— Очередное литературное сокровище? — Игорь даже не оторвался от ноутбука, когда я вошла с бумажным свертком.
Дождь намочил плечи пальто, но меня это не волновало — этот старый томик Пушкина года того стоил. Я бережно положила книгу на стол и принялась расстегивать мокрые пуговицы.
— Первое академическое после реформы орфографии, — ответила я, любуясь золотым тиснением. — Такие находят раз в году, если повезет.
Игорь со вздохом закрыл крышку ноутбука:
— Анют, до зарплаты неделя, счета за коммуналку просрочены, а ты опять… — он замолчал, натолкнувшись на мой взгляд.
Я молча прошла на кухню. За семь лет брака только книги становились камнем преткновения. Игорь видел в них отжившие информационные носители, я — живые создания с характером, историей, даже запахом.
— Это мои личные деньги, — сказала я, включая чайник. — От редактуры заплатили.
Он подошел сзади, обнимая за плечи:
— Дело не в деньгах, хотя и в них тоже. Книги уже повсюду: под кроватью, на подоконниках, даже в ванной! Я живу в филиале библиотеки имени Анны Игоревны.
Я невольно улыбнулась, но сердце сжалось. Мои книги — не хобби, а часть души. Каждая потертость, каждая карандашная пометка на полях рассказывала историю.
— Может, продашь хоть дублеты? — осторожно предложил он. — Зачем три издания «Капитанской дочки»?
— В одном комментарии Томашевского, в другом иллюстрации Бенуа, а третье…
— Еле держится и пахнет сыростью, — докончил Игорь. — Подумай сама — мы могли бы съездить к морю или купить наконец эту чертову посудомойку. Или просто не считать копейки до зарплаты.
Я поставила чашку на стол:
— Они мне необходимы. Это… это словно связь поколений. И живая память. Понимаешь?
Он покачал головой и вернулся к работе. Вечер прошел в молчании.
На следующий день заглянула свекровь. Ее цепкий взгляд сразу выхватил новые книжные стопки.
— И книг прибавилось? — она поджала губы. — Вы бы, Ань, вложились в ремонт. Или машину обновили, а то Игорешка в своей развалюхе мучается.
— Мам, хватит, — поморщился Игорь, расставляя чашки.
— А я что? Правду говорю. Мы вот ремонт затеяли, а у вас даже нормальной техники нет — все на макулатуру тратится.
Я молча разливала чай. На стене висел пожелтевший портрет Пушкина, из колонок лилась соната Чайковского. Мой крошечный уголок в мире, преследующем лишь новизну.
Ночью я услышала, как Игорь ворочается.
— Аня, — шепнул он в темноту. — Я правда уважаю твою страсть. Но нам тесно. И счета… Может, хоть что-то можно продать?
Я притворилась спящей. Когда его дыхание выровнялось, я встала и подошла к полкам. Моя история, моя жизнь. Неужели придется выбирать?
Перебирая корешки, я задержалась на темно-синем томике с витиеватым золотым тиснением.
Один из многих томов Пушкина, купленный по случаю на блошином рынке. Я никогда не рассматривала его внимательно — просто поставила в ряд.
Повинуясь неясному чувству, я взяла его в руки и открыла.
Удивительно, но синий томик казался тяжелее, чем должен. Я провела пальцами по корешку и раскрыла книгу.
В желтоватом свете ночника проступил странный знак — экслибрис с переплетенными инициалами «А.С.П.».
Сердце дрогнуло. На форзаце виднелась надпись выцветшими чернилами: «Дорогому Николаю. Твой А.С. П.»
Дыхание остановилось. Невозможно… Я протерла глаза и вновь вгляделась в элегантные росчерки. Сама мысль казалась абсурдной.
— Не спится? — сонный голос мужа заставил вздрогнуть.
— Просто смотрю книги, — я торопливо закрыла томик и вернулась в постель.
Утром я набрала мамин номер.
— Мам, помнишь профессора Жарова? Который по рукописям специализировался?
— Конечно. Что стряслось?
— Нужен его телефон. Это важно.
***
Игорь заметил мое необычное поведение, едва переступив порог вечером.
— Что случилось? — спросил он, наблюдая, как я осторожно заворачиваю синий том в льняную ткань.
