– А где деньги с моего счёта? – голос Анны дрогнул. – Там были накопления за год… на ремонт…
Илья, её муж, будто бы не слышал. Уткнулся в телефон, сидел на краешке дивана, и промолчал. Только губы напряглись, а пальцы продолжали что-то набирать. Наконец он выдохнул и поднял взгляд:
– Мы решили тебе не говорить. Чтобы ты не нервничала.
У Анны в голове гудело. Мы? Кто — мы?
– Кто «мы»?
– Ну… Я, мама, Димка…
Она встала резко, откинула плед с ног (который всё равно не грел — только мешал), подошла ближе:
– Ты взял деньги с моего счёта. Без спроса. И что? Раздал?
– Это не так, – сразу вскинулся Илья. – Просто… у Димы с женой был форс-мажор, им нужно было вложиться в аванс на съём. И мама попросила помочь с кредитом. Там проценты бешеные. Мы всё вернём! Всё под контролем.
Анна встала молча. Дрожали колени. Руки — тоже. Она шла к спальне, как будто за чем-то. А сама всё понимала: сбежать бы. Или взять себя в руки. Хоть как-то.
Когда она снова заговорила, голос был уже ровный. Холодный:
– Ты имел доступ к моей карте. Я тебе доверяла. А ты пошёл и потратил деньги… на чужих.
– Ну как чужих… Это же семья, Ань. Все свои.
Она рассмеялась. Горько. Нехорошо. Прямо в лицо.
– Да? А я — кто тебе?
Он молчал.
Молчание, как признание вины.
Анна работала бухгалтером в небольшой компании — не бог весть какие деньги, но аккуратно откладывала. Каждая копейка — под ремонт, под запас, под будущее.
Жили с Ильёй почти восемь лет. Не сказать, что в любви и гармонии, но терпимо. Он — из тех, кто считает, что «женщина должна быть мягкой и понимать». Она — из тех, кто долго понимала. А потом вдруг решает, что всё.
Семейные деньги — были её деньги. Его зарплата уходила на ипотеку и машину. Её — на еду, одежду, мебель, да и на всё остальное. Так как-то само сложилось. Он говорил: «ты у меня молодец, умеешь копить».
Вот и накопила.
На них и напали.
– А ты знаешь, сколько там было? – снова спросила Анна, уже не надеясь, что он скажет правду.
– Ну… около двухсот? – он почесал затылок, не глядя в глаза. – Чуть меньше, наверное.
– Триста двадцать. Я копила два года. И никто не имел права брать ни рубля. Ни ты. Ни твоя мама. Ни твой брат.
– Ну что ты заводишься? Я ж сказал — вернём! Это не в никуда. Просто помогли — по-человечески. Ты бы сама так поступила…
– НЕТ! – она крикнула. В первый раз за всю их жизнь. – Нет. Я бы не тронула чужие деньги. Даже если бы знала, что мне конец. Потому что это — ЧУЖОЕ.
Он помолчал. Потом, с наигранным сочувствием, будто она истеричка, сказал:
– Ты преувеличиваешь. В семье всё общее.
– Тогда пусть твоя мама начнёт с себя. Где её деньги?
– У неё пенсия…
– А у меня, выходит, деньги другие? – усмехнулась Анна.
Пауза затянулась. Он не знал, что сказать. А она уже всё поняла.
Всё — наивность, простота, глупость. Доверяла. Надеялась, что семья — это про поддержку. А оказалось — про доступ к счёту.
Через два дня в их квартире звучал звонкий, бодрый голос:
– Ну что ты сразу дуешься? Не маленькая же, в конце концов. Сами же понимаете, ситуация у нас критическая…
Анна стояла у плиты, зажав лопатку в руке. Она не готовила — просто держалась за неё, как за якорь. Перед ней — Нина Ивановна, свекровь. В сером пуховике, который не сняла, будто зашла «на минуточку». За спиной — Дима, брат мужа, с новеньким телефоном и пластиковым пакетом, откуда торчали упаковки из дорогого супермаркета.
– Это вы, значит, «решили мне не говорить»? – голос её был тихий, но стальной.
– А что мы такого сделали? – Нина вскинула брови. – Родные люди, в семье всегда друг другу помогают. Илюша же твой муж! Вы ж не чужие!
– А деньги мои, – Анна повернулась к ней, глаза прямо в лицо. – На моей личной карте. Которая не ваша. Не «общая». Не «семейная». МОЯ.
– Ну что ты так кричишь? – запричитала Нина. – Мы ж не враги тебе! Ты просто не понимаешь… Ты же сама при Илюше — при деле, при зарплате, всё умеешь. А у Димы — тяжело. С работой беда, двое детей. Мы ж тебе не враги…
– Вы – не друзья. – коротко сказала Анна. – Это я уже поняла.
