— Я думала, ты сегодня задержишься допоздна, — сказала Мария, помешивая суп в глубокой кастрюле. Алексей молча снял рабочую куртку и повесил на крючок у двери.
— Бригадир отпустил пораньше, — он подошёл к раковине и включил воду. — Завтра вторая смена пойдёт глубже.
Мария кивнула, закрывая крышку. Пышущий жаром ужин был готов, запах наполнил кухню.
Она бросила взгляд в окно — сумерки сгущались, дождь превращался в туман над лесом. В такие вечера особенно хотелось уюта.
— Ужин через десять минут, — сказала она, доставая из буфета тарелки.
Алексей вытер руки полотенцем и вышел во двор за дровами для печи.
Мария проводила его взглядом через кухонное окно.
Тридцать пять лет, плечи как скала, руки, привыкшие к тяжести. Вместе уже семь лет, а детей всё нет. Она перестала считать походы к врачам.
Свет фар разрезал туман неожиданно и резко. Мария напряглась — гости в их деревне бывали редко, особенно в такую погоду. Машина остановилась прямо перед воротами.
— Алексей! — крикнула она, но муж уже был в сарае.
Фары продолжали светить в окна, но никто не выходил.
Мария накинула платок и вышла на крыльцо. Автомобиль стоял неподвижно — старая потрёпанная «Нива» с грязными номерами.
— Здравствуйте! — позвала она, но ответа не последовало.
Мария преодолела несколько ступенек и направилась к машине, кутаясь в платок.
Холодные капли дождя скатывались по лицу, размывая контуры вечера. Стекло автомобиля медленно поползло вниз, издавая протяжный скрип.
Из темноты салона проступил лишь размытый силуэт.
— Заблудились? Может, помощь нужна? — Мария подошла вплотную к машине.
Незнакомец не проронил ни слова. Вместо ответа он протянул в оконный проём свёрток в тёплой куртке.
Что-то заставило Марию протянуть руки. Тяжесть, тепло и тихий прерывистый всхлип сквозь шорох дождя.
В руках у неё был ребёнок.
— Что происходит? — выдохнула Мария, инстинктивно прижимая малыша к себе. — Кто вы такой?
Мужчина не удостоил её взглядом.
Окно поднялось с тем же тягучим скрипом, и машина исчезла в молочной пелене тумана, оставив после себя размытые следы на раскисшей дороге.
— Алексей! — позвала Мария, разворачиваясь к дому. — Алексей, скорее!
Муж выскочил из сарая, сжимая в руке топор, готовый отразить любую угрозу.
— В чём де… — слова застряли в горле, когда он увидел, что держит жена.
Малыш — годовалый, может, чуть больше — смотрел на них влажными от слёз глазами, в которых перемешались испуг и детское любопытство.
Крохотные пальцы цеплялись за край Мариного платка с неожиданной силой.
— Кто это? — спросил Алексей, опуская топор.
— Я не знаю, — голос Марии дрожал. — Какой-то мужчина… в машине… просто отдал и уехал.
Они внесли малыша в дом. Печь гудела, разогревая остывшие стены.
Ребёнок перестал плакать, с интересом разглядывая новое место. Никаких документов, никакой записки, даже имени — ничего.
Участковый приехал через час, записал показания, обещал дать ориентировку на машину.
— Сейчас его нужно в райцентр отвезти, в детский дом временно, — сказал он, закрывая блокнот.
Мария, не отпускавшая ребёнка ни на минуту, прижала его ещё крепче.
— А если мы… — она посмотрела на мужа, не решаясь договорить.
Алексей долго молчал, его лицо оставалось непроницаемым. Потом он взглянул на малыша, улыбающегося своей беззубой улыбкой, и что-то дрогнуло в его глазах.
— Это знак, — сказал он тихо. — Он наш.
Участковый почесал затылок.
— Эх, люди… Процедура знаешь какая? Месяцами могут бумаги крутить.
— Василий, — Алексей положил тяжёлую руку на плечо полицейскому, — мы с твоим отцом в одной шахте работали. Ты же знаешь Петровича из сельсовета?
Через неделю оформление опеки началось по ускоренной процедуре. Ни машину, ни загадочного мужчину так и не нашли.
Когда Мария купала малыша вечером, она заметила родинку на его плече — точно такая же была у неё самой.
Она приняла это как ещё один знак. Вселенная забрала у неё шанс родить своего ребёнка, но взамен подарила этого мальчика.
— Глеб, — прошептала она, впервые произнося имя, которое пришло откуда-то изнутри. — Ты будешь Глебом.
***
Двенадцать лет пролетели как один день. Глеб вырос крепким, смышлёным мальчишкой с непокорным вихром тёмных волос и привычкой вставать до рассвета.
