Все началось с ботинок.
Олег, как всегда по субботам, собирался на «рыбалку». Он методично укладывал в огромный брезентовый рюкзак снасти, термос, камуфляжную куртку. Вера наблюдала за этим ритуалом уже десять лет, и он был неизменен, как смена времен года. Но сегодня что-то было не так.
— Ты городские ботинки берешь? — спросила она, заметив, как он ставит у порога не свои массивные болотные сапоги, а дорогие кожаные ботинки, которые носил в офис.
— Да, — не оборачиваясь, ответил он. — Там подъезд к озеру размыло, придется пару километров от машины идти по нормальной дороге. В этих удобнее. Логично же.
В его голосе не было и тени сомнения. Логика была его религией. Но в этот раз логика дала сбой. Ни один рыбак в здравом уме не пойдет к размытому озеру в модельных ботинках.
Это была крошечная, почти незаметная трещина в монолитной стене его легенды. Но Вере хватило и этого. Все те мелкие странности, которые она годами списывала на его чудачества, вдруг сложились в единую картину.
Он поцеловал ее в щеку. Привычно, не вкладывая в этот жест ничего, кроме протокола.
— Буду завтра к вечеру. Не скучай.
Когда за ним закрылась дверь, Вера не стала, как обычно, заваривать себе чай. Она молча надела пальто, взяла ключи от своей машины и вышла следом.
Дверь пахла чужой жизнью.
Затхлый запах жареного лука, дешевого освежителя с ароматом «морского бриза» и чего-то еще — детского, кисловатого. Этот запах ударил Веру, как пощечина, отрезвляя сильнее, чем ледяной ветер на улице.
Ее мир, мир Веры и Олега, пах совершенно иначе. Книгами, лимонной вербеной и озоном после работы увлажнителя.
Она нажала на звонок. Мелодия была дурацкой, писклявой, из какого-то старого мультфильма.
Дверь открыл мальчик лет девяти. Светлые волосы, серьезные серые глаза. Глаза Олега.
Вера смотрела на него, и воздух застрял в легких.
— Вам кого? — басом спросил мальчик, стараясь казаться взрослым.
Из глубины квартиры появилась женщина. Уставшая, в простом домашнем халате, с пучком на затылке. Катя. Вера видела ее однажды на корпоративе у Олега, мельком. «Коллега из смежного отдела».
Катя замерла, узнав Веру. Ее лицо на миг исказилось, но она быстро взяла себя в руки.
— Здравствуйте.
— Олег у вас? — голос Веры прозвучал ровно, без единой дрогнувшей ноты. Словно она пришла проверить показания счетчиков.
— Он… он сейчас не может, — начала Катя, пытаясь загородить проход.
Но Олег уже стоял за ее спиной. В домашних трениках и футболке. Не в камуфляже и болотных сапогах. В тех самых городских ботинках.
На его лице не было паники. Только холодная досада. Раздражение от того, что сломался хорошо отлаженный механизм.
— Вера? Что ты тут делаешь? Твое появление здесь абсолютно нелогично.
Ее взгляд скользнул мимо него, в прихожую. На стене висела детская куртка, а с рюкзака, брошенного на пуфик, свисал брелок. Ярко-оранжевая рыбка-воблер.
Тот самый «уникальный, ручной работы» воблер, который Олег якобы заказывал у какого-то мастера из Карелии. Два месяца ждал посылку. Рассказывал ей, что это его секретное оружие на сома.
Здесь он был просто дешевой пластиковой игрушкой на школьном рюкзаке.
— Хороший сегодня клев, Олег?
Он нахмурился, все еще пытаясь сохранить контроль над ситуацией, которую привык считать своей.
— Вера, прекрати. Мы поговорим дома. Устраивать сцены — иррационально и деструктивно.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Взглядом, в котором больше не было ни тепла, ни любви, ни обиды. Только холодный, кристальный расчет.
— Десять лет. Десять лет ты ездишь на эту рыбалку.
Вера развернулась и пошла к лестнице. Не оборачиваясь. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо.
Она слышала, как за спиной мальчик спросил: «Пап, а это кто?»
