— Я сделаю тебя счастливее всех женщин на земле, — Виктор потянулся ко мне через столик, его пальцы нашли мои. — Знаю, — шепнула я, чувствуя, как в груди разливается тепло.
Мама всегда твердила, что у любви нет глаз. Но забывала добавить главное: мы видим лишь то, что готовы увидеть. А я видела в Викторе всё, о чём мечтала. Статный, с этим его цепким взглядом тёмных глаз и костюмами, сидящими как вторая кожа. Когда он входил в нашу бухгалтерию, время будто замирало. Женщины замолкали на полуслове, кофе остывал в чашках.
Были, конечно, мелочи, которые я старательно не замечала. Как он отменил мою встречу с подругами, потому что «нам нужно больше времени вдвоём». Как проверял мой телефон, объясняя это заботой. Как хмурился, если я надевала слишком короткое платье или слишком яркую помаду. «Ты же моя, зачем тебе привлекать других?» — говорил он, и мне казалось это таким романтичным.
Свадьба вышла как в кино. Ресторан над рекой, живой оркестр, торт в три моих роста. Мама давилась слезами, отец неловко тряс руку Виктора с таким видом, словно породнился с кинозвездой. А я парила где-то под потолком от счастья.
Если бы я знала, что всё закончится за порогом его дома. Особняк на краю города встретил меня гулкой тишиной и запахом дорогого парфюма его матери — Ларисы Павловны.
Через неделю после свадьбы Виктор вернулся за полночь. От него несло виски и духами — не моими. Я спросила, задержался ли он на работе, и его лицо дрогнуло, как будто трескается фарфоровая маска.
— Решила устроить допрос? — он процедил каждое слово, разглядывая меня, как таракана на кухонном полу. — Только попробуй устраивать истерики, и полетишь обратно в свою нору. Мигом.
Я смотрела на него, не узнавая. Где он — мой Виктор с его пятничными чайными розами, с его обжигающим взглядом? Тот, кто шептал мне, что в моих глазах плещется целое море, а потом, прижав к стене, добавлял с хриплой нежностью: «И это море будет только моим — каждая волна, каждый прилив». Теперь я понимала — это не было любовью. Это была жажда обладания.
Наутро он был сама любезность, будто вчерашнего разговора не существовало. Но через день разразилась настоящая буря. Я приготовила ужин — пасту с морепродуктами по рецепту мамы. Лариса Павловна вошла на кухню и поморщилась.
— Что за запах? — она коснулась еды кончиком вилки, будто это была жаба. — Твоя жена готовит как студентка на съёмной квартире.
Виктор даже не попытался меня защитить. Он молча ел, не глядя на меня, словно я была предметом мебели.
Дни превращались в недели. Я пыталась быть идеальной женой — вставала в пять утра, готовила завтрак, убирала огромный дом, мыла окна до блеска. И всё равно слышала только критику. Лариса Павловна следила за каждым моим шагом, словно надзиратель в тюрьме. В её присутствии я забывала дышать. А Виктор всё чаще возвращался за полночь, иногда от него пахло женскими духами — разными, не моими.
Однажды я решилась и позвонила маме. Рассказала, как тяжело мне живётся, как Виктор изменился, как его мать превратила мою жизнь в ад.
— Доченька, — голос мамы звучал тревожно и растерянно, — мне так жаль, что тебе приходится сложно. В браке всегда нужно притираться. Ты ведь так хотела этой жизни… Дай им время привыкнуть к тебе. А может, тебе стоит поговорить с ним? Он ведь любит тебя.
Я молча слушала, чувствуя, как внутри что-то рвётся и кровоточит. Даже родная мать не видела настоящего положения вещей, пряталась за привычным «стерпится-слюбится».
Виктор застал меня за разговором. Его рука взметнулась, и я почувствовала обжигающую боль в щеке.
— Запомни, — процедил он, — никаких жалоб. Никому. Ты — моя жена, и будешь делать то, что я скажу. Иначе вылетишь отсюда в чём стоишь.
