Когда я впервые увидела Марину, сестру Димы, на нашей свадьбе, она показалась мне милой растерянной девушкой в не совсем подходящем случаю платье. Дима то и дело отходил от гостей, чтобы проверить, всё ли у неё в порядке, не нужно ли ей чего-нибудь. Я тогда подумала: какой заботливый брат. Мне это даже понравилось — значит, он и обо мне так же будет заботиться.
Прошло пять лет, и я всё ещё не могла понять, в какой именно момент эта забота превратилась в постоянную тревогу, висящую над нашей семьей как грозовая туча.
— Лен, ты же понимаешь, что ей больше не к кому обратиться, — Дима сидел на краю дивана, сжимая телефон так, будто тот мог вот-вот выскользнуть.
Я стояла у окна, смотрела на вечерний двор, где дети гоняли мяч между припаркованными машинами. Чужими машинами. Мы с Димой до сих пор ездили на маршрутках и метро.
— Дим, — я повернулась к нему, стараясь говорить спокойно, хотя внутри я ощущала знакомое предчувствие. — Сколько на этот раз?
Он не ответил сразу. Просто смотрел в экран телефона, где наверняка было очередное сообщение от Марины. Слёзы, мольбы, обещания, что это в последний раз.
— Тридцать тысяч, — произнёс он наконец. — Ей нужно заплатить за съёмную квартиру, иначе хозяйка выставит её на улицу.
Тридцать тысяч. Я быстро подсчитала в уме. Это почти треть моей зарплаты. Моей, потому что Дима работал кладовщиком на небольшом складе, и его доход был стабильным, но скромным. А я за последние три года успела сменить две работы, каждый раз получая повышение, закончила курсы по управлению проектами, выучила английский до приличного уровня. И теперь зарабатывала больше мужа.
— В прошлом месяце мы уже дали ей пятнадцать на какие-то долги, — напомнила я. — А до этого двадцать на лечение. Которое, кстати, так и не началось.
— Лена, ну пожалуйста, — Дима встал, подошёл ко мне. Его глаза были усталыми, виноватыми. — Я знаю, что это несправедливо. Я всё понимаю. Но она моя сестра. Единственная сестра.
Я вздохнула. Единственная сестра. Это заклинание работало каждый раз. Марина была младше Димы на семь лет, и он с детства привык чувствовать себя за неё ответственным. Когда их родители развелись, а мать ушла в запой, именно Дима в свои шестнадцать готовил для восьмилетней Маринки завтраки, провожал в школу, помогал с уроками.
Эта история трогала моё сердце. Правда трогала. Но сейчас Марине было двадцать шесть, и она всё ещё не умела заботиться о себе сама.
— Хорошо, — сказала я. — Переведи ей. Но это действительно последний раз, Дима. Нам самим нужно копить.
На первый взнос. Я не сказала этого вслух, но мы оба знали. На счету уже лежало сто восемьдесят тысяч — результат моих ночных переработок, отказов от обедов в кафе, от новой одежды. Дима тоже откладывал, сколько мог, но в основном это были мои деньги. Наши деньги, как я себе говорила, хотя в душе всё чаще возникало тихое возмущение: мои.
Дима обнял меня, прижал к себе.
— Спасибо, солнце. Я люблю тебя. И я обещаю, мы скоро начнём жить для себя.
Я кивнула ему в плечо и закрыла глаза, чувствуя запах его одеколона — того самого, который купила ему на день рождения три года назад. Он экономил его, использовал только по особым случаям.
Через две недели Марина снова позвонила. На этот раз её голос дрожал сильнее обычного.
— Дим, мне нужно с тобой увидеться. Срочно. Я… я не могу по телефону.
Мы встретились в кафе возле метро — дешёвое место с пластиковыми стульями и меню на стене. Марина сидела, обхватив руками чашку чая, и не поднимала глаз.
— Я беременна, — выдохнула она, когда мы сели.
Повисла тишина. Где-то за соседним столиком кто-то громко смеялся, звенели ложки о тарелки, играла попсовая музыка.
— От кого? — спросил Дима хрипло. — Я думал, у тебя никого нет.
