Звук раздираемой липучки на корсете был для Ольги ненавистнее скрежета мела по стеклу, он въелся в подкорку, став саундтреком их утреннего ритуала.
В комнате пахло разогревающей мазью с пчелиным ядом и затхлой пылью, которую Виталий запрещал вытирать, ссылаясь на аллергию от тряпок.
— Осторожнее, Оля, ну куда ты тянешь, это же не резина, это живая плоть! — муж зашипел, картинно закатывая глаза к потолку, словно мученик на средневековой фреске.
Ольга замерла, пережидая вспышку его раздражения, и глубоко вздохнула спертый воздух спальни. Она стояла на коленях перед диваном, сжимая в руках шерстяной, колючий носок грубой вязки, который колол ладони.
— Прости, Виталь, я стараюсь делать все плавно, но у тебя отекли ноги.
— Старается она, — муж тяжело вздохнул, поправляя специальную ортопедическую подушку под поясницей. — У меня там, между прочим, позвонки как хрустальные бокалы, одно неловкое движение — и все, паралич, ты этого хочешь?
Ольга молча разжала пальцы и аккуратно, миллиметр за миллиметром, натянула пятку на его ступню. Мой муж два года изображал недвижимость и не мог нагнуться из-за спины, а я надевала ему носки, завязывала шнурки и поднимала упавшие ложки, боясь дышать.
Это стало ритуалом, утренним жертвоприношением, без которого день не мог начаться. Виталий лежал на своем ложе — сложной системе из валиков и матраса с эффектом памяти, который стоил как половина их кухонного гарнитура.
Он выглядел страдальцем, но страдальцем подозрительно сытым, румяным и удивительно гладким для человека, измученного постоянной болью.
— Спасибо, — буркнул он, когда второй носок наконец занял свое место. — Теперь помоги встать, только умоляю, плавно, без рывков, как с ребенком.
Ольга подставила плечо, которое тут же отозвалось тупой болью, ведь вчера она тащила два пакета с продуктами из супермаркета. Доставка опаздывала, а Виталику срочно требовался свежий фермерский творог определенной жирности.
Муж навалился на нее всей своей массой, и Ольга почувствовала тяжесть девяноста килограммов «хрустальной» плоти. Он кряхтел, стонал, изображая титанические усилия, пока его ноги искали опору на полу.
Наконец, вертикальное положение было принято, и Виталий тут же схватился за поясницу, проверяя, на месте ли его жесткий корсет с ребрами жесткости.
— Ты на дачу сегодня? — спросил он слабым, дребезжащим голосом.
— Надо, Виталь, там малина осыпается, жалко ягоду, пропадет ведь вся. И крышу в сарае сосед обещал посмотреть, надо проконтролировать, чтобы не протекла осенью.
— Езжай, конечно, езжай, ягода важнее мужа, — он скорбно поджал губы. — А я тут… полежу, телевизор посмотрю, если сил хватит пульт держать, может, посплю немного.
Ольга взяла собранный с вечера рюкзак, лямка которого привычно врезалась в уставшее плечо. Она посмотрела на мужа: он уже тянулся к тарелке с бутербродами, стоящей на столике, рассчитанном так, чтобы не нужно было наклоняться ни на градус.
Внутри у Ольги было глухо и темно, никакой злости, только свинцовая, беспросветная усталость. Она вышла в коридор, обулась без ложки — ее собственная спина пока позволяла такие вольности — и шагнула в подъезд.
Лифт не работал, опять сломалась кнопка вызова на их этаже. Ольга поправила рюкзак и пошла пешком с пятого этажа, успокаивая себя тем, что вниз идти всегда легче.
На улице было серо, небо нависало над городом мокрой, грязной ватой, готовой вот-вот прорваться ливнем. Синоптики обещали штормовое предупреждение, но малина ждать не будет, и чувство долга тоже ждать не умеет.
Она села в электричку, пахнущую мокрой псиной и дешевым табаком, и прислонилась головой к холодному стеклу. Телефон пискнул, высвечивая сообщение от Виталия: «Хлеб забыла нарезать, придется ломать руками, надеюсь, не надорвусь».
Ольга закрыла глаза, пальцы сжали телефон так, что пластик чехла жалобно скрипнул. Он не мог нагнуться даже за упавшей салфеткой, но писать язвительные сообщения у него получалось виртуозно и быстро.
Дачный поселок встретил ее враждебно, словно сама природа была против ее приезда. Ветер швырял в лицо пригоршни ледяной воды, а калитка перекосилась — нижняя петля окончательно проржавела и сдалась.
