— Маш, тут такое дело… — Игорь замялся в прихожей, переминаясь с ноги на ногу и стараясь не встречаться взглядом с женой, которая уютно устроилась с книгой в кресле гостиной. Вечер обещал быть тихим, обыденным, но слова, которые ему предстояло произнести, грозили разрушить эту хрупкую идиллию. Он нервно потёр ладони, ощущая неприятную влажность.
— Понимаешь… мне по кредиту платить скоро, а у меня сейчас… ну, совсем туго с деньгами. Прямо вот вообще. Ты не могла бы… ну, закрыть платёж в этом месяце? Я потом отдам, как только смогу.
Маша медленно опустила книгу на колени, недоумённо вскинув брови. Её лицо, только что расслабленное и спокойное, напряглось. Она внимательно посмотрела на мужа, пытаясь уловить причину его столь явного дискомфорта. Его виноватый тон, бегающие глаза – всё это было не к добру.
— По какому ещё кредиту, Игорь? — спросила она ровно, откладывая книгу на подлокотник кресла. — У нас вроде бы все крупные выплаты уже прошли в начале месяца. Мы же с тобой всё рассчитывали. Или ты что-то новое взял, не сказав мне?
Игорь глубоко вздохнул, собираясь с духом. Вот он, самый неприятный момент. Он знал, что это будет тяжело, но не ожидал, что даже начать разговор окажется так сложно. Он подошёл ближе, остановившись у дверного проёма гостиной.
— Да нет, не новый… — он помотал головой, избегая её прямого взгляда. — Это старый долг. Ещё… ещё до тебя который. Я там немного не рассчитал, думал, быстрее закрою, а оно вот как вышло.
Маша нахмурилась ещё сильнее. Старый долг? До неё? Это уже звучало странно и неприятно. Она всегда считала, что они честны друг с другом в финансовых вопросах, что все карты на столе.
— Старый? Что значит старый? На что ты брал кредит до меня, о котором я ничего не знаю, и который до сих пор не выплачен? Игорь, объясни толком, я не понимаю.
Он снова вздохнул, чувствуя, как под её пристальным, уже не просто удивлённым, а требовательным взглядом ему становится жарко. Признаваться было стыдно и унизительно, особенно в контексте нынешней просьбы.
— Ну… помнишь Ленку? Бывшую мою… — он выдавил из себя, и сама необходимость произнести это имя в таком контексте вызвала у него приступ досады на самого себя. — Я тогда… в общем, брал на айфон для неё. Подарок хотел сделать хороший. Думал, быстро выплачу, там не так уж много оставалось, но… потом увольнение, новая работа, как-то всё закрутилось, и вот… сейчас прижало.
Маша замерла. Её лицо сначала вытянулось от изумления, а потом медленно начало заливаться краской – но не смущения, а чистого, незамутнённого гнева. Глаза, до этого выражавшие лишь недоумение, теперь смотрели на Игоря с ледяным презрением. Она медленно поднялась с кресла, её движения стали резкими, отточенными.
— Что?! — переспросила она, и в её голосе зазвенел металл. — Ты хочешь сказать… ты хочешь, чтобы я сейчас заплатила остаток кредита за телефон, который ты покупал своей бывшей бабе?! Ты вообще в своём уме, Игорь?!
— Просто мне сейчас нечем платить, пойми!
Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно отступил немного назад, в коридор.
— Не моя проблема, что тебе нечем платить за кредит! Брал его ты, тебе и платить, несмотря на то, что я твоя жена!
— Погоди, Маш! Но это же…
— Ты брал деньги на свои хотелки, на подарки для другой женщины, когда меня и в твоей жизни-то не было! Какого чёрта я должна теперь разгребать твои прошлые ошибки и оплачивать твою глупость?! Меня это совершенно не касается!
Первоначальный шок сменился у неё злой, холодной решимостью. Она смотрела на мужа так, будто видела его впервые – нелепого, пытающегося переложить ответственность за собственные идиотские поступки на неё. Сам факт этой просьбы казался ей верхом цинизма и неуважения. Воздух в квартире словно загустел, пропитавшись её негодованием.
