— Марина, мне нужно, чтобы вы взяли Лизу к себе. На время.
Фраза, брошенная Тамарой Павловной с порога, повисла в прихожей, плотная и неуместная, как ком мокрой ваты. Марина застыла с полотенцем в руках, которым собиралась протереть пыль с комода. Свекровь никогда не просила. Она требовала, советовала, осуждала молчанием, но не просила. А тут — «нужно, чтобы вы взяли». Не «не могла бы ты», а почти приказ, завёрнутый в неуклюжую форму просьбы.
— Какую Лизу? — Марина наконец отмерла, сдвинув брови. Она перебрала в уме всех родственников. Была двоюродная тётка Лидия в Саратове, но ей было под семьдесят.
Тамара Павловна прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Её движения были, как всегда, выверенными и экономными. Сухая, поджарая, с гладко зачёсанными седыми волосами, собранными в тугой узел на затылке, она напоминала строгую учительницу старой закалки. Даже её платье — тёмно-синее, без единой лишней детали — казалось униформой. Она оглядела комнату цепким взглядом, который всегда заставлял Марину чувствовать себя неряшливой школьницей.
— Лиза — дочь моей покойной племянницы, Кати. Внучка моей сестры Веры, — отчеканила она, ставя на пол небольшую, но явно тяжелую сумку.
Марина молчала. Про сестру Веру она слышала мельком. Та умерла много лет назад, оставив после себя какие-то долги и невнятную историю о прогоревшем бизнесе. Её дочь Катя, как следовало из обрывков семейных легенд, тоже не отличалась житейской мудростью и рано ушла из жизни. Но была ещё и внучка. Об этом никто никогда не говорил.
— И где она? Эта Лиза?
— Внизу. В машине ждёт, — свекровь посмотрела на Марину в упор. — У неё умерла вторая бабушка. Та, что её растила. Больше у неё никого нет. Кроме меня.
Сердце у Марины неприятно ёкнуло. Она посмотрела на закрытую дверь, за которой скрывался их с Олегом мир — тихий, предсказуемый, выстроенный по кирпичику за десять лет брака. Двухкомнатная квартира, выплаченная ипотека, размеренные вечера. И в этот мир сейчас собирались впустить совершенно чужого, незнакомого подростка.
— Постойте, Тамара Павловна. А вы? Почему она не может пожить у вас?
— У меня неподходящие условия, — коротко бросила свекровь, и в её голосе прозвучал металл. — Олег в курсе. Я ему звонила.
Это был удар под дых. Олег в курсе. Олег, её муж, знал и ничего ей не сказал. Он уехал в командировку на три дня, оставив её одну разбираться с этим сюрпризом. Марина почувствовала, как к щекам приливает кровь.
— Он сказал, что вы не будете против, — добавила Тамара Павловна, словно читая её мысли. — Вы же добрый человек, Марина.
Эта фраза, сказанная без тени тепла, прозвучала как манипуляция. Марина сцепила зубы. Добрый человек. Это означало — безотказный. Тот, на кого можно свалить неудобную проблему.
— Я сейчас за ней схожу, — не дожидаясь ответа, заявила свекровь и вышла, оставив Марину наедине с тяжелой сумкой и ещё более тяжелыми мыслями.
Через пару минут дверь снова открылась. На пороге стояла Тамара Павловна, а за её спиной пряталась девушка. Лет шестнадцати, не больше. Худая, угловатая, в мешковатой чёрной толстовке с капюшоном, натянутым почти на глаза. Из-под капюшона торчали пряди выбеленных, почти белых волос с отросшими тёмными корнями. Взгляд исподлобья, колючий, настороженный. В руках она сжимала лямку рюкзака так, что пальцы побелели. Но не так, как пишут в романах. Просто сильно сжимала.
— Это Лиза. Лиза, это Марина, жена Олега, — представила их Тамара Павловна тоном, которым объявляют остановки в электричке.
Лиза не сказала ни слова. Только скользнула по Марине быстрым, оценивающим взглядом и снова уставилась в пол. От неё пахло пылью, дорогой и застарелым горем.
— Проходи, — Марина постаралась, чтобы голос звучал ровно. — Твоя комната будет здесь.
Она показала на дверь маленькой комнаты, которую они с Олегом использовали как кабинет и гостевую. Там стоял диван, стол и шкаф. Лиза, не поднимая головы, прошаркала внутрь и села на край дивана, так и не сняв рюкзак. Словно была готова в любую секунду сорваться с места.
— Я оставлю вас, — сказала Тамара Павловна, уже направляясь к выходу. — Мне нужно уладить кое-какие дела. Позвоню позже.
Дверь за ней захлопнулась. Марина осталась одна с этим молчаливым, ощетинившимся подростком в центре своей квартиры. Она глубоко вздохнула. Олег вернётся через два дня. Два дня. Она справится.