Ответа она уже не слышала. Только въедливый запах чужой жизни, казалось, навсегда впитался в ее пальто.
Дорога домой прошла в звенящей пустоте. Радио молчало. Мыслей не было. Была только отвратительная, кристальная четкость. Каждый блик фар, каждая трещина на асфальте, каждая снежинка, тающая на лобовом стекле. Мир вдруг обрел резкость, от которой болели глаза.
Она вошла в их квартиру, в их идеальный, выверенный мир. Сняла пальто и повесила его в шкаф, стараясь не вдыхать чужой запах, который, казалось, уже стал частью ткани.
В квартире было тихо. Но это была не та умиротворяющая тишина, которую она всегда ценила. Это была пустота мертвых театральных декораций.
Ее дом. Их дом.
Она не стала плакать. Слезы казались чем-то неуместным, иррациональным. Как сцены, которые он так не любил. Вместо этого в ней проснулся холодный, методичный исследователь. Ей нужны были факты. Доказательства. Ей нужно было понять масштаб «проекта».
Она прошла в его кабинет. Его территория. Идеальный порядок. Она подошла к книжному шкафу.
Огромный, от пола до потолка, он был их общей гордостью. Она провела пальцами по корешкам. Вот книги по искусству, которые она любила. А вот — целый стеллаж по экономике и бизнес-планированию.
Ее рука потянулась к ряду толстых ежедневников в кожаных переплетах. За прошлый год. За позапрошлый. За пять лет назад. Она достала один, открыла наугад.
«Июль. 15-25. Рыбалка. Астрахань». Аккуратный, почти каллиграфический почерк.
Внизу, карандашом, приписка: «Никита. Лагерь. Оплатить путевку. 45к.».
Никита. Так звали мальчика. Серьезного мальчика с его глазами.
Вера листала дальше. «Сентябрь. Рыбалка». И снова приписка: «Школьная форма. Ботинки. Рюкзак». «Ноябрь. Рыбалка». Приписка: «Катя. Зимняя резина».
Это не было похоже на дневник любовника. Это был финансовый отчет. Бизнес-план по содержанию второго филиала своей жизни.
Ее взгляд упал на их общую фотографию в серебряной рамке. Свадебная. Они такие молодые, счастливые. Она помнила тот день. Помнила, как он сказал ей: «Мы с тобой — идеальный проект. Долгосрочный и самый успешный».
Он не сказал «семья». Он сказал «проект».
А у любого хорошего проекта должна быть диверсификация рисков. Второй актив. Запасной аэродром.
Внезапно она вспомнила слова отца, сказанные за месяц до свадьбы, когда он оформлял на нее дарственную на квартиру: «Вер, он парень хороший, хваткий. Но он на жизнь смотрит, как на шахматную партию. А в такой партии всегда нужно иметь свою собственную, самую сильную фигуру, которая ходит, как хочет. Эта квартира — твой ферзь. Никогда об этом не забывай».
Она подошла к сейфу, спрятанному за картиной. Олег хранил там свои документы. Она знала код. Он был до смешного предсказуем — дата основания его первой фирмы. Внутри, в отдельной папке, лежали ее документы. Вот она, та самая дарственная. Ее ферзь.
Телефон завибрировал в кармане. Сообщение от Олега.
«Вера, я понимаю твое состояние, но твои действия были импульсивны и деструктивны. Давай подойдем к этому вопросу взвешенно. Я скоро буду».
Она положила папку с документами на стол и прошла на кухню. Идеальная чистота, стальные поверхности, встроенная техника. Все, как он спроектировал. «Эргономика — залог эффективности, Вера».
Она открыла ящик. Там, среди дорогих поварских ножей, лежал старый штопор. Простой, еще советский, доставшийся ей от отца. Олег много раз говорил, что его нужно выбросить. «Он портит всю эстетику, это нефункциональный рудимент».
Она взяла его в руку. Холодный, тяжелый металл приятно лег в ладонь.
Телефон снова ожил. «Твое молчание — неконструктивно. Мы должны обсудить логистику дальнейших действий. Я несу ответственность за обе стороны, и мой долг — минимизировать ущерб для всех участников этого процесса».