— Познакомились в баре месяц назад, — Марина наконец подняла глаза. Они были красные, опухшие. — Мы встречались пару раз. А потом он исчез. Номер заблокировал. Я даже не знаю, где он живёт, как его найти.
Я смотрела на неё и думала о том, что должна чувствовать сочувствие. Жалость. Желание помочь. Но вместо этого внутри росло холодное, неприятное раздражение. Марине двадцать шесть лет. Она взрослый человек. Как можно быть настолько безответственной?
— Что ты собираешься делать? — спросила я, стараясь говорить нейтрально.
— Не знаю, — Марина всхлипнула. — Мать сказала, что если я рожу, то никогда больше не переступлю порог её дома. Она и сейчас со мной не общается. А у меня нет денег даже на врача нормального. Мне страшно, Дима. Так страшно.
Дима взял её за руку, и я увидела, как по его лицу пробежала гримаса боли. Он всегда чувствовал чужую боль слишком остро, особенно если речь шла о Марине.
— Мы поможем, — сказал он тихо. — Правда, Лен? Мы что-нибудь придумаем.
Я посмотрела на него, потом на Марину. И кивнула. Что ещё мне оставалось?
В тот вечер мы долго не ложились спать. Дима ходил по комнате, мял руками волосы.
— Ей нужны деньги на роды, на врачей, на первое время с ребёнком, — перечислял он. — Квартиру ей придётся снимать побольше, однушку. С малышом в студии не проживёшь. Ей нужна коляска, кроватка, одежда… Или на то, чтобы прервать беременность, если ещё не поздно…
— Дим, остановись, — я села на кровати, обхватила колени руками. — У нас нет на это денег.
Он замолчал, повернулся ко мне. В свете ночника его лицо казалось осунувшимся, постаревшим.
— У нас есть накопления, — сказал он медленно, осторожно, как будто шёл по минному полю. — На первый взнос.
Я не сразу поняла, что он имеет в виду. А когда поняла, кровь отхлынула от лица.
— Ты шутишь?
— Лена, ну подумай сама. Квартиру мы можем купить и через год, и через два. А Марина сейчас в отчаянии. Она одна. Совсем одна. Если мы ей не поможем…
— Если мы ей не поможем, она найдёт другой выход, — перебила я, и голос мой прозвучал жёстче, чем я ожидала. — Дима, это мои деньги. Мои! Я работала на двух работах, брала дополнительные смены, училась по вечерам, пока ты…
Я осеклась, но было поздно. Слова повисли в воздухе.
— Пока я что? — спросил Дима тихо. — Пока я работал на своей стабильной, хоть и низкооплачиваемой работе? Пока я отказывался от повышений, потому что боялся риска, нестабильности?
— Я не это хотела сказать.
— Нет, ты именно это и хотела сказать, — он сел на край кровати, отвернувшись от меня. — Ты считаешь, что я неудачник. Что сестра моя — обуза. Что я не имею права просить твоих денег, потому что заработала их ты.
— Дима…
— Знаешь, что самое страшное? — он повернулся, посмотрел на меня. — Что ты права. Абсолютно права. Но это моя сестра, Лена. И её ребёнок. Мой племянник или племянница. Неужели ты не понимаешь?
Я понимала. Конечно, понимала. Но я также понимала, что если отдам эти деньги сейчас, то мы никогда не купим квартиру. Потому что будут новые проблемы, новые беды, новые срочные нужды. Марина такая — она притягивает неприятности, как магнит. И мы будем тонуть вместе с ней.
— Ты хочешь отдать мои сбережения сестре, — произнесла я вслух. — Не наши. Мои.И я не дам.
Дима вздрогнул, как от пощёчины.
— Значит, ты не дашь?
— Нет, — ответила я. — Прости.
Он кивнул, встал и вышел из комнаты. Я слышала, как он собирается на кухне, наливает воду, долго стоит у окна. А потом заскрипела дверь — он ушёл гулять, хотя было три часа ночи.
Я осталась одна в темноте, и в ушах звенела тишина.
На следующий день на работе мне сообщили о повышении. Я стала руководителем отдела, и моя зарплата увеличилась ещё на тридцать процентов.
