. Выбросит эти пыльные портеры. И откроет бюро.
— …согласны ли вы, Борис Сергеевич Полянский, взять в жены Веронику Андреевну Скворцову?
— Да, — его голос прозвучал неожиданно твердо и ясно.
— …согласны ли вы, Вероника Андреевна Скворцова, взять в мужья Бориса Сергеевича Полянского?
— Да, — ее голос был полон триумфа.
— Обменяйтесь кольцами.
Они надели друг другу простые золотые ободки. Вероника с трудом натянула кольцо на его опухший сустав.
— Объявляю вас мужем и женой. Можете поздравить друг друга.
Мужчина с портфелем и Катя что-то подписали в книге.
Вероника повернулась к своему мужу. Она приготовила свою самую нежную улыбку. Все. Победа.
Он взял ее руки в свои.
Его глаза смотрели прямо в ее. И в них не было ни слезливости, ни дряхлости. В них был холодный, насмешливый ум.
Он улыбнулся. Той самой улыбкой, которую она видела на нем, когда он подписывал брачный договор.
— Ну вот, моя любовь, — сказал он, чуть сжимая ее пальцы.
Она ждала. Сейчас он скажет, что ключ от бюро у него в кармане.
— Я так долго ждал этого момента, — продолжил он. — Я должен был сделать тебе настоящий свадебный подарок.
— Боря… — начала она, уже предвкушая.
— Я привел все свои дела в идеальный порядок, — его голос был тихим, но каждое слово впивалось в нее, как игла. — Как ты и хотела.
Он сделал паузу, наслаждаясь моментом.
— Я все переписал на твою сестру.
Воздух в зале закончился.
Улыбка застыла на лице Вероники, превратившись в уродливую гримасу.
— Что?
— Все до копейки, деточка, — он погладил ее руку. — Квартиру. Здания на Тверской. Дачу. Даже то самое бюро, которое тебе так нравилось. Теперь это все принадлежит Катерине.
Вероника медленно повернула голову.
Катя стояла, закрыв лицо руками, и ее плечи тряслись от беззвучных рыданий.
Первым, что Вероника почувствовала, была не ярость. Это было недоумение.
Она выдернула свои руки из его.
— Что за… шутки, Боря?
А потом ее мозг заработал с прежней, хищной скоростью.
Она посмотрела на него и рассмеялась. Коротко, лающе.
— Старый дурак. Ты правда думаешь, что это что-то меняет?
Ее рука нырнула в сумочку и извлекла сложенный вчетверо документ. Тот самый брачный договор.
— Ты, наверное, от старости забыл, что подписал? — она ткнула пальцем в бумагу. — «Все имущество, принадлежащее супругу…» Ты мой муж! А это значит, что все, что ты только что ей «переписал», автоматически становится моим!
Она победно посмотрела на него. Шах и мат.
Но Борис Сергеевич не выглядел испуганным. Он выглядел… довольным.
— Ах, договор, — протянул он. — Прекрасный документ. Шедевр юридической мысли. Я восхищен.
Он кивнул своему свидетелю, тому самому мужчине с портфелем.
Мужчина в очках шагнул вперед и открыл портфель.
— Алексей Петрович Вольский, нотариус, — представился он сухим, как шелест бумаги, голосом. — Спешу вас огорчить, Вероника Андреевна.
Он достал несколько папок.
— Все дарственные на имя Катерины Андреевны Скворцовой были подписаны, зарегистрированы и вступили в законную силу вчера.
Вероника вцепилась взглядом в гербовые печати.
— На момент заключения вашего брака, — продолжил нотариус, — ровно в одиннадцать ноль-ноль по московскому времени, Борис Сергеевич Полянский являлся… — он заглянул в свои бумаги, — владельцем одного шерстяного костюма, пары ботинок и двух золотых колец.
Он улыбнулся.
— Ваш брачный договор, который вы так любезно подписали у Бориса Сергеевича не глядя, абсолютно законен. Вы имеете полное право на половину этого имущества.
Земля ушла из-под ног Вероники.
Вчера. Он сделал это вчера.
Она повернулась к Кате. Та наконец оторвала руки от лица.
— Ты… — прошипела Вероника. — Ты!
— Прости, Ника, — прошептала Катя.
— Это ты все подстроила! Ты, серая мышь!
— Я не хотела! — Катя отступила на шаг. — Он сам пришел ко мне. Месяц назад.
— Я пришел, — подтвердил Борис Сергеевич, с удовольствием наблюдая за сценой.
— Он показал мне… — Катя снова заплакала, — он показал мне твои… твои заметки. План. Что ты будешь делать, когда… когда он станет совсем плох. Как ты будешь продавать коллекцию из бюро… Как ты будешь сдавать его в… пансионат.
У Вероники перехватило дыхание. Откуда? Ее личный ноутбук.
— Я сорок лет проработал в аналитическом отделе, деточка, — тихо сказал Борис Сергеевич. — Я читаю людей. А когда у меня появились сомнения, я нанял тех, кто читает ноутбуки.
Он усмехнулся.
— Особенно, когда их хозяйки так неосторожно пользуются моим компьютером в кабинете и забывают выйти из своих облачных хранилищ. Ты оставила там свой «план» открытым.
Он подошел к Кате и отечески приобнял ее за плечи.
— Катерина не хотела. Она умоляла меня просто… поговорить с тобой. Она до последнего верила, что в тебе есть что-то хорошее.
Он посмотрел на Веронику.
— Но я-то знаю, что нет.
Вероника стояла, как каменная. Ее идеальный костюм цвета слоновой кости вдруг стал тесным, колючим.
— И что теперь? — спросила она мертвым голосом. — Вы будете жить вместе? Эта святоша и ты?
