Вика только вернулась с работы, еще не успела снять пальто и стояла в прихожей, держа в руках пакет с продуктами. Часы показывали шесть вечера. “Успею немного отдохнуть, и приготовить ужин «, — подумала она, но тут раздался звонок в дверь.
Вика нахмурилась. Саша, ее муж, должен был быть на смене до восьми, а гостей они не ждали. Она осторожно посмотрела в глазок — и замерла.
Тетя Люба, мамина сестра из деревни, стояла перед дверью, размахивая руками и что-то громко рассказывая. Рядом топтались её муж Григорий Иванович и их дочь Вера.
Вика аккуратно открыла дверь.
— Викуля! — тетя Люба побросала пакеты и ринулась обнимать племянницу, чуть не сбив её с ног. — Ну наконец-то! Мы уж думали, ты нас не ждешь. Приехали к вам в Питер, мосты ваши знаменитые посмотреть! Давай, впускай нас скорее да готовь обед, по-нашему, по-семейному, не скупись!
Вика растерянно моргнула, пытаясь осознать происходящее. Она не видела тетю Любу лет семь, с маминого юбилея, и уж точно не ждала их в гости. Тем более так, без предупреждения.
— Любовь Павловна, а вы… когда приехали? — Вика поставила врученный ей пакет на пол, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
— Да только что, с вокзала сразу к вам! — тетя Люба хлопнула в ладоши. — Гриша, Верка, помогите Вике с сумками, что стоите? Сашка твой где, кстати? Работает, поди?
— Саша на работе, — Вика сняла пальто, бросив взгляд на Веру, которая даже не шелохнулась. — Любовь Павловна, вы надолго?
— Ой, Вика, не переживай, — тетя Люба уже направилась на кухню, заглядывая в шкафчики. — Поживем недельку, посмотрим ваш Питер, а там видно будет. У тебя картошка-то есть? Мы голодные, как волки.
Вика последовала за ней, чувствуя, как ноги становятся ватными. Она с Сашей жила в небольшой двушке на Петроградке, которую они снимали уже два года. Вика работала визажистом в салоне красоты, Саша — инженером на заводе. Их жизнь была простой и размеренной: работа, редкие прогулки по набережной, посиделки с друзьями.
Родственники из деревни, мамина родня, были для Вики чем-то далеким. Тетя Люба с Григорием Ивановичем и Верой жили под Псковом, в деревне, где все знали друг друга, а городских считали «чужаками». Вика помнила, как на семейных сборах тетя Люба всегда хвасталась своей хозяйственностью, а Григорий Иванович любил поучать, что «городские бабы ленивые». Вера же, их дочь, вечно держалась особняком.
— Любовь Павловна, я только с работы, — Вика старалась говорить спокойно. — Может, вы пока отдохнете, а я что-нибудь приготовлю?
— Отдохнем, отдохнем, — Григорий Иванович махнул рукой, устраиваясь поудобнее. — Ты, Вика, не тушуйся. Мы люди простые, нам много не надо. Картошечки там, мяса — и порядок.
Вера огляделась и фыркнула.
— Мам, тут тесно. У нас в деревне дом больше, чем эта квартира.
— Вера, не начинай, — тетя Люба строго посмотрела на дочь. — Вика с Сашей небось стараются, вон, в Питере живут. Правда, Викуля?
Вика выдавила улыбку. Она не просила их приезжать, а теперь придется готовить, убирать и терпеть их замечания.
Когда Саша вернулся домой, картина стала еще веселее. Он вошел, увидел толпу в гостиной и замер.
— Вик, это кто? — он тихо спросил, отведя Вику в сторону.
— Моя родня, — Вика вздохнула. — Тетя Люба, Григорий Иванович и Вера. Приехали мосты смотреть. И, похоже, жить у нас.
— Жить? — Саша нахмурился, но быстро взял себя в руки. — Ладно, разберемся. Здравствуйте, Любовь Павловна, Григорий Иванович!
— Сашка, здорово! — Григорий Иванович пожал ему руку так, что Саша поморщился. — Ну, показывай, как вы тут живете. А то Вика что-то бледная, кормишь ее вообще?
Саша натянуто улыбнулся, а Вика пошла на кухню, чтобы хоть как-то занять себя. Она чистила картошку, слушая, как тетя Люба громко рассказывает про деревенскую жизнь, а Григорий Иванович учит Сашу, как «правильно» чинить розетки. Вера сидела в углу, листая телефон, и иногда бросала: «Мам, тут скучно».