Ольга бросила рюкзак на веранде и сразу пошла в сарай искать пленку, чтобы закрыть разбитое ветром стекло в старом парнике. Грязь чавкала под сапогами, жирная глина налипала тяжелыми комьями, превращая каждый шаг в тренировку тяжелоатлета.
Она возилась с пленкой битый час, пальцы закоченели и почти не гнулись, ветер рвал полиэтилен из рук, словно живое существо. В кармане куртки настойчиво завибрировал телефон, требуя внимания.
Ольга вытерла грязную руку о бок, достала трубку и увидела имя мужа.
— Да? — крикнула она в микрофон, пытаясь перекрыть шум ветра.
— Оль, ты где там? — голос мужа звучал недовольно и требовательно. — Я тут подумал, может, ты мне вечером массаж сделаешь с тем дорогим маслом? А то от лежания все тело затекло, сил нет терпеть.
— Виталий, тут ураган начинается! — Ольга посмотрела на гнущуюся под порывами ветра старую яблоню. — Я парник пытаюсь спасти, стекло выбило!
— Ну зачем так кричать, у меня от громких звуков мигрень начинается моментально. Парник… Что тебе этот парник, железяка и пленка, а муж у тебя один, и он страдает.
Связь прервалась, оставив после себя лишь гудки. Ольга смотрела на темный экран, по которому ползла мутная капля дождя.
Она вдруг почувствовала себя невероятно тяжелой, словно на ней висел не только мокрый плащ, но и этот гнилой дом, и огород, и Виталий со своим корсетом. Ветка старой яблони с сухим треском надломилась и рухнула на крыльцо, перегородив вход.
Грохот был такой, что Ольга невольно присела, закрывая голову руками. Свет в окнах соседних домов погас — оборвало провода.
— К черту, — сказала она вслух, и голос прозвучал хрипло, чуждо. — К черту малину и этот парник.
Она не стала ничего доделывать, просто взяла рюкзак, даже не зайдя в дом переодеться в сухое. Обратная дорога прошла как в тумане, электричка ползла медленно, останавливаясь на каждом перегоне и пропуская встречные составы.
Ольга сидела, тупо глядя на свои грязные резиновые сапоги, с которых на пол стекала бурая жижа. Ей было холодно, болезненный озноб пробирал до костей, заставляя стучать зубами.
Она представляла теплую квартиру, где Виталий, наверное, спит под теплым пледом или смотрит свои бесконечные сериалы про врачей. В квартире тепло, сухо, пахнет чаем и уютом.
Вернувшись с дачи раньше времени, она мечтала только об одном: встать под горячий душ и стоять там час. И чтобы никто не просил чаю, бутербродов или массажа.
Ключ повернулся в замке мягко и бесшумно — Ольга специально смазывала петли неделю назад, чтобы не скрипели и не тревожили чуткий сон «больного». В прихожей горел яркий свет, что было странно, ведь Виталий экономил электричество с маниакальным упорством.
Из гостиной доносились звуки, и это был не бубнеж телевизора. Это была музыка — ритмичная, быстрая латина, с четким боем барабанов и звуком маракасов.
Ольга поставила грязный рюкзак на пол, и грязная лужа тут же начала расползаться по светлому ламинату. Она сняла куртку, сердце почему-то начало биться где-то в горле, отдаваясь пульсом в висках.
Может, врачи приехали, какая-то новая методика реабилитации? Но почему музыка такая громкая и праздничная?
Она прошла по коридору, ступая в носках по мягкому ковру, стараясь не шуметь. Дверь в гостиную была распахнута настежь.
Сцена, которая открылась перед ней, могла бы украсить финал городского конкурса бальных танцев. Мебель была сдвинута к стенам, любимый ортопедический коврик Виталия был свернут в небрежный рулон и задвинут ногой в угол.
Посреди комнаты, сверкая потной лысиной в свете люстры, скакал ее муж. На нем не было ни корсета, ни страдальческой маски.
На нем были только тренировочные брюки и обтягивающая черная майка, которую он не надевал с тех пор, как «слег» с позвоночником. Но он был не один в этом странном танце.
В его руках, изогнувшись дугой в глубоком прогибе, висела женщина в ярком красном платье. Ее ноги в туфлях на шпильке беспомощно болтались в воздухе.
Светлана Андреевна, родная сестра Ольги. Та самая, что якобы уехала на ретрит практиковать обет молчания.