Она отвернулась, а в груди всё кипело. Так, что трудно было дышать.
Дима хмыкнул за спиной:
– Ну ладно, обиделась — бывает. Но вообще, с твоими доходами, чего тебе эти деньги жалко?
Эти деньги…
Словно она фантики собирала. Словно не она по ночам сидела над отчётами, чтобы урвать подработку. Не она покупала всё по скидкам. Не она тащила на себе полжизни.
Она медленно повернулась.
– Повтори.
– Что?
– Что ты только что сказал.
– Я… да шучу я! – Дима развёл руками. – Ну чего ты так…
– А теперь послушайте меня, оба. Вы сюда пришли без спроса. Вы потратили мои деньги. Вы даже не извинились. А теперь вы… шутите?
Нина всплеснула руками:
– Господи, да какая ты упрямая! Я бы на месте Ильи давно всё оформляла на себя, а не терпела этот твой гонор! Всё у тебя через “моё”, “мне”, “моя”! В семье так не живут, девочка моя!
– Да, не живут. – Анна подошла ближе. – В нормальной семье так не делают. Там спрашивают, договариваются. Там не лезут в карман.
Она подошла к двери и неспешно её открыла:
– Уходите.
– В смысле?
– Уходите. И больше не приходите. Пока не вернёте деньги.
– Да ты что, с ума сошла?! Я ж тебе как мать!
– А мне своей — хватает. Прощайте.
Илья вернулся вечером. Его глаза — усталые, потухшие.
– Мама сказала, ты устроила скандал.
– Да. Потому что я не хочу быть кошельком, пока остальные «решают» за меня.
Он плюхнулся на стул.
– Ты не права. Они были в беде. А ты их просто выставила.
– Потому что они пришли как в магазин. И даже спасибо не сказали. Они даже не думали, что сделали что-то не так! А ты… ты мой муж. Ты знал, что эти деньги — последнее. Знал, что я коплю. Ты меня даже не спросил!
Он опустил голову.
– Я не хотел конфликта.
– А получил.
Она пошла к окну. Смотрела, как по двору бежит чей-то ребёнок. В снегу, в куртке, сбившейся на бок.
– Я не желаю жить с людьми, которые считают мои деньги общими, пока им удобно… и чужими — когда нужно вернуть.
Тишина. Долгая.
– Я верну, – прошептал Илья. – Обещаю. Дай мне только время.
– Деньги — ладно. Вернёшь. А доверие?..
Он не ответил.
Прошла неделя. Анна снова завела привычку проверять счёт каждый вечер. Не из паранойи — из опыта. Там всё стояло на месте. Пока.
В понедельник утром она зашла в банк. Просто так. Навела справки по движениям средств за последние месяцы. И стояла, глядя в выписку, как будто в чужую историю.
– Простите, а вот это? – она ткнула пальцем в строку от декабря.
Операционистка кивнула:
– Перевод по доверенности. Вы же сами оформляли доступ для супруга?
Анна побледнела.
– Я… Не помню. Это когда было?
– Апрель прошлого года.
Она помнила апрель. Как у Ильи сломался телефон, и он попросил её заехать в МФЦ — «вдруг пригодится, мало ли». Она подписала, не вникая. Тогда же он «на всякий случай» прикрепил свою карту к её счету — «ну, чтобы удобнее было оплачивать, вдруг я забуду или ты уедешь».
С того момента, как оказалось, деньги с её счёта «удобно» списывались почти каждый месяц.
То на «вклад в ремонт маминого дома». То «билеты Диме в Сочи». То «телефон маме». Суммы — не катастрофические. Но регулярные. Как налог. Стабильный, как предательство.
Она забрала документы и вышла на улицу.
На тротуаре стояли женщины. Смеялись, обсуждали одежду. Один из голосов — Нинин.
– У неё нос всегда кверху, зато и муж под каблуком, и деньги её утекают, как мыло в ванной! – сказала та, смеясь.
Анна замерла.
Нина её не видела. А она слышала каждое слово.
– Я бы на месте Ильи давно всё оформляла на себя. Он дурак — дал ей свободу. А бабам нельзя свободу. У неё счёт свой, карта своя… Вот и распустилась!
Другие засмеялись.
– У Димки-то хоть толк. Он из неё всё выжал! Ай да молодец.
Анна развернулась. Не пошла скандалить. Не стала выяснять.
Она просто поняла.
Это не про деньги.
Это про право считать тебя глупее.
