— А вот и моя королева! — Голос Глеба, пропитанный шампанским и самодовольством, разрезал гул голосов в зале. — Иди сюда, Кира, неси ноутбук. Время главного сюрприза.
Я замерла на пороге террасы. Десятки глаз — его друзья, партнеры, вся наша многочисленная родня — обратились ко мне. На моем лице застыла дежурная улыбка, которую я репетировала часами перед зеркалом. Вдох, выдох. Маска на месте.
Глеб Арсеньевич Воронцов праздновал сорок пять. С размахом, как и все, что он делал. Арендованный загородный клуб, официанты в белоснежных перчатках и огромный баннер с его фотографией над сценой. Фотографией, которую ретушировала я.
— Давай, милая, не заставляй гостей ждать, — он поманил меня рукой, словно собаку. Этот жест, такой привычный, сегодня ощущался как удар хлыста.
Я пошла через зал, чувствуя на себе липкие взгляды. Ноутбук в моих руках казался неподъемным. В нем была его жизнь. Его «идеальная» жизнь, тщательно смонтированная мной из сотен часов лжи.
— Мой муж — человек-результат, — проворковала его мать, Зинаида Львовна, какому-то важному гостю. — Все, за что он берется, обречено на успех. И жена у него под стать. Золото, а не девушка.
Я поставила ноутбук на столик у проектора. Глеб властно обнял меня за плечи, его пальцы сжали мое плечо чуть сильнее, чем нужно. Предупреждение. «Веди себя прилично».
— Сейчас вы все увидите, — вещал он в микрофон. — Как строится настоящая империя. Как создается семья, которой можно гордиться. Я собрал лучшие моменты за последние десять лет.
Он говорил «я собрал». Не «мы». Он искренне верил в это. Он забыл про бессонные ночи, про сотни гигабайт видео, которые я отсматривала. Яхты, контракты, первый шаг сына, вручение ему наград.
Он просто давал мне папки с файлами и говорил: «Сделай красиво. Чтобы все обзавидовались».
Пять лет назад, когда Лёньке было два года, Глеб впервые пригрозил, что заберет его, если я «буду слишком много о себе думать». Тогда я впервые поняла, что улыбок и покорности недостаточно.
Нужна страховка. И я начала ее собирать. Незаметно, методично. Он был неосторожен, уверенный в моей глупости. Просил «почистить звук» на видео с телефона, «улучшить картинку» со встреч. Он видел во мне лишь обслугу. И в этом было его главное упущение.
Фильм начался. Мелькали дорогие курорты, крупные планы его волевого лица на фоне небоскребов, смеющийся сын у него на плечах. Гости аплодировали.
Глеб стоял рядом, наслаждаясь фурором. Он был так увлечен своим величием, что совершенно не помнил, кто был монтажером этого фильма. Он забыл, что я имела доступ к исходникам.
Музыка достигла крещендо. На экране Глеб обнимал меня на фоне заката. Финальный кадр. Он уже повернулся к залу, готовясь принять овации.
Но экран не погас.
Он моргнул и зажегся снова. Никакой музыки. Только дребезжащий звук, записанный на телефон.
Картинка была другой. Наша кухня, полгода назад. Вечеринка с его «близким кругом». Глеб, раскрасневшийся, держал в руке бокал.
Его голос, пьяный и полный презрения, ударил по оглушенным гостям.
— Она серьезно думает, что мы партнеры. Что у нее есть право голоса, — он усмехнулся. — Милое украшение интерьера. Главное, чтобы молчало вовремя и улыбалось красиво.
За его спиной заржали его друзья.
В зале повисла вязкая, тяжелая пустота. Кто-то ахнул. Зинаида Львовна зажала рот рукой.
Глеб медленно, очень медленно обернулся. Его лицо из триумфального превратилось в пепельно-серое. Он посмотрел на экран, потом на меня. В его глазах был не гнев. В них был первобытный ужас осознания.
Первой опомнилась Зинаида Львовна. Ее голос пронзительно взвизгнул, нарушая оцепенение.
— Что это за… самодеятельность? Кира, это твои фокусы? Решила испортить мужу праздник?
Глеб встряхнулся, сбрасывая с себя шок. Он выдавил из себя смех — резкий, лающий, неестественный.
— Друзья! Прошу прощения, у моей жены… специфическое чувство юмора. Неудачная шутка.
Он шагнул ко мне, протягивая руку к ноутбуку.
— Все, шоу окончено. Давай сюда.
Я прижала ноутбук к груди. Мой щит. Мое единственное оружие.
— Нет.
Слово прозвучало тихо, но в мертвой атмосфере зала оно прогремело как выстрел.
— Я сказал, отдай, — прошипел он, его лицо исказилось. Он схватил меня за предплечье.
— Не трогай ее.
Голос Арсения Петровича, отца Глеба, был спокоен, но в нем чувствовалась сталь. Он смотрел на сына тяжелым, разочарованным взглядом.
— Это провокация, Арсений! — запричитала Зинаида Львовна. — Эта девчонка мстит!
— Глеб. Объяснись, — отец проигнорировал ее.
Глеб отпустил мою руку.
— Пап, это просто пьяная болтовня. Мужские разговоры. Вырвано из контекста. Кира просто обиделась на какую-то мелочь.
— Мелочь? — я впервые посмотрела ему прямо в глаза, и он отшатнулся.
Моя двоюродная тетя, Галина, тихая женщина, которую Глеб всегда демонстративно не замечал, вдруг поднялась со своего места.