— Викуль, ты как? — Саша заглянул на кухню, пока гости отвлеклись на телевизор.
— Не знаю, — Вика посмотрела на него устало. — Прости меня. Они без предупреждения. И я уже слышу, как мне надо «поучиться хозяйству». Саша, я не выдержу неделю.
— Потерпим пару дней, — он обнял ее за плечи. — Может, они быстрее уедут.
Но Вика уже сомневалась. Она вспомнила, как мама всегда твердила: «Родня — это святое, Вика, их надо уважать». Но сейчас ей хотелось только одного — чтобы эта «святая родня» исчезла.
На следующий день тетя Люба объявила, что они едут смотреть Дворцовый мост. Вика, обрадовавшись возможности отдохнуть, дала им карту, объяснила, как доехать до центра, и даже вызвала такси. Она стояла у окна, глядя, как они грузятся в машину, и чувствовала, как напряжение отпускает.
— Викуль, наконец-то тишина, — Саша рухнул на диван. — Я думал, они вчера до полуночи будут про свои трактора рассказывать.
— Не расслабляйся, — Вика покачала головой. — Они к вечеру вернутся. И, держу пари, опять потребуют «семейный обед».
Она оказалась права. К пяти часам родственники ввалились в квартиру, громкие и, как всегда, голодные. Тетя Люба, не снимая платка, направилась на кухню, где Вика пыталась приготовить ужин.
— Вика, ты что, просто картошку жаришь? — она заглянула в сковородку. — Надо бы туда сала кинуть, для вкуса. У нас в деревне без сала не едят.
— Любовь Павловна, у нас сала нет, — Вика старалась не сорваться. — Но я добавлю лук, будет вкусно.
— Лук! — тетя Люба хмыкнула, открывая холодильник. — Ну, вы, городские, совсем от жизни отвыкли. Где у тебя масло?
Вика глубоко вдохнула, напоминая себе, что это временно. Но тетя Люба уже начала хозяйничать: переставлять банки, комментировать, что «мяса маловато», и давать советы, как правильно резать овощи. Григорий Иванович, устроившись в гостиной, рассказывал Саше, как они в деревне свиней режут, а Вера, как обычно, сидела в телефоне.
— Мам, тут в Питере кроме мостов и нет ничего, — бросила она, не поднимая глаз. — Скукота.
— Вера, ты бы помогла Вике, — буркнул Григорий Иванович. — А то сидишь, как барыня.
— Я в гости приехала, — Вера пожала плечами и снова уткнулась в экран.
Вика почувствовала, как внутри нарастает злость. Она не только должна кормить их, но и терпеть их лень и критику? Саша, заметив ее состояние, попытался разрядить обстановку.
— Любовь Павловна, как вам мосты? — спросил он, подвигая тарелку.
— Ой, Саш, да что мосты! — тетя Люба оживилась. — У нас в деревне речка есть, через нее мостик деревянный, вот там душа! А ваши мосты — железо да железо. Но ничего, посмотрели, теперь поесть надо.
— Поесть — это правильно, — Григорий Иванович кивнул. — Вика, ты там не тяни, мы голодные. И мясо пожарь побольше, а то у вас тут порции птичьи.
Вика сжала ручку сковородки, но промолчала. Она вспомнила, как в детстве мама учила ее: «С родней не спорь, Вика, они такие, какие есть». Но эти «такие» уже перешли все границы. После ужина, когда родственники ушли спать в гостиную, Вика села с Сашей на кухне.
— Саша, я не могу больше, — она смотрела в пол. — Они ведут себя, как будто мы им прислуга. Тетя Люба лезет везде, Григорий Иванович учит жить, а Вера даже спасибо не говорит.
— Вик, я тоже не в восторге, — Саша потер виски. — Но что делать? Выгнать их? Твоя мама потом с нами не заговорит год.
— Не знаю, — Вика вздохнула. — Но я чувствую, что задыхаюсь. Они будто нашу жизнь захватили.
На следующий день родственники поехали в Эрмитаж, а Вика осталась убирать квартиру. Она нашла грязные носки Григория Ивановича под диваном, банки с какими-то соленьями, которые тетя Люба оставила на подоконнике, и салфетки, разбросанные Верой.
К вечеру, когда они вернулись, все повторилось: тетя Люба критиковала ужин, Григорий Иванович требовал «пожрать по-человечески», а Вера ныла, что в Питере скучно.
— Вика, ты бы у нас в деревне пожила, — сказала тетя Люба, жуя картошку. — Научилась бы хозяйству. А то вон, худая, как щепка.
