— Карина, ты бы хоть поела нормально, — голос свекрови, Зинаиды Аркадьевны, резанул по нервам, как тупым ножом. — А то совсем прозрачная стала. На что Дмитрий наш смотрит? Кожа да кости.
Я медленно подняла глаза от тарелки с почти нетронутым салатом. За столом сидела вся семья Воропаевых.
Мой муж Дима, его отец Геннадий Степанович, молчаливый и, как всегда, погруженный в себя. Две Димины сестры — старшая Светлана, копия матери вплоть до хищного изгиба тонких губ, и младшая Ольга, чье лицо вечно хранило выражение сочувствующей скорби.
Все они смотрели на меня. Изучали. Оценивали.
— Мам, не начинай, — устало протянул Дима, не отрываясь от своей тарелки. Этот тон я знала слишком хорошо — просьба о мире, которая на самом деле была капитуляцией.
— А что я такого сказала? — Зинаида Аркадьевна картинно вскинула идеально уложенные брови. — Я о здоровье беспокоюсь. Внуков хочется, а с чего им взяться, если невестка наша себя голодом морит?
Светлана тихо хмыкнула в кулак, а Ольга поджала губы, одарив меня взглядом, полным фальшивой жалости.
— Я не голодаю, Зинаида Аркадьевна, — мой голос прозвучал ровно, хотя внутри все сжималось в ледяной комок. — Просто аппетита нет.
— Аппетит приходит во время еды. А еще от хорошей жизни, — не унималась она, делая точный выпад. — Видимо, Дима тебе хорошую жизнь обеспечить не может.
Удар был нанесен мастерски. Прямо в больную точку. Она знала, что я месяц назад потеряла работу и мы жили в основном на зарплату мужа, откладывая каждую копейку.
Геннадий Степанович едва заметно кашлянул, делая вид, что увлекся узором на скатерти. Он никогда не вмешивался. Его молчание было такой же формой насилия, как и ее слова.
— Мы справляемся, — твердо сказала я, глядя прямо в холодные глаза свекрови.
— Вот именно, что «справляетесь», — она растянула слово, словно пробуя на вкус мою униженность. — А нужно жить. По-настоящему. Мы тут с Геннадием посовещались…
Она сделала паузу, наслаждаясь произведенным эффектом. Даже Дима оторвался от еды.
— Мы решили, что вам пора расширяться. Вашу эту конуру продадите, добавите свои сбережения, если они есть. Мы с отцом, так и быть, поможем. Возьмем вам хорошую трехкомнатную квартиру. В новом доме.
На секунду в груди что-то дрогнуло. Неужели? Неужели я ошиблась в ней?
— Правда? — вырвалось у меня.
— Конечно, — кивнула Зинаида Аркадьевна с великодушной улыбкой. — Запишем ее, само собой, на меня. Для надежности. Мало ли что у молодых в голове.
Дима вжал голову в плечи. Он даже не посмотрел в мою сторону.
Я почувствовала, как пальцы сами нащупали в кармане гладкий корпус телефона. Там, в памяти устройства, хранился мой единственный козырь. Запись, которую я сделала неделю назад.
Не случайно. Я включила диктофон, когда подвозила свекровь до торгового центра.
Она разговаривала по телефону, а я, подозревая ее в каких-то махинациях с деньгами, которые мы ей одалживали, решила подстраховаться. Я ожидала услышать что-то про финансы, но услышала нечто гораздо худшее.
— Это очень… щедрое предложение, — медленно проговорила я, ощущая, как губы деревенеют.
— Я всегда была щедра к своей семье, — с пафосом заявила свекровь. — Просто не все умеют это ценить.
Она победоносно обвела взглядом стол. Муж, дочери, сын — все смотрели на нее с подобострастием. А на меня — с презрительной жалостью. Они думали, что загнали меня в угол. Что я сейчас расплачусь или смиренно соглашусь.
Но они ошибались. Очень сильно ошибались. В этот момент я поняла, что вечер перестает быть томным.
— Дима, — я повернулась к мужу, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Может, мы обсудим это позже? Вдвоем.
Зинаида Аркадьевна тут же вмешалась, не дав ему и рта раскрыть.
— А что тут обсуждать наедине? У нас семья, а не тайное общество. Или ты что-то скрываешь от нас, Кариночка?
— Я ничего не скрываю, — я снова посмотрела ей в глаза. — Я просто считаю, что такие серьезные решения требуют времени. И… возможно, есть другие варианты. Например, оформить квартиру на Диму. Или на нас обоих.
Свекровь издала короткий, сухой смешок.
— На тебя? Девочка моя, ты совсем наивная. Дима — человек с мягким сердцем. Ты его обведешь вокруг пальца и не заметишь. Сегодня ты жена, а завтра? А квартира — это фундамент.
Это капитал, который я создаю для будущего нашей семьи. И он должен быть в надежных руках.
— Мама абсолютно права, — вставила Светлана, откладывая вилку. — Недвижимость — это не игрушки. Знаем мы таких хитрых. Сначала втираются в доверие, а потом оставляют мужика ни с чем.
Я смотрела на мужа, ища в его глазах хоть каплю поддержки. Но он смотрел в тарелку, сосредоточенно ковыряя кусок мяса.
— Карин, ну мама же как лучше хочет, — пробормотал он. — Она в этих делах разбирается.
Это было предательством. Тихим, будничным, оттого еще более омерзительным.