— Поздравляю, Елена, — улыбнулась мне директор. — Вы заслужили это. Честно говоря, мы давно присматривались к вам. Вы — один из самых ценных наших сотрудников.
Я поблагодарила, вышла из кабинета и вместо того, чтобы радоваться, почувствовала пустоту. Мне некому было позвонить. Дима обиделся и отвечал односложно. С подругами я общалась мало, разбрелись кто куда — у всех своя жизнь, семьи, проблемы.
Вечером я шла от метро и вдруг остановилась возле автосалона. Витрины светились, за стеклом стояли новые, блестящие машины. Я всегда мечтала о своей машине. С шестнадцати лет, когда впервые села за руль в автошколе и почувствовала эту свободу — ты сама решаешь, куда поехать, когда, с кем.
Я зашла внутрь. Просто посмотреть, сказала себе. Просто узнать цены.
— Добрый вечер! — ко мне подошёл менеджер, молодой парень с приятной улыбкой. — Чем могу помочь?
— Я просто смотрю, — ответила я. Но потом добавила: — А сколько стоит вон та?
Я показала на небольшой седан серебристого цвета. Компактный, аккуратный, элегантный.
Менеджер назвал цену. Того, что лежало на нашем с Димой счету, скорее всего, будет достаточно на первый взнос.
— Можно взять в кредит, — сказал он.
— А машины есть в наличии.? — услышала я свой голос.
— Конечно! Хотите оформить сегодня?
Я стояла посреди салона, смотрела на эту машину и думала о квартире. О том, что мы откладывали три года. О Димином лице, когда он попросил денег для Марины. О его словах: «Это твои деньги».
Да. Мои деньги. Мои.
— Хочу, — сказала я.
Оформление заняло два часа. Я подписывала бумаги, вносила деньги, получала ключи — и всё это время внутри было странное спокойствие. Холодное, жёсткое спокойствие человека, который наконец-то перестал думать о других и подумал о себе.
Когда я села за руль, мои руки дрожали. Я завела двигатель, услышала его тихое урчание, почувствовала запах новой обивки. Включила фары, и свет разлился по тёмной улице.
Я поехала. Медленно, осторожно, но я ехала. По проспекту, мимо знакомых домов, мимо нашего двора. Я не остановилась. Просто проехала мимо, дальше, на объездную, где было меньше машин и можно было немного разогнаться.
Телефон разрывался от звонков — Дима наверняка увидел, что со счёта сняты все деньги. Но я не брала трубку. Не сейчас.
Я ехала и плакала. От облегчения, от ужаса перед тем, что я сделала, от злости на Диму, на Марину, на саму себя. Но вместе со слезами уходило что-то тяжёлое, что давило на меня все эти годы.
Чувство вины за то, что я зарабатываю больше. За то, что я хочу большего. За то, что устала быть опорой для всех, кроме себя самой.
Я вернулась домой поздно, почти ночью. Дима сидел на кухне с красными глазами и чашкой остывшего кофе.
— Где ты была? — спросил он глухо. — Что ты наделала?
— Купила машину, — ответила я, положив ключ на стол. — Сбылась моя мечта.
— Ты спустила все наши накопления на машину?! — голос его сорвался. — Лена, ты понимаешь, что ты сделала? Мы копили три года! Три года!
— Я копила, — поправила я. — Дим, давай говорить честно. Основная часть этих денег — моя зарплата. Мои переработки. Мои курсы, которые я оплачивала сама и училась по ночам.
— Мы семья! Всё, что у нас есть — наше общее!
— Тогда почему ты хотел отдать мои сбережения сестре? — я села напротив него, посмотрела в глаза. — Почему каждый раз, когда у Марины проблемы, ты готов отдать последнее? Наше последнее? И при этом ни разу не спросил, чего хочу я?
— Я… — он замолчал, сжал кулаки. — Это другое. Марина в беде.
— Марина всегда в беде, — устало сказала я. — И всегда будет. Потому что у неё есть ты, Дима. У неё есть человек, который в любой ситуации придёт на помощь. Который отдаст последнее, забудет про свои планы, про свою жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я бросил её?!