Первый вечер прошёл в гнетущей тишине. Марина предложила ужин. Лиза молча покачала головой. Марина показала, где ванная. Лиза молча кивнула. Она так и сидела на диване, пока не стемнело, а потом просто легла, не раздеваясь, и отвернулась к стене. Марина чувствовала себя тюремным надзирателем. Присутствие девочки было физически ощутимым, оно давило, заполняло собой всё пространство. Её тишина была громче любого крика.
На следующий день стало не легче. Лиза по-прежнему почти не выходила из комнаты. Марина слышала, как из-за двери доносится тихая музыка из наушников. Она оставляла еду на столе у двери комнаты, как для дикого зверька. Тарелки потом оказывались в раковине, вымытые. Это был единственный знак коммуникации.
Марина пыталась работать — она была редактором-фрилансером, — но не могла сосредоточиться. Мысли постоянно возвращались к Олегу. Как он мог? Просто поставить её перед фактом. Сообщение от него пришло только к вечеру: «Мариш, прости, не успел предупредить. Мама всё объяснила? Это ненадолго. Вернусь — всё обсудим. Целую».
«Ненадолго». Это могло означать неделю. Месяц. Год. Марина почувствовала, как внутри закипает глухое раздражение. Она подошла к двери комнаты Лизы и тихонько постучала.
— Лиза? Ты голодна?
Молчание.
— Лиза, я знаю, что тебе тяжело. Но нам как-то нужно вместе жить. Хотя бы временно.
Дверь приоткрылась. Лиза посмотрела на неё всё тем же колючим взглядом.
— Мне ничего не нужно, — голос у неё оказался низким, с хрипотцой. — Я могу и на вокзале посидеть.
— Глупости не говори, — отрезала Марина, сама удивившись своей резкости. — Ни на какой вокзал ты не пойдёшь. Иди ужинать. Я приготовила курицу.
К её удивлению, Лиза вышла. Они ели молча. Марина смотрела, как девочка механически работает вилкой, глядя в тарелку. Она была похожа на испуганную птицу с подбитым крылом. И эта беззащитность, смешанная с подростковой дерзостью, тронула что-то внутри Марины.
Вечером, когда Лиза уже ушла в свою комнату, Марина заметила, что девочка оставила на кухонном столе свой телефон. Старенький, с трещиной на экране. Он завибрировал. На экране высветилось: «Тамара». Марина не собиралась подслушивать, но телефон лежал прямо перед ней. Она отошла, но любопытство взяло верх. Почему Тамара Павловна звонит Лизе, а не ей?
Она вернулась на кухню. Телефон снова завибрировал. Марина нахмурилась. Она взяла его в руки, просто чтобы переложить, и случайно задела экран. Открылся чат. Последнее сообщение от Тамары было видно целиком: «Никому ничего не говори про квартиру. Особенно Марине. Просто сиди тихо. Я всё решу».
Марину словно холодной водой окатили. Какую квартиру? Почему она не должна знать? Тревога, до этого бывшая просто фоном, превратилась в набат.
На следующий день вернулся Олег. Он выглядел уставшим, но постарался улыбнуться, входя в квартиру.
— Ну, как вы тут? — он обнял Марину, но она не ответила на объятие.
— Олег, нам нужно поговорить, — сказала она тихо, когда он разулся.
Они прошли на кухню. Марина закрыла дверь.
— Что всё это значит? Почему ты мне ничего не сказал?
— Мариш, всё так внезапно получилось, — начал он примирительно. — Мать позвонила, когда я уже в поезде сидел. У девочки бабушка умерла, её выселяют из служебной квартиры, идти некуда. Мать говорит, у неё ремонт, пыль, грязь, куда там ребёнка с аллергией…
— С какой аллергией? — перебила Марина. — Она не говорила ни про какой ремонт и ни про какую аллергию. Она сказала «неподходящие условия».
Олег нахмурился.
— Ну, может, я что-то перепутал в спешке. Суть-то не в этом. Девчонке нужна помощь. Мы же не звери. Она поживёт у нас месяц-другой, а там мать что-нибудь придумает.
— Она что-то говорила про квартиру, — Марина смотрела прямо ему в глаза. — Какую-то квартиру, о которой я не должна знать.
Олег отвёл взгляд.
— Да ерунда какая-то. Наверное, речь о той, откуда её выселили. Старушечья квартира, государственная. Не бери в голову.
Но Марина видела, что он что-то недоговаривает. Его уверенность была напускной. Он тоже был в этой истории не до конца.