Про то, как тебя используют, а потом обсуждают за спиной.
Про то, что ты — удобный ресурс. Пока не перестаёшь быть удобной.
Поздним вечером
– Ты ведь все знал и делал, – тихо сказала она. – Про переводы. Про доверенность. Про все эти месяцы.
Илья стоял у окна. Он не обернулся.
– Ну… я думал, ты не заметишь. Или не придашь значения.
– А если бы придавала?
– Был бы скандал. Мне этого не хотелось.
– Поэтому ты выбрал врать?
Он развернулся:
– Не врать. Просто… не говорить.
– Это и есть враньё, Илья. Когда один «просто не говорит», а другой живёт в иллюзии, что в доме всё честно.
Он развёл руками:
– Я не знаю, как это исправить.
– Я знаю. – Она достала документы. – Я сняла доверенность. И закрыла твой доступ к карте. И к онлайн-банку. Всё.
– Серьёзно? – его голос сорвался. – Ты думаешь, это выход?
– Это не выход. Это — начало. Моё. Без обмана. Без «мы решили тебе не говорить».
Он подошёл ближе.
– А ты вообще любишь меня?
– Любовь — это не про съём денег за спиной.
Он отпрянул.
– Ты какая — то другая.
– Я стала — собой. Наконец-то.
Илья стал молчаливым. Не кричал, не оправдывался. Просто ушёл в себя, будто бы обиделся.
Обиделся… на что? На то, что его поймали?
Анна не хотела ссор. Не устраивала истерик. Она молча делала выводы. И действовала. Как бухгалтер, как взрослая женщина, как человек, уставший быть «мягкой и понимающей».
Через неделю она сменила пароль от домашнего вай-фая. Потом — заменила свой номер телефона, привязанный к банкам. Удалила общий доступ к облаку с документами. Отказалась от идеи «семейного бюджета». Теперь – её деньги были только её.
Илья заметил. Взбесился.
– Это уже перебор! Ты хочешь жить как чужие? У каждого — своё? Это нормально, по-твоему?
– Это честно, – спокойно ответила она. – Мне не нужны твои деньги. И мои — пусть тоже тебя не касаются.
– А зачем тогда жить вместе?
Она посмотрела на него долго. Очень долго. А потом вдруг сказала:
– Вот это — правильный вопрос.
Вечером пришла Нина. Без звонка, как обычно. С коробкой пирожков и лицом «я ж мать».
– Слушай, ну хватит уже корчить из себя пострадавшую! Все уже и так поняли, что ты всё утрируешь. И деньги тебе вернут. Ну, через месяц, два… ну, не сразу же! Илюша — он ж старается…
Анна молчала.
– Кстати, я вот решила: мы с Димой на выходные снова к вам. У него отпуск. Надо детям сменить обстановку. Ничего, разместимся, потеснимся. Илюшке не говори — сюрприз будет!
Анна открыла дверцу шкафа, достала коробку. Внутри — аккуратно сложенные пакеты с вещами Ильи.
– Что это?
– Его вещи. Сегодня он переедет.
– Куда это он переедет?! – ахнула Нина.
– К вам. Или к Диме. Или куда угодно. Только не сюда.
– Да ты с ума сошла! Это ж его дом! Он муж! Вы семья! Ты ничего не решаешь одна!
– А вот и нет, – сказала Анна. – Здесь живу я. Квартира моя. Все счета — мои. Всё, что ты и твоя родня считали «общим», на деле — моё. Просто я была слишком добрая, чтобы напомнить. И слишком глупая, чтобы вовремя остановить.
– А Илья?! Он же…
– Он сам выбрал. Доверие — это не когда «мы решили тебе не говорить». Это когда не приходится догадываться, куда исчезают деньги и почему у тебя в доме каждый считает себя хозяином.
Она протянула коробку.
– Заберите. И себя тоже.
Нина шлёпнула коробку на пол.
– Да ты с ума сошла! С такой рожей ты ещё долго одна просидишь!
Анна кивнула.
– Пусть. Зато со спокойствием и с честностью. А не в стае, где все берут, а одна отдаёт.
Нина хлопнула дверью. Вещи остались в коридоре.
Спустя месяц
Анна сидела на кухне. В одиночестве. И ей было хорошо. Тихо. Просторно. Без пирожков, без «мы же семья», без намёков, без упрёков.
Телефон мигнул. Сообщение:
«Ань, я верну всё. Я скучаю.»
Она улыбнулась. Не от счастья — от ясности.
«Ты можешь вернуть деньги. Но не то, что было до них.»
Она поставила телефон на беззвучный.
И пошла на балкон. Не за вдохновением. А просто… выдохнуть.
