Премию была для меня неожиданностью — директор вызвал в кабинет перед самым обедом и вручил конверт с улыбкой человека, который только что сделал доброе дело. Я даже не сразу поняла, за что именно: за годовой план, перевыполненный на двадцать процентов, или просто потому что предновогоднее настроение. Но когда открыла конверт в туалете и пересчитала купюры, сердце забилось от радости — восемьдесят тысяч.
Я уже прикидывала, как разделю эти деньги: двадцать отложу на отпуск летний, тридцать на новый диван в гостиную — наш совсем продавился, — ещё десять просто в заначку, а на остальное куплю себе, наконец, нормальное зимнее пальто, не из масс-маркета, а что-то качественное, чтобы носить лет пять. Или может быть, сапоги. Хорошие сапоги.
Домой я летела на крыльях. Андрей встретил меня на кухне, помешивая что-то в кастрюле — он взял на себя готовку ужина, пока я задерживалась. Обычно он готовил средне, но старался, и я ценила это.
— У меня новость, — сказала я, вешая куртку.
— У меня тоже, — откликнулся он, не поворачиваясь. — Ты первая.
— Мне премию дали. Восемьдесят тысяч.
Он обернулся, и я увидела, как на его лице появилось выражение, которое мне не понравилось. Не радость, не гордость за меня — а какой-то расчёт.
— Серьёзно? Вот это да! — Он отставил кастрюлю и подошёл, обнял меня. — Молодец, умница моя.
Я прижалась к нему, но тревога не ушла. Что-то в его тоне было неправильное.
— А теперь ты, — сказала я. — Какая у тебя новость?
Андрей отстранился, почесал затылок.
— Ну, вообще-то звонила Лена. Она просила… В общем, ты знаешь, Новый год скоро, а у ребят телефоны совсем никакие. У Кирилла экран треснутый, а у Насти вообще какой-то древний, тормозит всё время. Лена говорит, в школе все с нормальными ходят, а они…
Я почувствовала, как холод расползается по спине.
— И?
— Ну, она попросила помочь. Ну, понимаешь, у неё сейчас сложно, после развода… Алименты Максим платит копейки, её зарплата маленькая…
— Какая зарплата? — перебила я. — Она вообще работает?
— Ну… не совсем. Сейчас что-то временное. То есть, она ищет, но пока не нашла подходящее. Ей же с детьми сложно, надо чтобы график гибкий был.
Я глубоко вдохнула, считая до десяти. Лена «искала работу» уже восемь месяцев. Восемь месяцев, в течение которых она регулярно обращалась к брату за помощью: то на коммуналку надо, то на одежду детям, то на продукты. Сначала это были мелочи — три тысячи тут, пять там. Потом суммы стали расти.
— Андрей, сколько мы уже ей дали за эти месяцы?
Он отвернулся к плите.
— Я не считал…
— А я считала. Сто двадцать семь тысяч рублей. За восемь месяцев.
— Наташ, ну она же моя сестра. Ей реально тяжело. Максим её бросил, она одна с двумя детьми…
— Максим её не бросал, — сказала я жёстко. — Они развелись. По обоюдному согласию. И он платит алименты, пусть и небольшие, но платит. И никто её не заставлял увольняться с нормальной работы перед разводом.
— Она не увольнялась, её сократили…
— Андрей, — я подошла к нему вплотную, заставив посмотреть мне в глаза. — Её уволили за прогулы. Она сама мне это сказала в сентябре, когда была пьяная на твоём дне рождения. Помнишь, как она рыдала в ванной? Она мне всё рассказала.
Он сглотнул.
— Ну… бывает. У неё стресс был, развод, переживала…
— Бывает, — согласилась я. — Но почему мы должны за это расплачиваться? Почему твоя премия в октябре ушла на её долги по кредиту? Почему моя зарплата в ноябре наполовину пошла на оплату репетитора для Кирилла, хотя Лена обещала, что это «последний раз»?
— Наташа, они же дети…
— Дети, о которых должна заботиться их мать! — Я почувствовала, как голос срывается на крик, и взяла себя в руки. — Слушай, я не бессердечная. Я понимаю, что ей трудно. Но она даже не пытается. Она просто сидит дома, листает соцсети и периодически звонит тебе со слезами, что вот прямо совсем всё плохо. А ты бежишь ей помогать, как будто она инвалид, а не здоровая тридцатисемилетняя женщина с двумя руками и высшим образованием!
Андрей отвернулся, и я увидела, как напряглись его плечи.
— Так что ты предлагаешь? Бросить её? Пусть с детьми на улице окажется?
— Не надо манипуляций, — устало сказала я. — Никто не окажется на улице. У неё квартира, у неё алименты, у неё руки-ноги. Пусть идёт работать. Хоть в магазин, хоть уборщицей, хоть куда. Но она не хочет. Ей удобно жить на твоей шее.