Участники процесса. Логистика. Минимизировать ущерб.
Вера усмехнулась. Впервые за этот вечер. Это была страшная, безрадостная усмешка. Она больше не была участником процесса. Она собиралась стать тем, кто этот процесс возглавит.
Щелкнул замок.
Олег вошел в квартиру. Он снял ботинки, аккуратно поставил их на коврик. Повесил куртку. Он двигался спокойно, размеренно. Готовился к сложным переговорам.
Вера ждала его в гостиной. Она стояла у окна, глядя на ночной город. В руке она по-прежнему держала старый штопор.
— Вера, — начал он тем самым тоном, которым начинал совещания. — Я понимаю, что ты чувствуешь…
— Ты не понимаешь, — она прервала его, не поворачиваясь. Ее голос был таким же ровным, как и его. — Ты не знаешь, что я чувствую. Ты это анализируешь. Пытаешься просчитать риски и разработать антикризисную стратегию.
— Эмоции сейчас плохой советчик. Нам нужно все обсудить. Я готов быть предельно честным. Есть ситуация. Ее нужно решать.
— Ситуация? — она медленно повернулась. — У тебя десять лет была вторая семья, Олег. Это не «ситуация». Это ложь, длиной в десять лет.
— С точки зрения терминологии, да. Но по факту, это была параллельная структура. Она никак не влияла на наш основной проект. Я всегда выполнял все обязательства перед тобой. Наш уровень жизни не страдал.
— Основной проект… — повторила она. — Значит, я — твой основной проект. А Катя с Никитой — венчурный стартап? Запасной актив на случай, если основной прогорит?
— Это циничная трактовка. Я заботился о них. И я заботился о тебе. Я эффективно распределял ресурсы.
— Ресурсы… Да. Ты мастер по распределению ресурсов.
Она подошла к его гордости — винному шкафу, встроенному в стену. Идеальная температура, подсветка, бутылки лежат под правильным углом. Его коллекция. Его инвестиция.
— Что ты делаешь? — настороженно спросил он.
— Провожу аудит, — ответила она и открыла стеклянную дверцу.
Она достала бутылку. Château Margaux. Он купил ее на аукционе. Рассказывал, что через десять лет она будет стоить как автомобиль.
— Вера, не смей. Это не просто вино. Это вложение.
— Ты прав. Это вложение. В будущее. В красивые вечера, в воспоминания. Только вот будущее оказалось фальшивым.
Она поднесла старый, неэстетичный штопор к горлышку. Он вошел в пробку с натужным скрипом.
— Прекрати этот цирк! — его голос впервые сорвался на крик. — Это иррационально! Ты уничтожаешь ценный актив!
С громким хлопком пробка вышла. Аромат черной смородины, фиалок и дорогой кожи наполнил комнату.
— Я не уничтожаю. Я списываю убытки.
И она, глядя ему прямо в глаза, перевернула бутылку над дорогим персидским ковром. Темно-рубиновая жидкость хлынула на светлый ворс, впитываясь, расползаясь уродливым, кровавым пятном.
Олег замер. Он смотрел на ковер так, словно она вылила это вино ему на сердце. Его лицо исказилось. Это был ужас. Физическая боль от вида уничтожаемой ценности.
— Ты… ты сумасшедшая…
— Нет. Я просто стала хорошей ученицей. Я научилась у тебя главному — вовремя избавляться от неликвидных активов.
Он сделал шаг к ней, но замер. Он попытался вернуть свой обычный тон.
— Хорошо. Я понял. Ты выплеснула эмоции. Теперь давай поговорим о цифрах. Я готов к щедрой компенсации. Назови сумму.
— Я не хочу твоих денег, Олег. Я хочу вернуть себе свое.
— Эта квартира — наша общая, — тут же напрягся он. — Она куплена в браке.
— Эта квартира была подарена мне отцом за месяц до нашей свадьбы. Документы на столе. Так что твой «любой суд» будет очень недолгим.
Он посмотрел на папку на столе, и его лицо медленно менялось. Маска рациональности сползала, обнажая растерянность. Он просчитался.