— Кирочка, — ее голос дрожал. — Я вызову такси. Поехали отсюда.
Ее поступок сломал лед. Гости зашевелились, отводя глаза. Идеальный праздник Глеба Воронцова рассыпался на глазах. Вечеринка умерла.
Глеб смотрел, как рушится его триумф. Его лицо окаменело. Он наклонился ко мне и прошипел так, чтобы слышала только я:
— Ты об этом пожалеешь. Ты у меня попляшешь, тварь.
Я не отвела взгляд. Впервые в жизни я не чувствовала перед ним страха.
Последние гости исчезли. Мы остались вчетвером в огромном, украшенном для торжества зале. Арсений Петрович тяжело вздохнул.
— Кира. Каковы твои дальнейшие действия?
— Да какие у нее действия?! — взорвался Глеб. — Что она может? Она — никто! Пустое место! Я ее создал, я ее и уничтожу!
— Замолчи, — бросил отец, не глядя на него. И это одно слово весило больше, чем вся истерика Глеба. Отец смотрел на меня, и в его глазах я видела холодный расчет. Он ждал моего хода.
Я выпрямила спину. Взгляд Арсения Петровича был как ледяной душ. Он не видел во мне жертву. Он видел фигуру на доске.
— Мои действия? Я подаю на развод.
— Развод? — взвизгнула Зинаида Львовна. — Ты хоть понимаешь, с чем ты останешься? С голой задницей!
— Мама, помолчи! — рявкнул Глеб. — Какой развод? Ты о сыне подумала?
— Он будет расти с матерью, которую не унижают, — ответила я ровно.
И тут Глеб сделал свою последнюю ошибку. Он оскалился.
— Я заберу Лёньку. И ты его никогда не увидишь. Суды всегда на стороне отца с деньгами и связями. А у тебя нет ничего. Ты просто приложение ко мне, которое решило, что может существовать отдельно.
Вот оно. Точка невозврата.
Я медленно опустила ноутбук на стол и открыла крышку.
— Арсений Петрович, ваш сын прав. Я была просто приложением. Настолько, что мне доверяли информацию.
Я повернула экран к нему. На рабочем столе было несколько папок. «Семья», «Отпуск». И еще одна. «Страховка».
— Глеб был неосторожен. Просил «почистить» видео, «улучшить» звук. Он забыл, что я никогда ничего не удаляю.
Ноутбук — это только ключ. Все исходники за последние пять лет лежат на зашифрованном диске в банковской ячейке. И есть еще одна копия.
С инструкциями. Она отправится по трем адресам, если со мной или моими близкими что-то случится в ближайшие 48 часов.
Я говорила, а в зале становилось все холоднее. Глеб смотрел на меня, как на незнакомку.
— Шантажировать нас вздумала?
— Это не шантаж. Это моя доля в вашем семейном бизнесе, — я закрыла крышку ноутбука. — И мы сейчас обсудим ее размер.
Я посмотрела на Арсения Петровича. Его взгляд изменился. Уважение, смешанное с яростью.
Арсений Петрович кивнул. Не мне. Одному из официантов.
— Принесите воды. И три стула. Сюда.
Затем он повернулся к жене и сыну.
— Вон отсюда. Оба. Ждите в машине.
Они вышли. Мы сели друг напротив друга. Между нами — стол с ноутбуком.
— Ты хорошо подготовилась, — сказал он. Это был не комплимент. Это была констатация факта.
— У меня было пять лет.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Полная и безоговорочная опека над Лёней. С вашим письменным согласием на вывоз его за границу.
Он кивнул.
— Наш дом. Он переписывается на меня.
— Есть брачный контракт, — попытался он.
— Есть банковская ячейка. Выбирайте.
Он усмехнулся.
— Дом. Что еще?
— Пятьдесят миллионов. На мой личный счет. Это компенсация и плата за молчание. И за архив.
Арсений Петрович поднял бровь.
— Ты высоко ценишь свою работу.
— Я знаю ее реальную стоимость для вас. Я была украшением интерьера, помните? А предметы роскоши стоят дорого. Особенно те, что умеют хранить секреты.
Он молчал несколько минут.
— Хорошо. Ты получишь все. Но взамен я получаю все диски, все копии.
— Они ваши. После того, как последняя копейка упадет на мой счет.
Он встал. Протянул мне руку.
— Ты опасный человек, Кира. Жаль, что мой сын этого не понял.
Я пожала его сухую, властную руку. Сделка была заключена.
…Два месяца спустя.
Я сижу на террасе. Уже не арендованного клуба, а моего дома. Передо мной — чашка с жасминовым напитком. Лёнька носится по газону с соседским щенком. Его смех — единственный звук, который имеет значение.
Развод прошел тихо и быстро.
В светской хронике написали пару строк о том, что «яркая пара Глеба и Киры Воронцовых приняла решение расстаться друзьями». Статью сопровождала фотография с нашего последнего совместного отпуска. Та самая, которую я выбрала для фильма.
Глеба отец отправил «поднимать новый проект» куда-то на Дальний Восток. Без права переписки в ближайшие пару лет.
Зинаида Львовна звонила один раз, шипела в трубку проклятия, но я просто нажала отбой.
Иногда я думаю о том вечере. О том, как один лишний кадр, вставленный в идеальный фильм, разрушил идеальную ложь.
Но это не была месть. Это был бизнес. Я просто забрала свою долю. Ту, что мне полагалась по праву. Не как жене. А как партнеру, чью работу так долго не замечали.