— И раз! И два! Держи спину, Светик! — командовал Виталий голосом, в котором не было и следа страдания.
Он сделал выпад — глубокий, мощный выпад на правое колено, почти касаясь пола. Его спина, та самая «хрустальная» конструкция, которую нельзя было тревожить даже резким вздохом, сейчас пружинила, как стальной трос.
Он подхватил Светлану под бедра, легко, словно она была пушинкой.
— А теперь — поддержка «вертолет»! — рявкнул он с азартом.
И крутанул ее вокруг своей оси. Виталий поднял взрослую женщину весом в шестьдесят килограммов над головой и начал вращаться.
Светлана визжала от восторга, запрокидывая голову.
— Виталька, ты зверь! Ты просто машина! — кричала она сквозь смех. — Ой, держи меня крепче!
Ольга стояла в дверях, с одежды капала холодная вода, пропитывая ковролин. Она смотрела на это представление и чувствовала, как в голове проясняется, словно кто-то протер запотевшее стекло.
Усталость исчезла, холод отступил, уступив место ледяной ясности. Она видела каждое движение мышц на спине мужа — крепких, рабочих мышц, которые явно не знали двух лет бездействия.
Виталий сделал финальное па и застыл в интересной позе: он стоял, отклячив зад, держа Светлану на бедре, а второй рукой картинно указывал в потолок. Музыка стихла, они тяжело дышали, улыбаясь друг другу шальными, пьяными от адреналина улыбками.
Ольга кашлянула — громко, сухо, демонстративно.
Виталий дернулся всем телом, словно получил разряд тока. Светлана ойкнула и соскользнула с его бедра, неуклюже приземлившись на ковер и подвернув ногу.
— Оля? — Виталий застыл, его рука все еще указывала в потолок, как у памятника вождю.
На его лице происходила стремительная, комичная трансформация. Румянец восторга сменялся бледностью животного ужаса, а затем — привычной, заученной маской мученика.
Он схватился за поясницу обеими руками и согнулся в три погибели.
— О-о-ох! — завыл он неестественно громко. — Спазм! Это спазм, нерв защемило! Света, скорую, срочно!
Светлана, сидя на полу и потирая лодыжку, растерянно смотрела то на сестру, то на «больного».
— Оль, ты чего так рано? — глупо спросила она, хлопая накладными ресницами. — У нас тут… это… экспериментальная терапия движением.
— Терапия, — повторила Ольга, пробуя слово на вкус. — Интересно.
Она прошла в комнату, не разуваясь, оставляя грязные следы на дорогом паркете. Подошла к столу, где стояла бутылка коллекционного вина и два бокала со следами помады.
— Хорошая терапия, дорогая. Каберне десятого года? Для расширения сосудов спинного мозга, я полагаю?
Виталий продолжал стонать, но уже тише, косясь на жену. Он пытался боком, крабиком, добраться до спасительного дивана, чтобы принять горизонтальное положение.
— Ты не понимаешь, — просипел он. — Доктор сказал… Клин клином вышибают. Нужна экстремальная нагрузка, чтобы разблокировать седалищный нерв.
— Разблокировать нерв поднятием центнера живого веса с вращением, — кивнула Ольга. — Интересная методика, надо будет запатентовать.
— Оля, не начинай! — встряла Светлана, она уже встала и одергивала платье. — Мы просто танцевали! Виталику стало лучше, он хотел тебе сюрприз сделать к годовщине!
— Сюрприз удался, — Ольга поставила бокал на стол с таким стуком, что ножка треснула.
Она посмотрела на мужа, который уже долез до дивана и пытался натянуть на себя плед, чтобы спрятаться в домике.
— Вставай, — сказала она тихо.
— Я не могу… — проныл Виталий. — У меня приступ, ты же видишь…
— Вставай! — Ольга не кричала, но в ее голосе звенел металл. — Хватит ломать комедию.
Виталий замер, поняв, что старые трюки больше не работают.
— Ты два года пил мою кровь, — сказала Ольга, разглядывая свои руки, где грязь въелась в кожу. — Два года я была твоей сиделкой, кухаркой и носилкой, я работала на двух работах, чтобы оплачивать твоих шарлатанов.
— Это психосоматика! — взвизгнул Виталий, садясь рывком. — У меня бывают ремиссии! Вот сегодня отпустило, а ты пришла и все испортила своей негативной энергией!
Он ткнул в нее пальцем, лицо его перекосилось от злобы.
— Ты меня давишь, ты меня душишь своей заботой, а сама только и ждешь, чтобы я сдох и оставил тебе квартиру! А со Светой мне легко, я с ней летаю!