— Хочу показать эту книгу эксперту.
— Снова лишние траты? — он опустился на диван, ослабляя галстук. — Звонили из банка. Мы опоздали с платежом.
Внутри все сжалось.
— Возьму из своих.
— Каких? — он горько усмехнулся. — Твои сбережения пылятся на полках.
Вечером приехала свекровь — отмечать повышение Игоря. О котором я начисто забыла. Пока они говорили на кухне, до меня долетали обрывки.
— Съехали бы, сынок. Квартира-то тесная…
— С повышением полегче станет, мам.
— А Аня все со своими книжками?
Я сделала вид, что не слышу, когда они вошли.
— Анечка, — свекровь нарочито улыбнулась, — мы вот подумали — может, ярмарку устроить? Продать все ненужное? У Маринки дочка так пол-квартиры разгрузила.
— Мои книги не продаются, — тихо, но твердо ответила я.
— Аня, — Игорь потер переносицу, — давай хотя бы обсудим.
— Нечего обсуждать, — я поднялась. — Простите, нужно закончить работу.
В ванной я беззвучно плакала. Никто не понимал.
Книги спасали меня с детства, когда отец уходил в запои, а мама работала сутками. Они были рядом, когда я болела, когда от меня ушел первый парень, когда не стало бабушки. И теперь с ними расстаться?
На следующий день я отпросилась с работы и поехала к профессору Жарову.
Сухощавый старик с растрепанной седой бородой долго рассматривал книгу через лупу, сверял почерк с какими-то альбомами, изучал бумагу на просвет.
— Где вы это взяли? — наконец спросил он, снимая очки.
— На блошином рынке, — я сглотнула. — Подделка, да?
Профессор медленно покачал головой:
— Я на девяносто процентов уверен, что это подлинный автограф Александра Сергеевича.
Судя по всему, это экземпляр из личной библиотеки Пушкина с дарственной надписью, скорее всего, Николаю I. Нужна дополнительная экспертиза, но…
Я вцепилась в край стола, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Это же невероятно.
— История полна удивительных совпадений, — улыбнулся профессор. — Если подлинность подтвердится, это находка музейного значения. И стоимостью в несколько миллионов.
Домой я вернулась словно в тумане. Игорь сидел над разложенными счетами.
— У нас проблемы, Ань, — сказал он, не поднимая головы. — Либо затягиваем пояса еще туже, либо…
— Кажется, у меня есть решение, — перебила я.
— Какое? — он недоверчиво посмотрел на меня.
— Мне нужно время. И деньги на полноценную экспертизу.
— Снова книги? — он прикрыл глаза. — Издеваешься?
Я молча протянула телефон с фотографией заключения профессора.
— Что за… — Игорь нахмурился, вчитываясь.
— Предварительная оценка. Книга может стоить миллионы.
Он поднял взгляд, в котором смешались усталость и скепсис:
— Серьезно? Я понимаю, что ты не хочешь расставаться с коллекцией, но придумывать такое…
— Поедем завтра вместе к эксперту, — я не отводила глаз. — Сам убедишься.
Всю ночь я не спала, прижимая к груди синий томик, который мог перевернуть нашу жизнь.
***
Три недели превратились в пытку. Экспертизы сменяли друг друга — исследования бумаги, чернил, почерка, сравнительный анализ, документы. Каждый вечер Игорь встречал меня одним вопросом:
— Ну что?
И каждый вечер я отвечала:
— Пока неизвестно.
Наша маленькая квартира будто сжималась от напряжения. Игорь больше не иронизировал над книгами, но и разговоров почти не вел.
Я замечала его взгляды, которыми он изучал мои полки — с сомнением, надеждой, недоверием.
— А если это… ошибка? — спросил он как-то за ужином. — Ты расстроишься?
Я оторвалась от еды:
— Конечно. Но книга в любом случае останется со мной. Она ценна и без автографа.
Он кивнул, не споря. Что-то изменилось между нами за эти недели. Будто в прозрачной стене появилась трещина.
В пятницу позвонили из аукционного дома.
— Анна Сергеевна, экспертиза завершена. Приезжайте.
По голосу директора я ничего не могла понять — хорошо это или плохо.
— Игорь! — я набрала мужа, едва попрощавшись. — Всё готово! Приезжай скорее!