Ему было тринадцать, и весь мир лежал у его ног — особенно лес за домом, где он пропадал каждую свободную минуту.
— Опять с этими тетрадками? — Алексей стоял в дверях комнаты сына, наблюдая, как тот быстро строчит в блокноте. — На улице солнце, а ты сидишь взаперти.
Глеб не оторвался от записей:
— Пап, я дописываю главу. Ещё десять минут.
Мария, проходя мимо с корзиной белья, остановилась рядом с мужем:
— Дай ему закончить. У него хорошо получается.
Алексей нахмурился:
— Мечтатель растёт. А жизнь, она другого требует.
— Хватит на него давить, — Мария отвела мужа в сторону. — Посмотри его сочинения — учительница говорит, у него талант.
— Талант… — Алексей скрестил руки на груди. — Шахтёры нужны, строители нужны, а писатели… Что он этими рассказами заработает?
Спор был старым, как мир. Алексей хотел вырастить сына «настоящим мужиком», готовил его к суровой жизни.
Брал с собой на охоту, учил мастерить, чинить, строить. Мария же берегла каждый лист, исписанный мелким почерком сына, складывала в папку, перечитывала.
Глеб писал удивительные истории о других мирах — с летающими городами, говорящими животными и людьми, умеющими превращаться в свет.
Откуда в деревенском мальчишке бралось столько фантазии, никто не понимал.
— Глеб, дописывай и идём, — сдался Алексей. — Покажу, как правильно тропы в лесу читать.
Когда сын скрылся в своей комнате, Мария тихо сказала:
— У меня в детдоме книг было мало, но я все их перечитала до дыр. Может, Глеб в меня пошёл?
Алексей хмыкнул, но ничего не ответил.
Он любил сына той суровой, молчаливой любовью, что не требует громких слов. Каждое воскресенье брал его с собой в мастерскую на весь день, давал настоящие инструменты, учил работать руками.
В ту ночь Глеб снова говорил во сне. Мария проснулась от его бормотания и подошла к комнате сына.
— Лена… Лена, подожди, — звал он кого-то, мечась на постели.
Странное имя. Они никого с таким именем не знали, но Мария уже привыкла к этим ночным призывам.
Глеб звал незнакомую Лену с пятилетнего возраста, а утром никогда не помнил своих снов.
— Сынок, я тебе с собой бутербродов положила, — Мария суетилась вокруг Глеба, собирающегося на районную олимпиаду по литературе.
— Мам, ну что ты как маленького, — он смущённо улыбнулся, но бутерброды взял.
Мария не могла налюбоваться на сына. Высокий, худощавый, с внимательными серьёзными глазами.
Иногда она ловила в нём странное сходство с собой — не во внешности, а в жестах, в наклоне головы, в привычке прикусывать губу, когда думает.
— Ты свитер не забудь, к вечеру холодно будет, — она машинально поправила воротник его рубашки.
— Мария, хватит, — Алексей зашёл в комнату. — Он не маленький уже.
Глеб благодарно взглянул на отца.
— У меня для тебя кое-что есть, — Алексей достал из кармана небольшой свёрток. — Держи.
Глеб развернул бумагу и замер — внутри лежал резной карандаш из карельской берёзы в кожаном чехле. Очень красивый.
— Бережно с ним. И головой думай всегда, — Алексей положил руку на плечо сына. — Теперь ты взрослый.
В глазах Глеба мелькнуло что-то взрослое — понимание важности момента, ответственности, гордость.
— Спасибо, папа, — он крепко обнял отца.
Мария смахнула слезу. Ей вдруг стало страшно — она поняла, что ещё немного, и сын совсем вырастет, уедет, и дом опустеет. Эта мысль сжала сердце.
Когда автобус скрылся за поворотом, унося Глеба на олимпиаду, Алексей обнял жену за плечи.
— Хороший парень вырос, — сказал он просто.
— Да, — кивнула Мария. — Наш.
***
— Мам, у нас литературный вечер в пятницу, ты придёшь? — голос Глеба в телефонной трубке звучал взволнованно.
Два года в областном институте изменили его. Голос стал глубже, в речи появились новые обороты, даже говор слегка изменился.
— Конечно, приеду, — Мария прижала трубку к уху, стараясь не пропустить ни звука. — И папу привезу, он по тебе скучает, хоть и не говорит.
— Круто! — обрадовался Глеб. — У меня рассказ напечатали в сборнике. Экземпляр для вас оставил.
Повесив трубку, Мария вышла на крыльцо.
Весеннее солнце пригревало, но земля ещё не просохла.
Почтальон Нина махала рукой от калитки.
