— Ну что, мамочка, готовы к встрече с папой? — улыбнулась медсестра, передавая мне туго спеленутый сверток. — Вон, уже все с цветами под окнами собрались.
Я кивнула, прижимая сына к себе. Его крошечное личико было серьезным, почти хмурым. Мой мальчик.
Наш с Олегом мальчик. Я подошла к окну, выискивая глазами знакомую машину мужа, но ее не было. Только чужие счастливые лица, шарики, взмывающие в небо, и букеты, похожие на облака.
Телефон в кармане халата завибрировал. Олег. Наконец-то.
— Алло! Ты где? Нас уже выписывают, — выпалила я, не давая ему и слова сказать. — Я уже оделась, и малыш готов.
В трубке послышался шум, похожий на гул аэропорта, и какой-то женский смех на фоне.
— Ань, привет. Слушай, тут такое дело… — его голос был странно отстраненным, веселым. — Я не приеду.
Моя улыбка сползла с лица.
— В смысле? Что-то случилось?
— Да нет, все отлично! Просто я улетаю. Отдохнуть. Понимаешь, путевка горящая подвернулась, ну как тут откажешься?
Я смотрела на сына. Он засопел во сне.
— Куда… улетаешь? Олег, у нас сын. Мы должны были ехать домой. Все вместе.
— Да ладно тебе, ничего страшного. Я твою маму попросил, она тебя встретит. Ну, или такси возьмешь. Деньги я на карточку скинул.
Деньги. Он сказал «деньги». Словно откупался от нас, как от надоедливой ошибки.
— Ты один летишь?
Он замялся. И в этой короткой паузе я услышала все. Весь обман, все его ночные «совещания» и «срочные командировки».
Весь тот липкий туман лжи, который я упорно не хотела замечать.
— Ань, не начинай, а? Я просто устал, хочу развеяться. Имею право.
— Имеешь, — ровно сказала я. Воздух в легких вдруг закончился. — Конечно, имеешь.
— Ну вот и отлично! — обрадовался он. — Ладно, у меня посадка. Целую!
Короткие гудки.
Я стояла посреди палаты, обставленной казенной мебелью, и смотрела на сына. Он был такой настоящий, теплый, живой. А вся моя прошлая жизнь только что превратилась в дешевую театральную декорацию.
Медсестра заглянула в палату.
— Ну что? Папа подъехал?
Я медленно покачала головой, не отрывая взгляда от сына.
— Нет. Наш папа уехал на отдых.
Я не плакала. Просто внутри что-то стало очень твердым и холодным, как камень, брошенный в ледяную воду. Я достала телефон и набрала номер мамы.
— Мам, привет. Ты можешь за мной приехать?… Да, одна. Забери нас, пожалуйста. Домой. К вам. В деревню.
Отец встретил нас на стареньких «Жигулях» у ворот роддома.
Молча забрал у меня сверток с Мишей, неумело, но бережно прижал к своей широкой груди.
Всю дорогу до деревни он не сказал ни слова, только смотрел на дорогу, и желваки ходили на его обветренном лице.
Эта молчаливая поддержка была лучше любых слов.
Деревня встретила запахом дыма и прелой листвы. Наш старый дом, в котором я не жила уже лет десять, показался чужим.
Все здесь было пропитано другим, забытым укладом жизни: скрипучие половицы, печка, которую нужно было топить по утрам, вода из колодца.
Моя городская жизнь с ее комфортом и иллюзиями осталась где-то там, за сотни километров.
Первые недели слились в один бесконечный день, наполненный плачем Миши и моим отчаянием. Я чувствовала себя обузой.
Мать вздыхала, глядя на меня, и в ее глазах застыла тихая скорбь.
Отец замкнулся, и я знала, что он винит меня. Не за то, что вернулась, а за то, что когда-то выбрала Олега, проигнорировав его родительское чутье.
А потом позвонил он. Спустя две недели. Весёлый, судя по голосу, отдохнувший и полный жизни.
— Привет, любимая! Ну как вы там с чемпионом? — прокричал он в трубку так весело, будто не было того разговора в роддоме.
— Мы у родителей, — сухо ответила я, вытирая слюнявчик Миши.
— А, ну да, точно. Ну и правильно, свежий воздух, природа. Это ему полезно. Я вот тоже скоро вернусь, надо будет заехать, понянчить наследника.
Наследника. Он говорил о сыне, как о какой-то вещи, которую можно отложить, а потом взять поиграть.
Он начал звонить раз в неделю. Просил показать Мишу по видеосвязи, умилялся, сюсюкал в экран телефона, а потом быстро прощался.
Он вел себя так, будто мы просто временно живем в разных местах по обоюдному согласию. Будто он не бросал меня одну с ребенком на руках.
А потом одна из моих городских «подруг» прислала мне скриншот из соцсети. Фотография.
На ней та самая женщина, чей смех я слышала в трубке. Она сидела за столиком в кафе, а на заднем плане, обнимая ее за плечи, стоял Олег. Счастливый.
Влюбленный. И подпись под фото: «Лучшее решение в моей жизни».
Я смотрела на этот снимок, потом перевела взгляд на свои руки с обломанными ногтями, на гору пеленок, которую нужно было перестирать в ледяной воде.
И поняла. Он не просто отдыхал. Он строил новую жизнь.
А мы с Мишей были в ней лишь досадной помехой, от которой он откупался жалкими подачками, чтобы спать спокойно.
Экран телефона погас, но фотография продолжала стоять у меня перед глазами. Унижение было почти физическим, оно обжигало щеки, сдавливало горло.
Я больше не писала и не звонила ему. Я просто ждала.
Олег позвонил сам через месяц. Голос был деловой, собранный, без тени былой игривости.