***
На следующий день Виктор швырнул мне папку с документами — «разбери и упорядочь». Я перебирала бумаги в его кабинете, вдыхая запах дорогой кожи и одеколона, когда среди ворохи счетов наткнулась на что-то необычное. Договор о передаче недвижимости с печатью незнакомой компании. Сумма в нём выглядела подозрительно заниженной, а почерк на подписи не походил на тот, что стоял на других бумагах. Сначала я подумала, что Виктор просто нечестен в своих сделках. Но это оказалось только верхушкой айсберга. Я не знала тогда, что этот листок — первая ниточка к клубку, который приведёт меня к свободе.
В следующие недели я стала замечать много странностей. Виктор вел телефонные разговоры за закрытыми дверями, иногда шёпотом. Нервничал, когда я задерживалась рядом с его кабинетом. Часто к нему приезжали люди, от которых исходило что-то хищное, несмотря на дорогие костюмы.
В один из вечеров я принесла чай Виктору и Ларисе Павловне. За дверью кабинета свекровь говорила слишком громко, вероятно, думая, что я на кухне.
— Карпов слишком упрям. А мы потратили на его фабрику слишком много усилий, чтобы сейчас отступать, — голос Ларисы Павловны звучал как у полководца, планирующего битву.
— Мама, его юрист что-то подозревает. Если мы надавим слишком сильно…
— Знаешь, Карпов так беспечен в отношении своей семьи. Стоит напомнить ему, как важно оберегать близких. Особенно его дочь, после той… неприятности на дороге.
От ледяного спокойствия в её голосе у меня пробежал мороз по коже. Они не просто обсуждали бизнес. Они угрожали дочери человека, который им мешал.
— Мы же не собираемся… — в голосе Виктора звучало сомнение, но не отвращение.
— Мы собираемся получить эту фабрику. А методы — это детали.
Я застыла, чай в чашках дрогнул, несколько капель упали на поднос. Это был переломный момент. Виктор и Лариса Павловна были не просто неприятными людьми. Они были преступниками. Мошенниками. Возможно, даже хуже.
Дверь распахнулась так внезапно, что я едва не выронила поднос. Лариса Павловна смерила меня ледяным взглядом.
— Подслушиваешь? — её тонкие пальцы впились в моё запястье.
— Нет, что вы. Просто несла чай и не хотела прерывать разговор.
Той ночью Виктор впервые по-настоящему ударил меня. Я упала, ударившись головой о край стола.
— Никогда не лезь в мои дела, — чеканил он. — Если ещё раз узнаю, что ты шпионишь — вернёшься к родителям по частям.
Я поняла: передо мной не человек — волк в модном костюме. И стыдиться синяков — глупость. Нужно бояться смерти.
***
Следующие недели я ходила тихо, как тень. Виктор поверил в мою покорность. А ночами, когда они спали, я превращалась в совсем другую Анну. Фотографировала документы, записывала разговоры, копировала файлы. Картина постепенно складывалась. Их бизнес оказался паутиной мошенничеств — подделки подписей, фиктивные сделки, угрозы, шантаж.
По случайности я нашла контакты Олега — юриста, которого они обманули год назад. Позвонила ему с телефона-автомата по дороге из магазина.
— У меня есть доказательства всех их преступлений, — сказала я дрожащим голосом.
Мы договорились встретиться в заштатной кофейне, куда сливки общества не заглядывают. Я готовилась увидеть потрепанного жизнью юриста за пятьдесят, с залысинами и следами многолетней борьбы с системой на лице. Но когда дверь скрипнула, вошел мужчина моих лет — взъерошенный, в мятом пиджаке поверх футболки. Его глаза смотрели внимательно, с какой-то пробирающей проницательностью, а по подбородку змеился тонкий шрам — будто напоминание, что у каждого из нас свои битвы позади.
— Вы его жена? Как вы выжили? — в его голосе звучало неверие.
— Пока не знаю, — я слабо улыбнулась, поправляя высокий воротник, скрывающий синяк. — Но у меня есть план.
Я передала ему первую партию документов. Олег просмотрел их, и его брови поползли вверх.