— Мария, тебе письмо! Без обратного адреса, странное какое-то.
Конверт был потрёпанным, словно прошёл долгий путь. Внутри — пожелтевшая фотография и лист бумаги в клетку, исписанный крупным почерком.
На фотографии две женщины — молодая и постарше — стояли обнявшись на фоне деревянного дома. Молодая была так похожа на Марию, что она охнула. Те же глаза, тот же изгиб бровей, даже улыбка — её собственная.
Руки дрожали, когда она начала читать:
«Здравствуй, Мария.
Ты не знаешь меня, но я — муж твоей сестры Елены. Да, у тебя есть сестра. Вернее, была. Елены не стало за пол года, как у тебя появился ребёнок, автокатастрофа.
Ты потерялась, когда тебе было два года. Ваши родители искали тебя, но не нашли. Не стало их, так и не узнали, что с тобой стало. А Елена не сдавалась. Она искала тебя двадцать лет и в конце концов нашла.
Узнала, где ты живёшь, кто твой муж. Но когда собиралась к тебе ехать, случилась авария.
Я остался один с нашим сыном на руках. Я не смог, понимаешь? Не смог быть отцом. Струсил.
Елена всегда была сильнее меня. Я привёз мальчика к тебе, потому что знал — ты поймёшь. Ты его родная тётя. В нём течёт та же кровь, что и в тебе.
Прости меня. И прости Елену — она хотела приехать к тебе раньше, рассказать всю правду. Не успела.
Игорь»
Мария упала на скамейку, прижав руки к груди. Воздуха не хватало. Дом, дорога, лес — всё закружилось перед глазами.
Глеб. Её Глеб. Сын её сестры. Сестры, которую она никогда не знала.
Алексей нашёл её там же, сидящую неподвижно, с письмом в руках. Выслушал, сел рядом, крепко обнял за плечи.
— Значит, он всё-таки твоя кровь, — сказал он тихо. — Я всегда это чувствовал.
— Почему он не остался? Почему просто убежал, отдав ребёнка? — в голосе Марии звенела сталь.
— Не каждый способен быть родителем, — Алексей поднял фотографию. — Она красивая. Как ты.
Внутри Марии поднималась буря чувств — боль от потери, которую она даже не осознавала раньше, гнев на человека, лишившего её возможности узнать о сестре раньше, и странное, пронзительное облегчение.
Теперь она понимала, почему так сильно любила Глеба с первого взгляда. Почему чувствовала с ним необъяснимую связь.
Почему он звал во сне Лену — Елену, свою настоящую мать.
Когда Мария с Алексеем проскользнули в полутёмный актовый зал, литературный вечер уже набрал обороты.
Глеб стоял в луче направленного света — рослый, собранный, со взглядом, устремлённым куда-то поверх голов слушателей.
Его голос, окрепший и глубокий, наполнял пространство историей о мальчике, ищущем своё подлинное имя.
Мария не могла справиться с влагой, выступившей в уголках глаз. Вот он — кровь её сестры, её племянник, её дитя. Всё вместе.
Потом они укрылись в уютном кафе через дорогу. Глеб, оживлённо жестикулируя, рассказывал о преподавателях, о задумках новых текстов, о московской конференции, куда его выбрали из десятка претендентов.
— Хочу тебе кое-что передать, — Мария извлекла из сумки миниатюрную бархатную коробочку. На ладони блеснула серебряная цепочка с овальным медальоном. — Носи. Она принесёт удачу.
— Отличная вещь, — Глеб прощупал застёжку и накинул цепочку на шею. — Спасибо, это много для меня значит.
Мария всматривалась в его черты — поразительно напоминающие женщину с пожелтевшей фотографии — то же свечение во взгляде, та же несгибаемая воля.
— Как же ты вырос, — произнесла она едва слышно. — В тебе течёт сильная кровь.
Глеб вскинул брови, но вопроса не последовало.
— Я знаю, — ответил он просто.
Через неделю они провожали его на конференцию.
Вокзал был наполнен шумом, объявлениями, суетой. Глеб уже поднялся на ступеньку вагона, когда обернулся и крепко обнял родителей.
— Я скоро вернусь. С премией, — подмигнул он.
Мария стояла на перроне, пока поезд не скрылся из виду. В кармане лежало письмо — свидетельство прошлого, которое она никогда не знала.
На её лице были слёзы и улыбка одновременно.
Она всё сделала правильно.
Алексей подошёл, молча взял её за руку. Они медленно пошли к выходу. Впереди был долгий вечер, чашка горячего чая и разговоры — обо всём и ни о чём.
О сыне, которого им подарила судьба через окно старой машины в дождливый осенний вечер.