— Ань, привет. Есть серьезный разговор. Я решил продать нашу квартиру.
Я присела на старую деревянную лавку во дворе. Миша спал в коляске рядом.
— Нашу? Олег, это наш единственный дом. Куда я вернусь с ребенком?
— Послушай, это бизнес. Мне нужны деньги для нового проекта. Я не могу их замораживать в бетоне. Тебе я, конечно, выделю долю. Думаю, тысяч триста тебе хватит на первое время.
Триста тысяч. Он оценил будущее своего сына в триста тысяч рублей.
— Олег, ты не можешь так поступить. По закону мне и Мише положена половина.
Он усмехнулся. Холодно и неприятно.
— По какому закону, Ань? Квартира оформлена на мою мать, ты же помнишь. «Чтобы не возиться». Ты сама на это согласилась. Так что можешь судиться сколько угодно. Удачи.
И вот это стало последней каплей. Не измена. А этот циничный, деловой тон, которым он лишал будущего собственного сына.
В тот вечер я сидела на крыльце. Отец вышел из дома, сел рядом.
— Мужик, Анька, он не тот, кто говорит красиво, — наконец произнес он. — А тот, кто делает. Ты должна сделать то, что правильно для твоего сына. А мы с матерью рядом.
Его простые слова словно включили внутри меня какой-то рубильник. Хватит быть жертвой.
На следующий день сломался насос в колодце. Отец позвонил кому-то, и через час к нам во двор въехал старенький мотоцикл. С него слез высокий мужчина лет тридцати пяти.
Сергей. Сосед с другого конца улицы, которого я смутно помнила с детства. Спокойный, немногословный, с сильными, мозолистыми руками. Он за полчаса разобрал и починил насос, отказавшись от денег.
— Соседям помогать надо, — просто сказал он, вытирая руки ветошью. Его взгляд случайно упал на Мишу в коляске, и он чуть заметно улыбнулся. — Богатырь растет.
Когда Сергей уехал, я вошла в дом. Достала из шкафа папку с документами: свидетельство о браке, свидетельство о рождении Миши, где в графе «отец» черным по белому стояло имя Олега.
Я нашла номер телефона городского юриста.
Пальцы больше не дрожали. Голос звучал ровно и твердо.
— Здравствуйте. Меня зовут Анна. Я хочу подать на развод и на алименты. Мой муж отказывается содержать своего ребенка.
Судебный процесс оказался не быстрым. Олег на первое заседание не явился, прислав вместо себя дорогого адвоката, который заявил, что его клиент сомневается в своем отцовстве.
Это был удар ниже пояса, рассчитанный на то, что я отступлю. Но я лишь крепче сжала кулаки.
— Ты что творишь, дура? — шипел Олег в трубку после того, как суд назначил ДНК-экспертизу. — Решила меня по миру пустить?
— Ты сам выбрал этот путь, Олег.
Экспертиза, разумеется, подтвердила отцовство. Суд назначил алименты — четверть от всех его доходов.
Его адвокат пытался доказать, что бизнес Олега не приносит прибыли, но мой юрист раскопал все его «серые» схемы.
Сумма получилась внушительной. Настолько, что его «лучшее решение в жизни» быстро собрала вещи и исчезла с горизонта.
Пока шли суды, моя жизнь в деревне обретала смысл. Сергей стал заходить все чаще. То крышу подлатать поможет, то с Мишкой повозится.
Однажды он принес Мише вырезанную из дерева лошадку. Миша, которому уже исполнилось два года, тут же обнял игрушку.
— Папа! — сказал он, показывая лошадку Сергею.
Сергей замер и посмотрел на меня. А я просто улыбнулась. Потому что мой сын сам выбрал себе отца.
Мы поженились через год.
Тихо, без пышной свадьбы. Сергей усыновил Мишу, дал ему свою фамилию. Он оказался тем самым мужчиной, о котором говорят «как за каменной стеной».
Прошло еще несколько лет. Мы построили новый, большой дом. У нас родилась дочка.
Олег появился на нашем пороге однажды осенним вечером. Постаревший, осунувшийся, в потертой куртке.
— Аня, я… я приехал сына увидеть, — промямлил он.
Дверь открыл Сергей.
— Миша! — позвал он в дом. — К тебе пришли.
Пятилетний Миша выбежал на крыльцо. Он с любопытством посмотрел на незнакомого дядю.
— Здравствуйте.
— Привет, сынок… — Олег протянул к нему руку. — Я твой…
Он не договорил. Он посмотрел на меня, на Сергея, на крепкий дом за нашими спинами. И понял, что опоздал.
— Извините, я ошибся адресом, — тихо сказал он и побрел прочь.
Прошло десять лет. Мы сидели на веранде нашего дома. Наша одиннадцатилетняя Катя смеялась, пытаясь отобрать мяч у пятнадцатилетнего Миши.
Высокий, широкоплечий, он был так похож на Сергея — не кровью, а чем-то гораздо более важным.
— Мам, пап, мы на речку! — крикнул Миша.
Я прижалась к мужу. Предательство Олега не сломало меня. Оно вышвырнуло меня из фальшивого мира в реальность.
Я слышала, что Олег разорился. Его погоня за легкими деньгами и яркой жизнью привела к краху. Он так и не научился строить что-то настоящее, прочное.
Я посмотрела на крепкие руки Сергея, лежащие на моих плечах. Я — счастливая женщина.
И мое счастье началось не вопреки, а благодаря тому предательству. Иногда, чтобы найти правильную дорогу, нужно сначала заблудиться и оказаться на самом дне. Чтобы оттолкнуться от него и выплыть.
К свету. К настоящей жизни.