— Это… впечатляет. И опасно. Если они узнают…
— Я знаю, — перебила я. — Но у меня нет выбора. Уйти не получится — они найдут меня. Единственный способ — уничтожить их первыми. Полностью.
Следующие две недели я продолжала играть роль покорной жены, а тем временем собирала улики. Маленькие диктофоны, спрятанные по всему дому, записывали их разговоры. Жёсткий диск наполнялся фотографиями документов. Олег организовал контакты с журналистами крупного телеканала. Мы были почти готовы.
Но судьба любит испытывать нас на прочность. Одним вечером, вернувшись домой раньше обычного, я обнаружила Ларису Павловну в моей комнате. Она стояла перед открытым ящиком моего стола, держа в руках флэшку — копию всех собранных доказательств.
— Вот, значит, чем ты занималась, — её голос звучал почти спокойно, но глаза метали молнии. — Крыса в нашем доме.
Я замерла на пороге, чувствуя, как холодеет кровь. План рушился на глазах.
— Не притворяйся, — Лариса Павловна сделала шаг ко мне. — Теперь ты пожалеешь, что перешла мне дорогу.
Я видела, как она тянется к телефону, чтобы позвонить сыну. Времени не оставалось. Через час, максимум два, меня не станет. Я должна была действовать немедленно.
Мои пальцы сами скользнули в карман, где лежал крошечный диктофон — моя страховка на крайний случай. Я включила запись и шагнула в комнату.
— Ты не позвонишь ему, — мой голос прозвучал на удивление твёрдо. — Положи телефон, Лариса Павловна.
Свекровь замерла, глядя не на меня — на крошечный диктофон в моей ладони.
— Что ты собираешься делать с этим? — в её голосе прорезалась хрипотца, но лицо оставалось надменным.
— Всё зависит от вас, — я сделала шаг в комнату. — Вы можете позвонить Виктору и подписать себе приговор. Или выслушать мои условия.
— Это ничего не доказывает, — она попыталась взять себя в руки. — Думаешь, кто-то поверит истеричной девочке с диктофоном против уважаемой семьи?
— А как насчет видеозаписей переговоров с Карповым? — блефовала я. — И документов с поддельными подписями? И показаний обанкротившихся бизнесменов? Запись уходит в облако в прямом эфире. В эту минуту её получают три разных человека. Если со мной что-то случится — все файлы автоматически уйдут в полицию и журналистам.
Она колебалась. В её глазах я видела сомнение. Расчетливый ум перебирал варианты.
— Чего ты хочешь?
— Время. Мне нужно три часа, чтобы забрать вещи и исчезнуть из вашей жизни навсегда. Взамен все копии останутся при мне.
Она согласилась, не подозревая, что я вовсе не собиралась просто исчезнуть.
Олег ждал меня в редакции канала.
— Вы уверены? После эфира пути назад не будет.
— А он мне и не нужен, этот путь, — я улыбнулась, чувствуя странную легкость.
На мониторах шла трансляция из моего бывшего дома. Полиция уже окружила особняк. Лариса Павловна открыла дверь и застыла, увидев удостоверения. В углу экрана появилась машина Виктора. Он заехал во двор, недоуменно разглядывая полицейские машины у дома. Я видела, как его лицо исказилось, когда он понял. Он метнулся обратно к машине, пытаясь скрыться, но полицейские уже блокировали выезд.
— Мы в эфире через три минуты, — сказал кто-то за спиной.
Я глубоко вдохнула. Сейчас я расскажу миллионам людей всю правду.
— Лариса Павловна? — офицер произнёс её имя с каким-то особым удовольствием, растягивая гласные. — На вас выписан ордер. Мошенничество, вымогательство, соучастие в покушении на Карпова. Список внушительный, не находите?
Было что-то завораживающее в том, как с её лица стекала маска всемогущества. Мгновение — и глаза заметались, как у загнанного зверя, ноздри дрогнули, вдыхая новую, непривычную реальность. Мою свекровь можно было снимать для учебника психологии: вот так выглядит человек, который впервые за двадцать лет осознаёт, что ему не всё подвластно.
— Это абсурд. Моя невестка — неуравновешенная женщина с богатой фантазией. Она сама пыталась шантажировать нас.