Следующие дни превратились в странную игру. Марина пыталась разговорить Лизу, но та оставалась замкнутой. Олег делал вид, что всё в порядке, и всячески избегал разговоров о будущем. Тамара Павловна звонила каждый вечер — но не Марине, а Лизе. После этих разговоров девочка становилась ещё более мрачной и уходила в себя.
Марине казалось, что она живёт на пороховой бочке. Однажды, убирая в комнате Лизы (та была в школе — Тамара Павловна быстро устроила её в ближайшую), она увидела под диваном старую картонную папку. Видимо, выпала из сумки. Руки сами потянулись к ней. Сгорая от стыда, Марина открыла её.
Внутри лежали документы. Свидетельство о смерти какой-то пожилой женщины — Антонины Григорьевны Волковой. Той самой, второй бабушки. И завещание. Завещание, в котором Антонина Григорьевна оставляла свою однокомнатную квартиру своей единственной внучке, Елизавете Игоревне Кравцовой. И адрес. Квартира была не служебной. Она была в собственности.
Мир Марины перевернулся. Значит, Олег солгал. Или Тамара Павловна солгала ему. Девочку не выселяли. У неё было своё жильё. Так почему она здесь?
Ответ пришёл сам собой, холодный и уродливый. Тамара. «Я всё решу». Она что-то задумала с этой квартирой.
Вечером, когда Олег вернулся с работы, Марина положила перед ним копии документов, которые успела сделать.
— Что это? — спросил он, хмуро глядя на бумаги.
— Это квартира Лизы. Та самая, «служебная», из которой её якобы выселяют. Она в её собственности по завещанию.
Олег долго смотрел на бумаги, потом поднял на Марину растерянный взгляд.
— Я не понимаю. Мама сказала…
— Твоя мама солгала, Олег. Она солгала тебе, а ты солгал мне. Вопрос — зачем? Зачем ей нужно было привезти Лизу сюда, если у девочки есть свой дом?
Он молчал. Было видно, как в его голове борются две картины мира: одна, где его мать — строгая, но справедливая женщина, и другая, новая, где она — лгунья, преследующая непонятные цели.
— Я поговорю с ней, — наконец сказал он.
На следующий день была суббота. Тамара Павловна приехала сама. Без звонка. С порога она окинула всех тяжёлым взглядом и прошла на кухню, давая понять, что разговор будет там. Лиза тут же шмыгнула в свою комнату.
— Я слышала, у вас появились вопросы, — сказала она, садясь за стол. Она смотрела на Марину, полностью игнорируя сына.
— Да, появились, — твёрдо ответила Марина. — Почему Лиза здесь, если у неё есть своя квартира?
Тамара Павловна криво усмехнулась.
— Квартира. Громко сказано. Убитая однушка на окраине. К тому же, девочке нет восемнадцати. Кто будет заниматься оформлением, коммуналкой? Кто будет следить, чтобы она не привела туда сомнительную компанию и не связалась с чёрными риелторами? Ей нужен опекун. Я подала документы на опекунство.
— Опекунство? — ахнула Марина. — Но зачем? Чтобы что? Сдать её квартиру, а деньги забирать себе?
Воздух на кухне загустел. Олег вжался в стул.
— Не говори того, чего не понимаешь, — голос Тамары Павловны стал ледяным. — Эти деньги пойдут на её же будущее. На образование. Я действую в её интересах. А пока она несовершеннолетняя, ей лучше пожить в нормальной семье. У вас.
— В нормальной семье, построенной на лжи? — не выдержала Марина. — Вы всё это с самого начала задумали! Забрать её сюда, чтобы спокойно провернуть свои дела с её квартирой!
— Я забочусь о будущем своей семьи! — впервые повысила голос Тамара Павловна. — Моя сестра Вера и её дочка Катя были… непрактичными. Они всё потеряли. Я не позволю, чтобы и эта повторила их судьбу! Я спасаю её от самой себя!
— Спасаете, отбирая у неё единственное, что ей осталось? — голос Марины дрожал от гнева. — Она сирота, а вы хотите нажиться на её горе!
— Олег! — властно произнесла Тамара Павловна, поворачиваясь к сыну. — Скажи своей жене, чтобы она не лезла не в своё дело. Это дело нашей семьи.
Наступила тишина. Марина посмотрела на мужа. В его глазах была паника. Он метался между матерью, которую привык слушаться всю жизнь, и женой, правоту которой он не мог не видеть.
— Мам… Марина права, это выглядит нехорошо, — промямлил он. — Может, не надо с опекунством? Пусть квартира просто стоит до её восемнадцатилетия.
— «Просто стоит»? — передразнила Тамара Павловна. — А платить за неё кто будет? Вы? Или эта соплячка? Я всё продумала. Так будет лучше для всех.
Она встала, давая понять, что разговор окончен.
— Лиза остаётся у вас, пока не решится вопрос с опекой. И я не хочу больше слышать никаких возражений.