— О, нет, — Борис Сергеевич покачал головой. — Мы с Катериной заключили еще один договор. Не так ли, Алексей Петрович?
Нотариус снова полез в портфель.
— Соглашение, — объявил он. — По которому Катерина Андреевна Скворцова немедленно передает все полученное в дар имущество… — он сделал паузу, — в управление благотворительного фонда, основанного Борисом Сергеевичем. Того самого, где она и работает.
Вероника уставилась на сестру.
— Ты… ты отдала… все?
— Оно никогда не было моим, Ника, — тихо ответила Катя. — Я просто… Я не могла позволить тебе уничтожить все. Это были не просто деньги. Это была его жизнь.
Вероника поняла.
Ее обыграли.
Ее обвели вокруг пальца двое людей, которых она считала ничтожествами. Дряхлый старик и серая мышь.
Они использовали ее же оружие — ее жадность, ее уверенность в своем превосходстве.
— Ну что ж, — Борис Сергеевич поправил манжеты. — Кажется, дела закончены. Алексей Петрович, нас ждет столик в «Метрополе».
Он повернулся к Веронике.
— Жена. Ты была права. Мы — современные люди. И у нас будет современный брак. Гостевой. Ты можешь идти, куда хочешь.
Он улыбнулся ей на прощание.
— Кстати, о бюро. Там действительно были только письма. Письма моей покойной жены. Катерина обещала передать их в музей.
Он и нотариус вышли из зала.
Остались только сестры.
Вероника смотрела на Катю. В ней не было ярости. Только выжженная, ледяная пустота.
— Поздравляю, — сказала Вероника. — Ты спасла мир.
Она развернулась и пошла к выходу.
Дорогой костюм шуршал. Ее шаги гулко отдавались в пустом зале.
Она вышла на улицу. Моросил мелкий, противный дождь.
Вероника сняла с пальца кольцо. Простое золотое кольцо. Единственное, что она получила от этого брака.
Она посмотрела на него.
Потом ее пальцы разжались, и кольцо упало в грязную лужу у бордюра.
Она подняла воротник и пошла в никуда.
Прошел год.
Борис Сергеевич Полянский скончался через три недели после свадьбы.
Тихо, во сне. Его похоронами занимался нотариус Вольский и Катя.
Надгробие на его могиле, рядом с его покойной женой, было скромным. «Аналитик. Филантроп. Муж».
Фонд, получивший его состояние, развернул бурную деятельность.
Катя больше не была «серой мышью». Она была Катериной Андреевной, распорядителем многомиллионного капитала.
Она не переехала в модный офис. Фонд по-прежнему ютился в том же полуподвальном помещении, но теперь они выкупили весь этаж.
Только теперь у них были деньги.
Деньги на операции детям, на приюты для животных, на поддержку стариков. Катя работала по шестнадцать часов в сутки.
В ее кабинете стояла фотография: они с Никой, маленькие, в одинаковых платьицах.
Она так и не простила себя. Не за то, что сделала, а за то, что почувствовала в тот день в ЗАГСе.
Она почувствовала триумф.
Этот триумф, мимолетный и горький, теперь был ее вечным наказанием и ее топливом. Она искупала его, помогая другим.
Она больше никогда не видела свою сестру.
Вероника исчезла. Первые пару месяцев она пыталась судиться.
Она пришла к тому самому юристу, что составлял ей «крепость».
Он выслушал ее, изучил дарственные и развел руками.
— Вероника Андреевна, вас красиво и, главное, абсолютно законно обезоружили. Дарственные были подписаны до вступления брака в силу. Ваш договор распространяется на имущество, которого у вашего мужа на тот момент уже не было. Мне жаль.
Он выставил ей счет за консультацию.
Деньги от продажи машины и украшений таяли.
Хозяин съемной квартиры, не получив оплату за два месяца, выставил ее вещи на лестничную клетку.
Ей пришлось продать последнюю дизайнерскую сумку, чтобы заплатить за койку в дешевом хостеле.
Веронике пришлось искать работу.
Ее нашли через полгода в парфюмерном отделе дорогого универмага.
Она стояла за сияющим стеклянным прилавком, все в том же идеальном костюме, только теперь это была униформа. Его выдали на складе.
Ее руки, когда-то созданные для бриллиантов, теперь ловко упаковывали флаконы в шуршащую бумагу.
Она все так же была красива. Но красота ее стала жесткой, эмалевой. Как у манекена.
Она продавала ароматы, похожие на тот, что носила сама. Цитрусовые, дорогие.
Она улыбалась женщинам, которых раньше презирала. Она говорила: «Прекрасный выбор», «Вам очень идет».
Иногда она ловила свое отражение в зеркальных витринах.
Она видела женщину, запертую в клетке из стекла и света.
Она все еще была Вероникой Андреевной Полянской. Женой. Вдовой.
Борис Сергеевич не подал на развод. И она тоже. Это была его последняя насмешка.
Она получила его имя. И больше ничего.
Однажды вечером, перед закрытием, она увидела, как мимо витрины прошла Катя.
Она не узнала ее сразу.
Катя была в простом, но дорогом кашемировом пальто. Она несла кожаный портфель и выглядела уставшей, но сильной. Уверенной.
Катя ее не заметила. Она прошла мимо, села в скромную, но приличную служебную машину с водителем и уехала.
Вероника отвернулась.
— Девушка, — окликнула ее полная дама в мехах, — вы меня слышите? Я просила вас показать мне вон тот, с золотой крышкой.
Вероника медленно моргнула, сбрасывая оцепенение.
Она повернулась к клиентке и улыбнулась своей самой ослепительной, самой мертвой улыбкой.
— Конечно. Это наш лучший аромат.