— Я и тут справляюсь, — ответила Вика тихо. Она посмотрела на Сашу, надеясь, что он поддержит, но он только пожал плечами, будто говоря: «Потерпи».
Но терпение Вики таяло с каждым днем. Она чувствовала, что ее дом больше не принадлежит ей, а родственники вместо благодарности только наглеют.
К концу недели Вика была на пределе. Гости объявили, что хотят «настоящий семейный ужин» перед отъездом. Вика, стиснув зубы, согласилась, хотя внутри все кричало, что она больше не хочет их видеть. Решили приготовить жареное мясо, картошку с грибами и салат — все, как просила тетя Люба. Саша помогал, но даже он выглядел уставшим.
— Вик, может, скажем, что у нас дела? — предложил он, нарезая лук. — Пусть в кафе идут.
— Не могу, — Вика покачала головой. — Мама убьет меня, если я их выгоню. Но это последний раз, Саша. Я больше не выдержу.
Когда родственники вернулись из Петергофа, квартира уже пахла едой. Тетя Люба, как обычно, зашла на кухню и начала хозяйничать.
— Вика, ты что, грибы не промыла? — она заглянула в сковородку. — Кто ж так делает?!
— Любовь Павловна, я все сделала как надо, — Вика старалась говорить ровно. — Садитесь, сейчас будем есть.
Но тетя Люба не унималась. Она начала рассказывать, как надо «правильно» жарить мясо, пока Вика носила тарелки. Григорий Иванович, усевшись во главе стола, заявил:
— Вика, ты бы у Любы поучилась. Она у нас хозяйка что надо.
Вера, как обычно, сидела в телефоне, но вдруг подняла голову.
— Мам, тут мясо сухое. Есть вообще невозможно.
Вика замерла. Она смотрела на них — на тетю Любу, которая копалась в ее посуде, на Григория Ивановича, который развалился, как барин, на Веру, которая даже не сказала «спасибо». И вдруг поняла, что больше не может.
— Хватит, — сказала она громко, и все обернулись. Вика поставила тарелку на стол и выпрямилась. — Я неделю вас кормлю, убираю за вами, терплю ваши замечания. А вы даже спасибо не сказали. Хотите семейный ужин? Готовьте сами. Я больше не буду.
Тетя Люба открыла рот, но Вика ее перебила.
— Любовь Павловна, я вас уважаю, но это мой дом. Я не обязана вам прислуживать. Хотите мосты смотреть — смотрите. Но я не ваша прислуга.
Григорий Иванович нахмурился, отложив вилку.
— Вика, ты чего это? Мы ж родня, приехали в гости. А ты так с нами?
— А вы как со мной? — Вика посмотрела на него, чувствуя, как голос дрожит. — Вы в моем доме хозяйничаете, вещи разбрасываете, еду критикуете. Я устала.
Саша, молчавший до этого, встал рядом с ней.
— Любовь Павловна, Григорий Иванович, Вика права. Мы вас приняли, как смогли. Но если вам не нравится, можете в гостиницу переехать.
Повисла тишина. Вера фыркнула, но ничего не сказала. Тетя Люба, покраснев, начала что-то бормотать про «неблагодарных», но Григорий Иванович ее остановил.
— Ладно, Вика, не горячись, — сказал он, кашлянув. — Мы, может, и перегнули. Давай поедим, что есть, и не будем ссориться.
Но Вика покачала головой.
— Нет. Я хочу, чтобы вы уехали. Сейчас. Я больше не могу.
Она повернулась и ушла в спальню, оставив их за столом. Саша последовал за ней, закрыв дверь.
— Вика, ты уверена? — он сел рядом, глядя на нее. — Они же твоей маме все расскажут.
— Пусть рассказывают, — Вика смотрела в потолок. — Я не хочу жить так, будто я им что-то должна. Это мой дом, Саша. И я хочу, чтобы он был моим.
Родственники собирали вещи. Тетя Люба, поджав губы, бросила на прощание:
— Вика, ты еще пожалеешь. Родня — это святое.
Вика ничего не ответила. Она стояла в прихожей, глядя, как они уходят. Когда дверь закрылась, она почувствовала облегчение, но в груди осталось что-то тяжелое. Она знала, что мама будет в ярости, что родня в деревне будет шептаться, что она «выгнала своих».
Но в тот момент Вика не была уверена, что поступила правильно — или что это вообще конец. Она посмотрела на Сашу, который молча обнял ее, и подумала, что, может, когда-нибудь они с тетей Любой поговорят. А может, и нет. Но сейчас ей хотелось только тишины.