— Летаешь? — Ольга усмехнулась уголком губ. — Это хорошо, навыки полета тебе пригодятся прямо сейчас.
Она подошла к шкафу и распахнула дверцы. Сгребла с полки охапку его выглаженных рубашек и швырнула на пол.
Туда же полетели брюки, носки — те самые, которые она с такой любовью надевала утром, — и свитера.
— Оля, прекрати истерику! — Светлана попыталась схватить ее за руку.
Ольга стряхнула руку сестры брезгливо, как насекомое.
— А ты, Света, не стой столбом. Помогай своему партнеру, у вас теперь долгий парный танец будет, на всю жизнь.
— Я никуда не пойду! — заорал Виталий, краснея. — Это моя квартира, я здесь живу!
— Твоя? — Ольга остановилась. — Ты забыл, милый? Квартира моей матери, а твоя временная регистрация закончилась месяц назад, я просто забыла продлить.
Виталий побледнел по-настоящему, осознав масштаб катастрофы.
— Ты не выгонишь больного человека на улицу в такой дождь! Это бесчеловечно!
— Ты не больной, Виталий, ты — мастер спорта по вранью. Я только что видела твою произвольную программу, судьи в восторге.
Ольга пошла в прихожую и открыла входную дверь настежь. Холодный сквозняк ворвался в квартиру, раздувая шторы.
— У вас десять минут, — сказала она, глядя на часы. — Потом я вызываю полицию и говорю, что в квартире посторонние. И корсет не забудь, вдруг спину продует на бегу.
Они собирались хаотично, судорожно. Виталий бегал по комнате, запихивая вещи в мусорные пакеты, потому что чемодан Ольга закрыла в кладовке.
Он матерился, угрожал судами, обещал, что она приползет к нему на коленях. Светлана плакала, размазывая тушь по щекам.
— Оля, ну куда мы пойдем сейчас? У меня ремонт в квартире, там пыль!
— К тебе и пойдете, на пятый этаж без лифта. Ты же жаловалась, что лифт меняют, вот и будет кардио.
Виталий замер с пакетом носков в руках, осознавая перспективу.
— Пятый этаж? — переспросил он севшим голосом. — Я не донесу вещи, у меня грыжа!
— Света донесет, она сильная женщина, — отрезала Ольга. — Или ты ее донесешь, вместе с вещами, ты же только что крутил ее вертолетом, справитесь.
Виталий посмотрел на жену, и впервые за два года увидел не удобную функцию «подай-принеси», а чужого человека с жестким взглядом. Он понял: спектакль окончен, занавес упал, зрители требуют возврата денег.
Он молча схватил пакеты.
— Ты пожалеешь, — бросил он, проходя мимо нее в коридоре. — Ты сгниешь тут одна, никому не нужная старая кляча.
Ольга ничего не ответила, она просто с наслаждением захлопнула дверь перед его носом. Щелкнул замок — два оборота, надежно отсекая прошлое.
За дверью слышалась возня, ругань Светланы и быстрые, уверенные шаги Виталия, который спускался по лестнице удивительно бодро. В квартире стало тихо, но это была не гнетущая тишина одиночества.
Ольга сползла по двери на пол, ноги гудели, спина болела немилосердно после дачной глины. Она сидела на полу в прихожей, в грязных штанах, и медленно стянула с себя правый носок, потом левый.
Взгляд упал на забытый в углу «ортопедический валик» Виталия с гречишной шелухой. Ольга потянулась, взяла его и подошла к мусоропроводу на площадке.
Валик улетел в черную бездну с глухим, окончательным звуком.
Ольга вернулась в квартиру, заперла дверь на щеколду и прошла на кухню. На столе осталась недоеденная Виталием палка дорогой сырокопченой колбасы, которую он покупал «только для себя» из-за особой диеты.
Ольга взяла нож, отрезала толстый, неприлично огромный ломоть. Положила его на хлеб, не заботясь о крошках.
Она откусила большой кусок, чувствуя пряный, соленый вкус мяса, который казался сейчас вкуснее любого деликатеса. Она жевала, глядя в темное окно, где бушевал ветер, ломая ветки деревьев.
Впервые за два года ее спина распрямилась сама собой. Не потому что прошла физическая боль, а потому что с шеи наконец-то слезли девяносто килограммов чужого притворства.
Ольга проглотила кусок и спокойно произнесла в пустоту кухни:
— Приятного аппетита, Оля.