— Я хочу, чтобы ты подумал о нас. О нашей семье. О нашем будущем. — Я встала, прошлась по кухне. — Знаешь, что меня пугает больше всего? Не то, что ты хотел отдать деньги. А то, что ты даже не усомнился. Даже не подумал: а как же квартира? А как же наши планы? Как же Лена, которая вкалывала как проклятая, чтобы накопить эти деньги?
Дима молчал, глядя в пол.
— Раз тебя не беспокоит первый взнос и наше будущее, — продолжила я тише, — то и я буду жить для себя. Я купила машину, о которой мечтала с юности. Я поеду на ней на работу сегодня, завтра, каждый день. И буду радоваться. А ты делай, что хочешь со своими деньгами. Но мои — мои.
Я ушла в ванную, чтобы принять душ. Когда выходила, Дима всё ещё сидел на кухне. Он поднял голову, посмотрел на меня, и я увидела в его глазах что-то новое. Не злость, не обиду. Понимание, может быть. Или страх.
— Лен, — позвал он. — Погоди.
Я остановилась в дверях.
— Я позвонил Марине вчера, — сказал он медленно. — Сказал, что не могу дать ей денег сейчас. Что нам самим нужно накопить, что мы тоже живые люди с планами.
Я обернулась, посмотрела на него.
— Она разозлилась, — продолжал он. — Наговорила мне кучу гадостей. Что я эгоист, что предал её, что теперь у неё нет никого. Я слушал и думал… Думал о том, что ты права. Что я спасаю её всю жизнь, а она даже спасибо не говорит. Просто требует, требует, требует.
Он встал, подошёл ко мне.
— Мне страшно, Лена. Страшно, что если я не помогу ей, то она пропадёт. Что с ней и ребёнком что-то случится, и это будет на моей совести.
— Ты не можешь нести ответственность за взрослого человека, — тихо сказала я. — Марина сама должна разобраться со своей жизнью. Ты можешь поддержать её морально, можешь помочь советом. Но не деньгами, которые нужны твоей собственной семье.
Дима кивнул, потёр лицо руками.
— Извини, что я так сорвался. За машину. Ты права — ты заработала эти деньги. И ты имеешь право потратить их, как захочешь.
— Я не хотела тебя обидеть, — сказала я. — Но мне нужно было что-то доказать. Себе самой, наверное. Что я тоже имею право на мечты.
Мы стояли напротив друг друга в узком коридоре нашей съёмной квартиры, и я вдруг поняла, что это был поворотный момент. Момент, когда можно было либо двигаться дальше вместе, либо разойтись.
— Давай начнём сначала, — предложил Дима. — Я найду более высокооплачиваемую работу. Пойду на курсы, как ты. И мы накопим на первый взнос вместе. По-честному.
Я улыбнулась сквозь подступившие слёзы.
— А на Марину?
— На Марину я буду помогать из своей зарплаты, — твёрдо сказал он. — Столько, сколько смогу. Но без ущерба для нашей семьи. И если она не примет такие условия — это её выбор.
Я обняла его. Крепко, по-настоящему, в первый раз за долгое время.
— Покатаешь меня на своей тачке? — спросил он со смешком.
— Покатаю, — пообещала я.
На следующий день я действительно уехала на работу на новой машине. Дима сидел рядом, и мы молчали, но это было хорошее молчание. Мы ехали по утреннему городу, и я думала о том, что накопим мы на квартиру теперь нескоро. Что впереди много работы — для обоих. Что с Мариной всё ещё не разобрались до конца.
Но у меня была моя машина. Моя собственная, заработанная честным трудом машина. И она была символом. Символом того, что я перестала быть просто винтиком в чужих планах и стала хозяйкой своей жизни.
Я остановила машину у светофора, посмотрела на Диму. Он улыбнулся мне, сжал мою руку.
— Я горжусь тобой, — сказал он. — Правда.
И я поверила ему.
Свет переключился на зелёный, и я нажала на газ. Мы поехали вперёд, в неизвестность, но теперь — вместе. По-настоящему вместе.