Игорь отшатнулся не столько от её шага, сколько от силы её слов, от ледяного презрения в её голосе. Он ожидал недовольства, возможно, упрёков, но такой категоричный, уничтожающий отпор застал его врасплох. Он попытался собраться, вернуть себе хоть какое-то подобие контроля над ситуацией, прибегнув к заезженному, как ему казалось, беспроигрышному аргументу.
— Маш, ну подожди, не кипятись так сразу, — он сделал шаг вперёд, пытаясь сократить дистанцию, но она не сдвинулась с места, и её поза не оставляла сомнений в том, что ближе подходить не стоит. — Мы же семья! Семья должна друг другу помогать, поддерживать в трудных ситуациях.
Ну да, я совершил глупость тогда, давно это было, сам сто раз пожалел! Но сейчас-то что делать? Мне реально нечем платить, понимаешь? Выгонят с работы, если коллекторы начнут звонить, или ещё что похуже. Это же и на нас отразится!
Он смотрел на неё с надеждой, пытаясь вызвать хоть каплю сочувствия, апеллируя к их общему настоящему и будущему. Но лицо Маши оставалось непроницаемым, словно высеченным из камня.
— Помогать? — она усмехнулась, но в этой усмешке не было и тени веселья. — Помогать – это когда у одного из нас реальные проблемы, болезнь, потеря работы по независящим причинам. Помогать – это подставить плечо, когда трудно обоим. А то, о чём просишь ты, – это не помощь. Это называется – оплачивать чужие долги, сделанные из-за твоего желания пустить пыль в глаза другой женщине. Ты разницу чувствуешь, Игорь?
Она сделала паузу, давая ему осознать сказанное, но видя его всё ещё растерянное и обиженное выражение лица, продолжила, и голос её обрёл ещё большую жёсткость:
— На нас отразится? А ты думал об этом, когда брал тот кредит? Ты думал о последствиях? Или ты думал только о том, какое впечатление произведёшь на свою Ленку этим гнилым «яблоком»? Ты вообще хоть раз подумал о чём-то, кроме сиюминутного желания?
Мы с тобой каждую копейку рассчитываем, чтобы на отпуск скопить, чтобы ремонт наконец доделать, который ты уже год начать «собираешься». У нас есть свои цели, свои планы. И в этих планах нет места оплате твоих добрачных «подвигов» во имя бывших пассий!
Игорь почувствовал, как злость начинает вытеснять стыд и растерянность. Её слова били больно, безжалостно вскрывая его несостоятельность. Он перешёл в наступление, пытаясь защититься обвинениями.
— Да что ты заладила – «бывшая», «другая женщина»! — воскликнул он, повышая голос. — Тебя что, ревность заела к тому, что было сто лет назад? Я с тобой живу, тебя люблю! А то – прошлое! Какая разница, на что я брал? Нужны деньги сейчас! Или тебе просто жалко? Признайся, просто жалко денег на мужа! Чёрствая ты, Маша, вот какая! Никакого понимания, никакой поддержки!
Маша посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, в котором читалось уже не просто негодование, а глубокое разочарование.
— Ревность? — она тихо рассмеялась, и этот смех был хуже крика. — Игорь, ты действительно настолько себя не понимаешь? Мне не ревность испытывать надо, а брезгливость. Брезгливость от твоей лжи – ведь ты же молчал об этом кредите всё это время! Брезгливость от твоей безответственности.
И брезгливость от того, что ты сейчас пытаешься выставить меня жадной и чёрствой стервой только потому, что я не хочу оплачивать твой романтический жест для другой женщины! Ты перекладываешь вину с такой лёгкостью, что диву даёшься.
Дело не в деньгах как таковых, пойми ты наконец! Дело в твоём отношении. Ко мне, к нашей семье, к самому себе. Ты просишь меня унизиться, заплатив за твоё прошлое, а потом ещё и обвиняешь меня! Это просто… за гранью.
Слова Маши повисли в воздухе, плотные, почти осязаемые. Брезгливость. Это слово ударило Игоря сильнее, чем обвинения в глупости или безответственности. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, но на этот раз не от стыда, а от бессильной злобы. Он хотел огрызнуться, сказать что-то резкое, но Маша опередила его, её голос стал ещё более въедливым, дотошным.