В кабинете было душно. Мой синий томик лежал в прозрачном футляре на столе. Игорь сжимал мою руку до онемения.
— Результаты однозначны, — директор разложил заключения трех независимых экспертиз. — Подлинность не вызывает сомнений.
Это действительно автограф Пушкина. Более того, книга считалась утраченной после революции. По нашим оценкам, стартовая цена на международном аукционе составит…
Названная сумма заставила Игоря судорожно выдохнуть.
— 70 миллионов? — переспросил он. — Рублей?
— Как минимум, — кивнул директор. — Возможно, значительно больше. Такие лоты появляются раз в десятилетие.
Мы вышли оглушенные. Май раскрасил город в нежную зелень, но я не замечала ничего.
— Ты все время была права, — Игорь остановился посреди тротуара. — С самого начала. Права.
— В чем?
— В том, что книги живые. Что хранят истории. Что они… — он запнулся, — могут изменить жизнь.
Мы стояли среди прохожих, и я вдруг осознала, что больше не чувствую давления, преследовавшего меня годами — необходимости извиняться за то, что я люблю.
Через месяц книга ушла с молотка за 90 миллионов. Игорь не отпускал мою руку, пока цена поднималась все выше. Когда аукционист стукнул молотком, муж поцеловал мои пальцы:
— Горжусь тобой.
Мы купили просторную трешку в новостройке и небольшую студию для сдачи, остальные деньги вкладывали. В новой квартире целая комната стала библиотекой — светлая, с высокими потолками, специальными стеллажами, защищающими книги от влаги и света.
— Знаешь, что удивительно? — сказал Игорь, когда мы перевозили последние коробки. — Я начал читать. Впервые после университета.
— Что именно? — улыбнулась я, расставляя по полкам любимые тома.
— «Капитанскую дочку», — он усмехнулся. — Все три издания просматриваю. И знаешь, в каждом действительно что-то свое.
На новоселье собралась вся родня. Свекровь с плохо скрываемым восхищением разглядывала библиотеку, особенно стеклянную витрину с ценными экземплярами.
— Никогда бы не подумала, — призналась она, поправляя прическу. — Всегда считала книги этаким… несерьезным увлечением.
— А я теперь всегда прислушиваюсь к Аниному чутью, — подмигнул Игорь, обнимая меня. — Особенно когда она что-то тащит с блошиного рынка.
Вечером, когда все разошлись, мы сидели в библиотеке. Стены еще пахли краской, мебель не до конца расставлена, но книги уже заняли места — словно якорь, придающий устойчивость нашему новому дому.
— Как думаешь, — тихо спросил Игорь, — почему именно тебе досталась эта книга?
Я задумалась, проводя рукой по корешкам, выстроившимся по алфавиту.
— Может, потому что я верила в них по-настоящему? Не в их цену — в истории, которые они хранят. В жизни, оставленные между страниц.
Он кивнул. За окном переливались огни ночного города, а в нашей новой библиотеке царило умиротворение.
Среди сотен книг теперь не хватало одной — синего томика с автографом Пушкина. Но он выполнил свое предназначение: доказал, что иногда непонятная другим страсть может изменить судьбу.
Я достала с полки томик Грибоедова — потрепанный школьный экземпляр с моими пометками на полях:
— Послушай, — я открыла наугад. — «Блажен, кто верует, тепло ему на свете!»
— И правда, — Игорь улыбнулся, притягивая меня к себе. — Особенно когда веришь в старые книги.
Пять лет спустя
— Анна Сергеевна, взгляните, пожалуйста, — молодой сотрудник протянул мне бархатную папку. — Похоже на первое издание Грибоедова, но есть нюансы.
Я аккуратно приняла папку, и знакомый запах старой бумаги окутал меня — уже не просто любимый, а профессиональный.
— Дайте час, — кивнула я, привычно доставая лупу.
После истории с пушкинским автографом жизнь сделала крутой вираж. Теперь я ведущий эксперт в «Аукционном доме Матисса», и моя библиомания превратилась в уважаемую специальность.
Телефон завибрировал. Игорь: «Лёвка бастует. Говорит, к зубному только с мамой. Может, отложим до субботы?»