— Она не…
— Она именно что на шее, — перебила я. — И ты это прекрасно знаешь. Но не хочешь признавать, потому что она твоя младшая сестрёнка, которую ты всю жизнь опекал. Но, Андрюш, ей тридцать семь. Она взрослая. И она вполне способна сама себя обеспечить.
Повисла тяжёлая тишина. Я слышала, как за окном проехала машина, как в соседней квартире включили телевизор.
— Лена просила телефоны к Новому году, — наконец сказал Андрей тихо. — Хорошие, чтобы дети не комплексовали. Тысяч по тридцать примерно. Шестьдесят на двоих.
Я почувствовала, как внутри что-то ёкнуло.
— И?
Он обернулся, и на его лице была такая мольба, такая надежда, что мне стало почти жалко его.
— Ну, у тебя же премия… Восемьдесят тысяч. Хватит и на телефоны, и нам ещё останется. Ну, подумай, это же дети. Новый год же. Праздник. Им так хочется, они же подростки, им важно, что у них есть, как они выглядят перед друзьями… На твою премию телефоны племяшкам купим…
И я не выдержала. Терпение моё лопнуло, как перетянутая струна.
— Нет, — сказала я.
— Что нет?
— Нет. Мы не будем покупать телефоны на мою премию. Мы вообще больше не будем давать Лене денег. Ни копейки.
Андрей уставился на меня так, будто я предложила убить его мать.
— Ты что… Наташ, ты серьёзно?
— Абсолютно, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как закипает злость. — Я устала. Устала кормить твою сестру. Устала от того, что каждый раз, когда у нас появляются деньги, ты сразу думаешь, как бы их Лене отдать. Устала от того, что мы откладываем собственную жизнь, собственные планы, а она преспокойно сидит дома и ждёт, когда мы в очередной раз решим её проблемы.
— Но это же семья…
— Семья — это мы с тобой! — выкрикнула я. — Мы с тобой, Андрей! А Лена — это твоя родственница, которой уже давно пора повзрослеть и научиться отвечать за себя!
— Я не могу её бросить…
— Никто не говорит о том, чтобы бросить! — Я подошла к столу, оперлась на него руками, пытаясь успокоиться. — Я говорю о том, чтобы перестать её содержать. Помочь один раз — это нормально. Два — ещё куда ни шло. Но это уже восемь месяцев, Андрей! Восемь месяцев постоянных вливаний! И конца не видно!
— У неё дети…
— У неё есть их отец. Максим платит алименты. Мало, но платит. И вообще, пусть она с него больше требует, если мало. Через суд или как-то по-другому. Но не с нас!
Андрей молчал, глядя в пол. Я видела, как он борется сам с собой, как его разрывает между братским долгом и пониманием того, что я права.
— Ладно, — наконец сказал он. — Ладно, может, ты и права. Но сейчас-то… Новый год же. Давай хоть последний раз, а потом…
— Нет, — отрезала я. — Никаких «последний раз». Это всегда «последний раз», а потом снова и снова. Хватит.
— Но что я ей скажу? Она же ждёт…
— Скажи правду. Что у нас нет денег на это. Что мы сами еле сводим концы с концами.
— Но у тебя же премия…
— Моя премия — это мои деньги, — сказала я холодно. — Которые я заработала. И я решу, на что их потратить.
Андрей посмотрел на меня с таким выражением, будто впервые увидел. С болью, непониманием и чем-то ещё — возможно, с обидой.
— Значит, так, — сказал он медленно. — Значит, теперь у нас деньги делятся на твои и мои?
— А разве не так? — парировала я. — Когда ты отдал Лене свою октябрьскую премию целиком, ты меня спрашивал? Нет. Ты просто поставил перед фактом. «Лене срочно надо, я уже перевёл». Помнишь?
Он молчал.
— Вот и сейчас, — продолжила я тише. — Я просто говорю: нет. Не будет этого.
Мы стояли на кухне, в тяжёлом молчании, и я чувствовала, как между нами вырастает стена. Но я не могла, не хотела отступать. Слишком долго я молчала, слишком долго соглашалась, шла на компромиссы.
Телефон Андрея зазвонил. Он вздрогнул, посмотрел на экран — и я увидела, как он побледнел.
— Лена, — сказал он.
— Не бери, — быстро сказала я.
— Я должен… Она же ждёт ответа…
— Андрей, не бери. Сейчас она начнёт давить, манипулировать, и ты сломаешься. Давай сначала мы с тобой договоримся, а потом…
Но он уже взял трубку.
— Лен, привет, — сказал он, и голос его прозвучал виноватой. — Слушай, у нас тут…
Я не выдержала. Подошла к нему, выхватила телефон из руки и нажала на громкую связь.