Когда за ней закрылась дверь, Марина повернулась к Олегу.
— И это всё? Это всё, что ты смог ей сказать? «Выглядит нехорошо»?
— Марин, ну что я могу? Это же моя мать! Она не со зла, она просто… такая. Она считает, что так правильно.
— Правильно — обмануть ребёнка? Олег, открой глаза! Она просто хочет забрать её деньги!
— Это не доказано! — почти крикнул он. — Ты делаешь из неё чудовище! Может, она и правда хочет как лучше!
— Нет, Олег. Это ты не хочешь видеть правды, потому что тебе страшно. Страшно признать, что твоя мать — подлый, расчётливый человек. Легче поверить в её «заботу» и сделать вид, что всё в порядке.
Она смотрела на него и видела перед собой не своего любимого мужчину, не надёжную опору, а чужого, слабого человека, который до смерти боится пойти против материнской воли. И в этот момент что-то сломалось. Непоправимо. Десять лет их спокойной, предсказуемой жизни рассыпались в пыль.
— Я не буду в этом участвовать, — сказала она тихо, но твёрдо. — Я не позволю ей обмануть эту девочку, пока она живёт в моём доме.
— И что ты собираешься делать? Воевать с моей матерью? — в его голосе был страх.
— Я собираюсь защитить ребёнка. Раз уж больше некому.
Ночью она не спала. Она лежала рядом с Олегом, который делал вид, что спит, и чувствовала между ними пропасть. Утром она встала с готовым решением. Она нашла в интернете телефон бесплатной юридической консультации для подростков, оказавшихся в трудной ситуации.
Она постучала в дверь к Лизе. Девочка сидела на диване, обняв колени. Она всё слышала.
— Лиза, — Марина села рядом. — Твоя бабушка Тамара хочет стать твоим опекуном и распоряжаться твоей квартирой. Ты этого хочешь?
Лиза подняла на неё глаза. В них больше не было колючек. Только страх и растерянность. Она отрицательно покачала головой.
— Я… я боюсь её, — прошептала она. — Она всегда была такая. Когда мама была жива, она всё время говорила ей, что она всё делает не так.
— Я понимаю, — сказала Марина. — У тебя есть выбор. Ты можешь бороться за себя. Я нашла юристов, они могут помочь. Но решение за тобой. Я не могу принять его за тебя.
Лиза долго молчала, глядя в окно. Потом медленно кивнула.
— Хорошо.
С этого дня их квартира превратилась в поле битвы. Тихой, подковёрной, но от этого не менее жестокой. Марина помогала Лизе связываться с юристами, собирать документы. Олег ходил по дому тенью, разрываемый между молчаливым укором жены и гневными звонками матери, которая чувствовала, что ситуация выходит из-под контроля.
Финал наступил через месяц. Пришёл официальный отказ в опекунстве для Тамары Павловны. Основанием послужило заявление самой Лизы и заключение органов опеки, которые после беседы с девочкой и юристом пришли к выводу, что действия потенциального опекуна могут нанести вред интересам ребёнка. Квартиру до совершеннолетия Лизы решено было законсервировать, назначив временного ответственного из госслужбы для контроля за её состоянием и оплатой счетов со специального счёта.
В тот вечер Олег пришёл домой поздно. Он был бледен.
— Мать звонила, — сказал он с порога. — Она сказала, что я вырастил змею. Что ты разрушила нашу семью.
— Я? — Марина горько усмехнулась. — Я просто не дала ей совершить подлость.
— Ты пошла против моей матери! Ты настроила против неё всех! Ты унизила её! — он срывался на крик.
— А она не унизила тебя, когда заставила врать мне? Она не унизила эту девочку, когда попыталась её обокрасть? Почему ты видишь только её унижение?
— ПОТОМУ ЧТО ОНА МОЯ МАТЬ! — заорал он.
И в этом крике было всё: его бессилие, его страх, его инфантильная преданность. Марина смотрела на него без гнева. Только с ледяной пустотой внутри.
— Да, — сказала она очень тихо. — Она твоя мать. И ты, кажется, так и не вырос.
Она больше ничего не сказала. Она просто пошла на кухню и поставила чайник. Через несколько минут туда заглянула Лиза. Она молча села за стол. Впервые за всё это время они не чувствовали неловкости. Они были двумя чужими людьми, которых свела вместе чужая подлость. Двумя одиночествами, сидящими за одним столом в квартире, где умерла любовь.
Олег так и стоял в коридоре. Он понял, что проиграл. Проиграл не матери и не жене. Он проиграл самому себе. Но было уже слишком поздно. Стена, выросшая между ним и Мариной в тот день, когда на пороге появилась его мать, оказалась неразрушимой.