— А расскажи-ка мне, Игорь, подробнее про этот замечательный кредит. Надолго брал? Большая сумма была? Наверное, самую последнюю модель выбирал для своей Ленки, да? Чтобы уж наверняка произвести впечатление. Не по средствам, конечно, но ради такого дела можно и в долги залезть, правда? Не свои же кровные тратил, кредитные – они вроде как и не деньги вовсе, пока платить не приспичит.
Она смотрела на него испытующе, и в её взгляде не было ни капли сочувствия, только холодное, препарирующее любопытство хирурга, вскрывающего застарелый гнойник. Игорю стало не по себе от этого тона. Он почувствовал себя загнанным в угол, вынужденным оправдываться за то, что давно считал похороненным в прошлом.
— Да какая теперь разница, сколько он стоил и какой модели был? — буркнул он, отводя взгляд. — Нормальный телефон. Я тогда… ну, мог себе позволить взять кредит, думал, быстро раскидаюсь. Что ты теперь копаешься в этом? Это было до тебя, тебя это вообще не касается!
— Как это не касается? — Маша сделала ещё один шаг к нему, и теперь между ними оставалось не больше метра. — Очень даже касается, раз ты пришёл ко мне просить денег на погашение этого долга! Значит, касается напрямую.
Или ты думал, я молча выложу нужную сумму, не задав ни одного вопроса? Как послушная жена, которая оплачивает все прихоти своего непутёвого мужа? Ты действительно так обо мне думаешь, Игорь?
Её голос не повышался, но в нём звучала такая убийственная ирония, что Игорю захотелось провалиться сквозь землю. Он попытался защититься, перейти на другую тему.
— Я не думаю о тебе так! Я думаю о тебе как о жене! О близком человеке! А ты… ты просто пользуешься ситуацией, чтобы унизить меня, припомнить все старые грехи! Помнишь, как ты сама просила помочь твоей сестре, когда у неё были проблемы? Я же не отказал!
Маша криво усмехнулась.
— Не сравнивай, Игорь. Моя сестра попала в аварию и ей нужны были деньги на лечение, а не на побрякушки для любовника! И я просила помочь, а не требовала оплатить её долги, сделанные по глупости. И ты помог, да. Из наших общих денег, которые мы вместе зарабатывали.
А сейчас ты просишь моих личных денег, чтобы закрыть долг, который ты сделал за моей спиной, ещё до нашего знакомства, ради другой женщины! Это совершенно разные вещи! Или для тебя нет разницы?
Она снова попала в точку. Он действительно не видел принципиальной разницы, или не хотел видеть. Для него существовала проблема – нехватка денег на платёж – и потенциальное решение в лице Маши. Всё остальное казалось ему несущественными деталями, придирками.
— Да что ты заладила – «другая женщина», «другая женщина»! — взорвался он. — Нет уже давно никакой другой женщины! Есть ты, есть я, есть наша семья! И есть проблема, которую надо решить! А ты вместо того, чтобы помочь, устраиваешь тут допрос с пристрастием! Тебе просто нравится меня пилить, признайся! Нашла повод – и упиваешься своей праведностью!
— Нравится? — Маша посмотрела на него так, словно он был каким-то отвратительным насекомым. — Ты думаешь, мне нравится стоять здесь и выяснять подробности твоих прошлых амурных дел, оплаченных в кредит? Мне нравится осознавать, что мой муж настолько безответственный, что готов повесить на меня свои старые долги? Мне нравится чувствовать себя униженной твоей просьбой?
Нет, Игорь. Мне не нравится. Мне омерзительно. Омерзительно от твоего вранья, от твоих попыток манипулировать, от твоей неспособности нести ответственность за собственные поступки. Ты не с проблемой ко мне пришёл, Игорь. Ты пришёл с последствиями своей глупости.
И ты хочешь, чтобы я эти последствия разгребла. Но я не буду. Ищи деньги где хочешь. Продай что-нибудь. Займи у друзей. Но ко мне с этим вопросом больше не подходи. Ни копейки не получишь.
— Ни копейки не получишь… — Игорь процедил слова сквозь зубы, чувствуя, как внутри всё клокочет от унижения и бессильной ярости. Он смотрел на жену, на её холодное, решительное лицо, и понял, что проиграл. Денег не будет. Сочувствия не будет. Будет только это презрение и стена непонимания.