Она говорила уверенно, почти убедительно, но репортерша с микрофоном уже протолкнулась сквозь полицейских.
— Анна, вы только что разрушили один из самых хитроумных преступных механизмов последних лет. Как вам это удалось?
Я перевела взгляд на камеру. Где-то за этим черным стеклянным глазом были люди — тысячи, может, миллионы.
— Я выходила замуж за мужчину, — мой голос звучал тихо, но каждое слово весило тонну, — в которого была влюблена до одури. А оказалась в западне с двумя хищниками, которые принимали мою любовь за слабость.
И тут я увидела его — Виктора, выходящего из гаража между двумя полицейскими. Его глаза метнулись от камер к моему лицу, и что-то щелкнуло в них — как переключатель между ошеломлением и яростью. Он рванулся вперед, едва не сбив с ног конвоира.
— Дрянь, — процедил он сквозь зубы, с такой ненавистью, что слово почти материализовалось в воздухе. — Ты думаешь, это конец? Ты у меня еще будешь на коленях просить…
Полицейский преградил ему путь.
— Виктор Соколов? Вы арестованы.
Но Виктор не был бы самим собой, если бы сдался без боя. Он оттолкнул офицера, бросился ко мне, его руки уже тянулись к моему горлу. Но в этот раз между нами встали другие люди. Олег перехватил его руку, полицейские скрутили Виктора, уткнув лицом в пол. Он выкрикивал угрозы, пока ему зачитывали права.
Оператор снимал всё это крупным планом. Миллионы зрителей видели подлинное лицо человека, который годами строил из себя успешного бизнесмена и примерного семьянина.
— Увести их, — распорядился старший офицер.
Я смотрела, как выводят Виктора и Ларису Павловну — двоих людей, которые превратили мою жизнь в ад. Странное чувство затопило грудь. Не ликование, не злорадство. Облегчение. Словно долгие годы я несла на плечах неподъёмную ношу, и вот наконец смогла её сбросить.
— Поговорим, когда придёте в себя, — журналистка вложила в мою ладонь глянцевый прямоугольник визитки. — Такие истории нельзя держать в себе. Они как прививка — болезненны, но спасают других.
***
Судебная эпопея растянулась на год. СМИ прозвали дело «Империей Соколовых» — пафосно, но точно. Я приходила на заседания как на работу, до дыр затирая одни и те же слова своей истории. Виктор метался между яростью и изворотливыми попытками доказать, что жертва — он сам. Лариса Павловна восседала на скамье подсудимых как на троне, но её королевская осанка не могла перевесить показания разорённых ими предпринимателей.
Приговор объявляли в переполненном зале. Пятнадцать лет Виктору, двенадцать — его матери. Всё имущество — по справедливости — тем, кого они ограбили. Перед оглашением приговора Виктор пытался сбежать из-под стражи — почти вырвался, но был схвачен у самого выхода. Его вели под усиленной охраной, когда зачитывали срок.
Когда конвой уводил Виктора, он задержался возле меня на секунду.
— Надеешься, всё кончено? — прошипел он. — Я до тебя доберусь. Даже из тюрьмы. У меня остались деньги, связи…
— Витя, — я встретила его взгляд без дрожи, только с усталостью, — ты для меня уже не существуешь. Ты теперь — строчка в моей биографии. Ранняя глава. А книга только начинается.
Олег ждал меня у дверей суда. За этот безумный год он стал не просто юристом или союзником. Он протянул мне руку, и мы вышли под весеннее небо, ослепительно синее, будто умытое после долгой зимы.
— Ну, как там внутри? — спросил он, сжимая мои пальцы.
Я запрокинула голову, позволяя солнцу гладить лицо. Внутри разливалось что-то невыносимо лёгкое. То, что люди называют свободой. Впервые за годы — настоящей.
Через месяц я поступила на юридический. Мой опыт оказался востребован — я знала, как работают хищники в дорогих костюмах. Теперь я помогаю другим жертвам домашнего насилия выбраться из золотых клеток. И каждый раз, разрывая очередную цепь страха, я чувствую, как мир становится чуточку светлее.