— Чего ты хочешь? — спросил он уже совсем другим голосом.
— Я хочу, чтобы ты ушел.
— Куда? Сейчас ночь.
— У тебя есть куда идти. Там пахнет жареным луком и детством. Там тебя ждут. Ты же «несешь за них ответственность».
— Наши общие счета… акции…
— Мы все это разделим. С юристами. Цивилизованно. Как ты любишь. Но это будет завтра. А сегодня ты просто соберешь свои вещи. Твои «рыболовные» снасти в гостевой комнате. Думаю, для начала этого хватит.
Олег, человек, который управлял советами директоров, стоял посреди своей идеальной гостиной, превращенной в место крушения, и не знал, что делать. Его суперсила — логика — отказала.
Он впервые в жизни не видел следующего хода.
Вера обошла его, подошла к музыкальному центру и включила его. Тихая, спокойная классическая музыка, которую он всегда называл «беспредметным фоном», заполнила комнату.
Она села в кресло, взяла книгу со столика и открыла ее. Она не смотрела на него. Она просто дала ему время. Время осознать, что его «основной проект» только что объявил о своем закрытии. И что он в этом проекте больше не является даже миноритарным акционером.
Олег постоял еще минуту, потом молча развернулся и пошел в гостевую комнату.
Вера не отрывала взгляда от книги. Она не чувствовала триумфа. Она не чувствовала боли. Она чувствовала только, как в ее собственный дом, очищенный от лжи запахом дорогого вина, медленно возвращается воздух.
Полгода спустя.
Персидский ковер она выбросила на следующий же день. Теперь на его месте лежал простой, из светлого дерева, дощатый пол. Он пах смолой и воском.
Вся квартира изменилась. Из стерильного, выверенного пространства она превратилась в дом. На месте стеллажей с бизнес-литературой теперь стояли этюды и незаконченные холсты. Пахло красками, свежесваренным кофе и пылью старых книг.
Раздел имущества прошел на удивление гладко. Олег, столкнувшись с ее непреклонным спокойствием и грамотным адвокатом, не стал воевать. Война — это иррациональная трата ресурсов. Он предпочел зафиксировать убытки и сосредоточиться на своем втором, теперь уже основном, «проекте».
Иногда Вера видела его издалека. В супермаркете, с усталой Катей и хмурым Никитой. Олег толкал перед собой тележку, и на его лице было то же выражение, с которым он изучал биржевые сводки — сосредоточенное недовольство падающими котировками. Кажется, новый актив требовал гораздо больше незапланированных вложений, чем он рассчитывал.
Сегодня утром на почту пришло письмо. От него.
Тема: «Финализация имущественных вопросов».
Текст был предсказуемо сухим: «Вера, в процессе аудита оставшихся общих активов была выявлена коллекция виниловых пластинок (классическая музыка), приобретенная в период брака.
Рыночная стоимость незначительна, но для соблюдения юридической чистоты процесса предлагаю один из двух вариантов: 1. Компенсация мне 50% оценочной стоимости. 2. Передача коллекции мне для последующей реализации».
Вера перечитала письмо дважды. Ни слова о прошлом. Ни вопроса «как ты?». Только аудит, активы, компенсация, реализация. Он не изменился.
Она посмотрела на проигрыватель в углу комнаты. Те самые пластинки. Она их слушала почти каждый вечер. Раньше она бы разозлилась. Сейчас она почувствовала лишь легкую, почти невесомую грусть.
Она набрала ответ.
«Олег, оставь их себе. Надеюсь, у Никиты все хорошо».
Она не стала упоминать, что эти пластинки когда-то подарил ей отец. Для Олега это был бы лишь еще один иррациональный аргумент. Этот жест был не для него. Он был для нее.
Она нажала «отправить», а следом, не задумываясь, удалила его контакт из адресной книги. Маленькое, но окончательное действие. Списание последнего, самого токсичного актива.
Подошла к окну. Весеннее солнце заливало комнату светом. Она больше не была чьим-то проектом. Удачным или неудачным.
Она была просто Верой. И этого, впервые за много лет, было более чем достаточно.