— …просто хотела уточнить, — раздался голос Лены, тревожный и немного плаксивый. — Ты же поговорил с Наташей? Она согласна? Просто я уже детям сказала, что к Новому году у них будут новые телефоны, они так обрадовались…
— Лена, — сказала я в трубку, и в моём голосе было столько холода, что Андрей отшатнулся. — Это Наташа.
Пауза.
— О, привет, — голос Лены стал настороженным. — А где Андрей?
— Здесь. Слушает. На громкой связи.
Ещё одна пауза, более долгая.
— Я… я просто хотела попросить… Ну, ты же знаешь, как у нас сейчас тяжело, а дети…
— Лена, телефонов не будет, — сказала я ровно. — И вообще больше не будет денег. Никаких.
Тишина в трубке была оглушительной. Потом:
— Что? Наташ, ты чего? Это же дети, им нужно… Андрюш, ты что, позволяешь ей…
— Андрей больше не будет тебе помогать деньгами, — продолжила я, не давая ей договорить. — Тебе тридцать семь лет, у тебя высшее образование, две руки, две ноги и вполне здравый рассудок. Ты можешь работать. И будешь. Мы больше не банкомат.
— Наташа! — в голосе Лены зазвучали слёзы. — Ты не понимаешь! У меня дети! Я одна! Максим платит гроши! Мне не на что их содержать!
— На эти деньги вполне можно прожить, если не сидеть сложа руки, — отрезала я. — Иди работать. В любое место. Хоть в магазин, хоть официанткой.
— Мне с моим образованием в магазин?! — голос Лены взвился до визга. — Да я экономист! У меня красный диплом! Я не буду…
— Тогда иди работать экономистом, — сказала я устало. — Но от нас больше не проси.
— Андрей! — Лена уже рыдала в трубку. — Скажи ей! Ты же мой брат! Ты же не можешь бросить меня! Мама бы…
— Не надо про маму, — тихо сказал Андрей, и я увидела, как у него дрожат руки. — Мама бы хотела, чтобы ты была самостоятельной.
— Предатель, — прошипела Лена. — Тварь. Подкаблучник. Она тебя совсем задурила, да? Из-за неё ты от родной сестры отказываешься?
Я почувствовала, что сдерживаться я больше не могу.
— Лена, — сказала я очень тихо, и в моём голосе было что-то такое, что заставило её замолчать. — Ты хочешь, чтобы мы помогали тебе?
— Да! Конечно! Я же…
— Тогда послушай внимательно. Если ты хоть раз ещё попросишь у нас денег, я расскажу всей родне — твоей маме, Андрюшиной маме, всем твоим тётям и дядям, — от кого на самом деле Настя.
Воцарилась такая тишина, что я услышала собственное сердцебиение.
— Что? — прошептала Лена. — Что ты сказала?
— Ты прекрасно поняла, — я смотрела прямо на Андрея, видя, как его лицо бледнеет. — Максим мне всё рассказал. В сентябре, когда мы случайно столкнулись в торговом центре. Он был пьяный, злой, и выложил всё. Как узнал случайно, что Настя не его дочь. Как сделал тест ДНК втихаря. Как ты призналась, когда он тебя прижал к стенке. И как он не смог этого простить и ушёл.
— Это… это неправда, — голос Лены был едва слышен. — Он лжёт. Он хочет отомстить мне за…
— Лена, не надо, — сказала я устало. — Настя — дочь твоего начальника с прежней работы. Того самого, из-за которого у тебя были все эти «переработки» и «командировки». Максим узнал, подал на развод и ушёл. И теперь вся семья думает, что он просто «не справился с ответственностью», а он молчит, потому что не хочет травмировать детей и не хочет выставлять тебя в таком свете. Но если ты продолжишь паразитировать на нас, я не буду молчать.
— Наташа… — прошептал Андрей. — Ты это… серьёзно?
Я посмотрела на него. На его бледное лицо, на округлившиеся от шока глаза.
— Абсолютно, — сказала я. — Максим попросил меня молчать. Сказал, что не хочет, чтобы дети страдали. Что он хочет защитить Настю и Кирилла. Я согласилась. Но это было до того, как твоя сестра решила сесть нам на шею.
В трубке было слышно тяжёлое, прерывистое дыхание. Потом — всхлип.
— Ты… сука, — выдохнула Лена. — Ты не посмеешь. Если ты расскажешь, я…
— Ты что? — спросила я почти ласково. — Что ты сделаешь, Лена? Пожалуешься брату? Позвонишь маме, чтобы она меня отругала? Но тогда придётся объяснить, почему я это рассказала. И вся правда вылезет наружу. Твоя измена. Твоя ложь. Тринадцать лет лжи, Лена.