— Вот и решено, — хлопнула в ладоши Зинаида Аркадьевна, сияя. — Завтра же начинаем действовать. Геннадий, ты с Димой с утра по банкам, нужно снять все его сбережения до копейки. Светлана, ты позвонишь нашему риелтору. А ты, Карина, можешь начинать паковать чемоданы.
— Я не согласна отдавать свою долю от продажи квартиры, — мой голос прозвучал неожиданно громко. — Половина этой «конуры», как вы выразились, принадлежит мне.
Лицо Зинаиды Аркадьевны окаменело.
— Твоя доля? Девочка моя, ты о чем? Ты же не работаешь. Все, что у вас есть, — это заслуга моего сына, моего воспитания. Так что скажи спасибо, что тебя, голодранку, вообще в новый дом пустят, а не вышвырнут на улицу, откуда Дима тебя и подобрал.
Вот он. Предел.
Я спокойно взяла телефон.
— Знаете, Зинаида Аркадьевна, вы правы. Я действительно неблагодарная. И сейчас я хочу это исправить. Просто включу одну запись, чтобы напомнить всем нам, а в первую очередь вам и вашему мужу, за что именно я должна быть вам так признательна.
— Что за глупости ты выдумала? — фыркнула Зинаида Аркадьевна, но в ее глазах мелькнула тень беспокойства. — Убери телефон, не позорься.
— Нет, мам, пусть включит, — неожиданно подала голос Ольга. — Интересно даже, что там у нее за компромат.
Я нажала кнопку «Play».
Полилась музыка из какой-то дешевой радиостанции, а потом раздался голос свекрови. Но это был не тот властный, поучающий тон. Этот голос мурлыкал, как кошка.
«…да, мой котенок, конечно, скучаю. Каждую минуту о тебе думаю. Как представлю твои руки, так сразу…»
Геннадий Степанович, до этого безучастно смотревший в тарелку, медленно поднял голову. Его лицо начало приобретать багровый оттенок.
«…нет, Гена ничего не заподозрит. Он же тюфяк, что ему скажешь, то и делает. Сидит целыми днями, кроссворды свои решает. Идеальный муж, ха-ха…»
Зинаида Аркадьевна вскочила, опрокинув стул.
— Выключи это! Немедленно выключи! Это подделка!
Но я лишь увеличила громкость.
«…с квартирой все пойдет как по маслу. Я уже обработала своего Димочку. Он у меня маменькин сынок, сделает все, как я скажу.
А эта его мымра… ну ничего, потерпит. Главное, что квартира будет на мне. А потом продадим ее к чертям, и деньги наши. Купим домик у моря, как ты и мечтал, мой хороший. Подальше от этой семейки идиотов…»
— Мама? — прошептал Дима. Он смотрел на мать так, будто видел ее впервые.
«…да, да, девочки тоже ни о чем не догадаются. Они меня боготворят. Думают, я о них забочусь. А я забочусь только о нас с тобой, любимый…»
— Зина! — взревел Геннадий Степанович, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Что это такое?!
— Это ложь! Монтаж! Она все подстроила! — завизжала свекровь.
Наконец, запись закончилась. Я нажала «стоп».
Первым нарушил оглушающую пустоту Геннадий Степанович. Он медленно встал.
— Вон, — сказал он тихо. — Вон из моего дома. Сейчас же.
Зинаида Аркадьевна бросилась к мужу, потом к дочерям, но они отворачивались от нее с брезгливостью.
В этот момент Дима встал. Но он не подошел ко мне с извинениями. Он сделал кое-что поважнее. Он подошел и просто взял меня за руку. Крепко, так, что я почувствовала тепло его ладони, разгоняющее внутренний холод.
Он повернулся к своему отцу.
— Пап, мы уходим.
Потом он посмотрел на свою рыдающую мать на полу.
— Никаких квартир, записанных на тебя. Никаких семейных ужинов. Никаких «как лучше» для нас. Мы с Кариной — семья. И мы сами решим, как нам жить.
Он не стал дожидаться ответа. Он потянул меня за собой, и мы вышли из этой комнаты, из этого дома, оставив их разбираться с руинами своей лжи.
Мы шли по улице, держась за руки. Я молчала, и он молчал. И в этом молчании было больше, чем в любых словах.
Это было молчание двух людей, которые только что вместе прошли через ад и вышли из него по-настояшему единым целым.
Прошло полгода.
Мы сидели на полу нашей новой квартиры. Пахло краской и счастьем. Деньги вложили.
Дима нашел вторую работу, я снова устроилась по специальности. Мы почти не спали, уставали, но каждый вечер, засыпая в обнимку, мы знали, что все делаем правильно.
— Отец развелся с ней, — сказал Дима, передавая мне кружку с чаем. — Разделили имущество. Она пыталась звонить, писать сестрам… но никто не хочет с ней говорить.
— Мне жаль, — тихо сказала я.
— Не жалей, — он покачал головой. — Она сама выбрала свой путь. А я выбрал свой.
Он притянул меня к себе и поцеловал.
— Прости меня. За то, что был слепым и слабым. За то, что позволил ей так с тобой разговаривать. Тот вечер… он все изменил. Я увидел, какую женщину мог потерять, и понял, что больше никогда в жизни не поставлю никого и ничто выше тебя.
— Я люблю тебя, — прошептала я, уткнувшись ему в плечо.
— И я тебя, — ответил он, крепче обнимая меня. — Знаешь, я понял одну вещь. Семья — это не те, кто диктует тебе, как жить. Семья — это крепость. Это место, где тебя всегда защитят.
Мы сидели в обнимку среди коробок, в нашей маленькой крепости, и я знала, что теперь мы справимся с чем угодно. Вместе.