Отчаяние смешалось со злобой, и он выпалил то, что, как ему показалось, должно было её задеть, уязвить так же сильно, как она уязвила его. — Знаешь, а Ленка бы, наверное, поняла! Да, она была ветреной, может, не такой «правильной», как ты, но у неё было сердце! Она бы не стала так мелочно копаться в прошлом и добивать человека, когда ему и так плохо! Она бы помогла!
Он ожидал ответной вспышки гнева, крика, чего угодно, но только не того, что произошло. Маша посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, в котором не было ни злости, ни обиды. Было что-то другое – смесь усталости, разочарования и окончательного понимания. Она медленно покачала головой, и на её губах появилась странная, кривая усмешка.
— Вот оно как… Значит, Ленка бы поняла. Возможно, Игорь, возможно. Может, именно поэтому ты и покупал ей дорогие телефоны в кредит, чтобы заслужить её «понимание» и «сердечность»? А я, значит, бездушная и мелочная, потому что не хочу оплачивать аттракционы невиданной щедрости для твоих бывших?
Потому что считаю, что взрослый мужчина должен сам отвечать за свои поступки, а не бежать к жене с протянутой рукой, прикрываясь словами о «семье»?
Она сделала паузу, обводя взглядом его растерянное, побагровевшее лицо. Её голос звучал ровно, почти безэмоционально, но от этого её слова казались ещё более весомыми, окончательными.
— Ты до сих пор ничего не понял, да? Дело ведь не в Ленке и не в телефоне. Дело в тебе. В том, что ты до сих пор живёшь так, будто тебе все должны. В том, что ты готов врать, изворачиваться, манипулировать, лишь бы не брать на себя ответственность.
Ты пришёл ко мне не за помощью, Игорь. Ты пришёл, чтобы я решила твою проблему, возникшую из-за твоей же глупости. Ты даже не попытался найти другой выход – продать что-то, перезанять, урезать свои расходы. Ты сразу пошёл по самому лёгкому пути – переложить всё на меня. И когда я отказалась играть в эту игру, ты начал обвинять меня, сравнивать с бывшей, давить на жалость.
Маша подошла к креслу, взяла свою книгу. Она больше не смотрела на Игоря. Её взгляд был устремлён куда-то в сторону, словно она разговаривала сама с собой, подводя итог.
— Знаешь, я всегда закрывала глаза на твою некоторую… непрактичность. Думала, это мелочи, быт. Считала, что главное – другое. Но сегодняшний разговор… он всё расставил по местам. Это не непрактичность, Игорь. Это жизненная позиция.
Позиция безответственного подростка, который уверен, что всегда найдётся кто-то, кто подберёт за ним и решит его проблемы. Только я больше не хочу быть этим «кем-то». Я не хочу быть ни мамочкой, ни спонсором твоих прошлых и, боюсь, будущих ошибок. Ты сам загнал себя в эту ситуацию – сам из неё и выкручивайся.
Она открыла книгу, демонстративно находя нужную страницу. Её пальцы спокойно легли на строки текста. Она не уходила, не хлопала дверью, не кричала. Она просто вычеркнула его из своего эмоционального пространства.
— Ищи деньги. Продавай свои удочки, коллекцию монеток, что там у тебя ещё есть. Бери вторую работу. Мне всё равно. Но ко мне ты с этим больше не подходишь. Никогда. Разговор окончен.
Игорь остался стоять посреди прихожей, оглушённый не криком, а этим спокойным, ледяным равнодушием. Он хотел что-то сказать, возразить, крикнуть, но слова застряли в горле. Он смотрел на жену, которая сидела в кресле и читала книгу, словно его и не было в комнате, словно только что не рухнуло что-то важное, что-то, что связывало их. Он понял, что её последние слова – это не угроза и не попытка манипуляции.
Это был приговор. Приговор его поведению, его сущности. И он остался один на один со своим нелепым кредитом за телефон для Ленки и с огромной, зияющей пустотой, которая внезапно образовалась там, где ещё час назад была его семья.
Он был в их общей квартире, но чувствовал себя абсолютно чужим и бесконечно одиноким. Пропасть между ними стала реальной, ощутимой, и перешагнуть её было уже невозможно…