Я улыбнулась. Наш четырёхлетний сын унаследовал и мою любовь к книгам, и моё упрямство.
«Хорошо, в субботу вместе», — набрала я в ответ.
Закончив с экспертизой (красивая, но всего лишь стилизация), я поехала домой. За окнами мелькала октябрьская Москва — золотистая, тихая.
За эти пять лет мы приобрели еще квартиру, небольшую дачу под Звенигородом и запустили с Игорем платформу для собирателей редких изданий.
Лофт в центре встретил меня теплом и звуками музыки — муж с сыном играли в четыре руки.
— Мама! — Лев кинулся ко мне с горящими глазами. — Смотри, что мы нашли!
В его руках оказался потрёпанный «Волшебник Изумрудного города» с иллюстрациями Владимирского.
— Я же говорил, что мама оценит, — подмигнул Игорь, целуя меня. — Издание шестьдесят третьего года.
— Отличная находка, — я взъерошила тёмные вихры сына. — У меня такая же была от деда Мороза в первом классе.
Лев умчался изучать сокровище, оставив нас вдвоём на кухне.
Муж разливал вино, я выкладывала еду.
— Созванивался с твоей мамой, — сказал он, протягивая бокал. — Они с Сергеем заканчивают с ремонтом. Зовут обмыть новую квартиру.
Я благодарно кивнула. После пушкинской истории удалось помочь маме и отчиму переехать из их старой хрущёвки. Отец, к сожалению, не увидел наших перемен — не пережил последнего запоя за год до той находки.
— Кстати, твоя мама звонила, — я поставила пасту на плиту.
— Дай угадаю — опять спрашивает про дедушкины марки? — хмыкнул Игорь.
— В точку. С тех пор, как среди них нашлась та редкая серия, она всё надеется отыскать клад.
Мы рассмеялись. После случая с Пушкиным родственники стали относиться к старым вещам с суеверным трепетом.
Свекровь теперь всем рассказывала, как «всегда верила в культурное чутьё Анечки».
Вечером, уложив Льва, мы устроились в библиотеке. Она давно перестала быть просто комнатой — теперь это был зал с антресолями, стеллажами до потолка и правильным микроклиматом.
— Пять лет прошло, — Игорь разглядывал мои самые ценные книги на стене. — Помнишь тот вечер?
— Такое не забывается, — я устроилась рядом, положив голову ему на плечо.
— Знаешь, что удивительнее всего? — он смотрел на книжные ряды. — Не то, что нам так крупно повезло. А то, что мы сумели превратить твою страсть во что-то большее.
Я молча кивнула. Наша платформа соединила сотни коллекционеров, моя экспертная работа спасла десятки ценных изданий, а маленькое издательство, открытое год назад, успешно выпускало очень красивые книги.
— А помнишь, как ты предлагал выкинуть половину моих «пыльных томов»? — я легонько ткнула его в бок.
— Каюсь и посыпаю голову пеплом, — он шутливо поклонился. — Был недальновидным обывателем.
На столике лежал свежий журнал «Коллекционер» с моей статьёй на обложке и анонсом лекций, которые я буду вести в университете.
— Как думаешь, — я разглядывала корешки напротив, — ждёт ли нас ещё одна такая находка?
Игорь притянул меня ближе:
— Возможно. Но даже без неё всё, что мы создали после первой — уже победа. Главное, что ты не отказалась от своей страсти, когда все считали её блажью.
— Представь, могла бы отдать тот синий томик за копейки или вообще выбросить.
— А вместо этого мы здесь, — Игорь обвёл взглядом нашу библиотеку.
Из детской донёсся негромкий голос Льва — он часто разговаривал с книгами перед сном, совсем как я в детстве.
— Иногда мне кажется, — сказала я, прислушиваясь, — что та книга нашла меня не случайно. Будто сам Александр Сергеевич решил, что я смогу о ней позаботиться.
Игорь поцеловал меня:
— Уверен, так и было. Кто по-настоящему любит книги, получает от них взаимность.
За окном светилась ночная Москва, в библиотеке пахло деревом, кожей переплётов и еле уловимым ароматом счастья.
В детской сын рассказывал истории своим книгам, а я думала о том, как важно верить в то, что любишь, даже когда остальные крутят пальцем у виска.