— Заткнись, — теперь Лена рыдала взахлёб. — Заткнись, заткнись…
— Я замолчу, — сказала я. — Я замолчу и буду молчать, если ты оставишь нас в покое. Никаких звонков с просьбами. Никаких «последних разов». Никаких «детям нужно». Ты идёшь и устраиваешься на любую работу. Ты начинаешь жить на свои деньги. И если через полгода ты докажешь, что реально стараешься, мы, может быть, поможем тебе чем-то. Но не деньгами. Может, продуктами. Может, вещами. Но это будет наше решение, а не твоё требование. Поняла?
Молчание.
— Лена, я спрашиваю: ты поняла?
— Я… да. Да, поняла.
— Отлично. Тогда всего хорошего. И, Лена?
— Что?
— С Новым годом. Искренне желаю тебе найти работу.
Я нажала отбой и протянула телефон Андрею. Он смотрел на меня так, словно видел призрак.
— Настя… не его дочь? — прошептал он.
— Нет.
— И ты знала? Всё это время?
— Я узнала в сентябре. Максим попросил молчать. Я молчала. До сегодняшнего дня.
Андрей опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Боже. Вся семья… мы все думали, что он козёл. Что бросил её с детьми. А он…
— Он жертва, — сказала я тихо. — И он настоящий мужчина, потому что продолжает платить алименты на обоих детей, хотя знает, что Настя — не его. Потому что не хочет, чтобы девочка страдала из-за того, что её мать — непорядочная женщина.
Я сказала по-другому. Использовала другое слово. Оно прозвучало резко, жёстко. Но я не жалела о нём.
— И ты бы… правда рассказала всем? — Андрей поднял на меня глаза, и в них был страх.
Я задумалась. Правда ли? Смогла бы я разрушить жизнь Насти, рассказав всем эту тайну?
— Не знаю, — призналась я честно. — Возможно, нет. Возможно, я блефовала. Но Лена не знает этого. И главное — она поверила.
— Ты манипулировала ею.
— Да, — я села напротив него. — Манипулировала. Точно так же, как она манипулировала тобой все эти месяцы. Слезами, жалостью, чувством вины. Я просто использовала более эффективный инструмент.
— Это жестоко.
— Может быть, — я пожала плечами. — Но иначе это никогда не кончилось бы. Она так и продолжала бы тянуть из нас деньги, год за годом. А мы бы всё откладывали нашу жизнь, наши планы. Ради чего? Ради того, чтобы она могла дальше сидеть дома и ждать, когда мы её спасём?
Андрей молчал, глядя в пол.
— Она моя сестра, — наконец сказал он.
— Я знаю, — ответила я мягче. — И я не прошу тебя отказаться от неё совсем. Я просто прошу знать меру. Помогать можно. Но не содержать. Не позволять паразитировать. Видишь разницу?
Он кивнул, медленно, неуверенно.
— Ты злишься на меня? — спросила я.
Андрей поднял голос, посмотрел мне в глаза. В его взгляде было много всего — боль, непонимание, обида. Но ещё там было что-то другое. Что-то похожее на облегчение.
— Не знаю, — честно сказал он. — Я… мне нужно время. Переварить всё это.
Я кивнула.
— У тебя есть время.
Мы просидели на кухне ещё долго, в молчании. Каша в кастрюле давно остыла, ужин был забыт. Но я не жалела о том, что сделала.
Через три дня Лена отправила в семейный чат фото — она на пороге какого-то магазина в форме продавца. «Вышла на работу», — написала она коротко. Никаких смайликов, никаких восклицательных знаков.
Мать Андрея немедленно прислала длинное сообщение о том, какая Лена молодец, как она справляется, как горда ею. Я читала это и усмехалась.
Андрей несколько дней был сдержанным, молчаливым. Но постепенно оттаивал. Однажды вечером, когда мы смотрели фильм, он вдруг обнял меня и прижал к себе.
— Спасибо, — шепнул он в мои волосы.
— За что?
— За то, что остановила меня. Я бы так и продолжал. До полного краха.
Я улыбнулась, устроившись у него на плече поудобнее.
А через неделю пришла посылка — новое пальто, которое я заказала себе на премию. Красивое, тёплое, качественное.
Я стояла перед зеркалом, любуясь собой в нём, и чувствовала не только радость от покупки. Я чувствовала удовлетворение. От того, что наконец отстояла свои интересы. Свою жизнь. Свои деньги.
Телефон завибрировал — сообщение от Максима.
«Лена устроилась на работу. Не знаю, что ты ей сказала, но спасибо. Может, теперь она научится жить по-взрослому.»
Я улыбнулась и удалила сообщение. Некоторые тайны должны оставаться тайнами.
А некоторые границы — непоколебимыми.
