— Мама с Ленкой в пятницу приезжают. Я билеты им уже взял, — Игорь сообщил это между делом, не отрывая взгляда от телефона, лениво пролистывая какую-то ленту. Он сидел за кухонным столом в расслабленной позе, один из тех вечеров, когда мир кажется простым и предсказуемым.
Вероника, которая в этот момент протирала столешницу, остановилась. Её движения всегда были точными и выверенными, и эта внезапная пауза была заметнее любого громкого звука. Она медленно положила тряпку в раковину.
— Хорошо. Надолго? — её голос был ровным, лишённым всякой окраски. Просто запрос информации.
— На неделю. Я тут подумал, — он наконец оторвался от экрана и посмотрел на неё с выражением человека, несущего благую весть, — мамке с её спиной на диване будет совсем невмоготу. Я помню, как она в прошлый раз жаловалась. Так что мы им нашу спальню уступим, а сами в гостиной пока перекантуемся. Диван раскладывается, места всем хватит.
Он сказал это так легко и буднично, будто предлагал поменять марку кофе. Словно их спальня, их кровать, их единственное в этой небольшой квартире по-настоящему личное пространство было не более чем разменной мебелью, временным фондом для удобства приезжих. Вероника медленно повернулась к нему. Её лицо, обычно живое и подвижное, застыло, превратившись в холодную, непроницаемую маску.
— Не поняла! С какой стати твои сестра и мать будут жить в нашей спальне, а мы с тобой на диване в гостиной? Это ещё, что за перетасовка спальных мест? На моей кровати, никто, кроме нас с тобой, спать не будет, хоть пусть там позвоночник у твоей матери рассыплется на мелкие кусочки!
Игорь непонимающе моргнул. Он ожидал чего угодно — лёгкого недовольства, просьбы купить новый матрас на диван, но никак не этого ледяного, прямого отпора. Он даже слегка усмехнулся, принимая это за неудачную шутку.
— Ну ты чего? Это же мама. Ей неудобно будет…
— Да я плевать на это хотела!
— Ты сейчас серьёзно? — он отложил телефон, его расслабленная поза мгновенно сменилась напряжённой. — Вероника, у мамы спина. Будь человеком. Это мои родные. Это же просто проявление элементарного гостеприимства.
— Гостеприимство — это диван в гостиной и раскладушка на кухне, которую ты можешь достать с балкона, — её голос не повышался, но каждое слово падало в тишину кухни, как тяжёлый камень. — Наша спальня — это наша спальня. Не гостиница. Не лазарет для всех твоих родственников с их реальными или выдуманными болезнями.
Он смотрел на неё, и в его взгляде смешались растерянность и подступающий гнев. Он привык, что его «просьбы», особенно касающиеся его семьи, всегда исполнялись. Он не просил, он уведомлял. И всегда это работало. Но сейчас он наткнулся на глухую стену, которую не мог ни обойти, ни пробить.
— Да что такого? Неделю поспим на диване, корона не упадёт, — он попытался свести всё к шутке, но получилось натянуто и зло.
— Твоя, может, и не упадёт. А я не собираюсь спать в проходной комнате, пока в моей постели нежится твоя родня. Тем более твоя сестра. У неё, кажется, со спиной всё в полном порядке. Или её тоже надо срочно на ортопедический матрас уложить для профилактики?
Игорь вскочил. Его лицо начало наливаться краской.
— Я уже всё решил! Они приезжают ко мне, в мой дом! И я сам буду решать, кому и где здесь спать!
— Тогда решай, — спокойно ответила Вероника. Она больше не смотрела на него. Её взгляд был устремлён куда-то в сторону коридора, ведущего в спальню. — Моё решение ты услышал.
Она развернулась и, не говоря больше ни слова, ушла из кухни. Игорь остался один посреди комнаты, оглушённый не криком, а этим холодным, абсолютным неповиновением. Он слышал, как закрылась дверь в их спальню. Ну ничего, подумал он, зло сжимая кулаки. Подуется и перестанет. К пятнице остынет. Куда она денется. Он был абсолютно уверен, что последнее слово в этом доме всегда оставалось за ним. И он ещё никогда так сильно не ошибался.
Стена молчания, которую Вероника возвела тем вечером, оказалась прочнее и толще, чем мог предположить Игорь. Утро четверга началось не с примирительных объятий или хотя бы усталого перемирия, а с тягучей, ледяной тишины. Она двигалась по квартире как тень, её действия были выверены и лишены всякой суеты. Она приготовила завтрак себе, налила кофе только в свою чашку. На его попытку заговорить, брошенную в спину фразу: «Ну, может, хватит дуться?», она никак не отреагировала, словно он был пустым местом, элементом интерьера. Это было хуже, чем крик. Это было полное, тотальное аннулирование его присутствия.
Когда за ним захлопнулась входная дверь, и гул лифта затих в подъезде, Вероника досчитала до ста. Неторопливо, методично, давая ему время отъехать достаточно далеко. Затем она прошла в гостиную и открыла ноутбук. Воздух в квартире, казалось, изменился, стал её единоличной территорией. Она больше не была жертвой обстоятельств, она становилась их архитектором. Её пальцы быстро забегали по клавиатуре. Поисковый запрос был коротким и деловым: «Срочная установка врезного замка в межкомнатную дверь Москва».
Она проигнорировала первые несколько рекламных ссылок, ища компанию с хорошими отзывами и пометкой «мастер в течение нескольких часов». Выбрав номер, она набрала его без малейшего колебания.
— Добрый день. Мне нужен мастер на сегодня, — её голос звучал так, будто она заказывала доставку продуктов. — Установка врезного замка в межкомнатную дверь. Дверь стандартная, деревянная.
На том конце провода что-то ответили про возможные временные окна.
— Меня устроит ближайшее, — отрезала она. — Скажем, через три часа. И мне нужно, чтобы мастер был без опозданий.
Она продиктовала адрес, закончила разговор и закрыла ноутбук. Никакой нервозности, никакого раскаяния. Она подошла к окну и посмотрела на серый городской пейзаж. Она не думала о том, что скажет Игорь. Она не думала о его матери. Она думала о звуке, с которым ключ поворачивается в скважине. О приятной тяжести этого ключа в ладони. О той физической, неоспоримой черте, которую никто не сможет пересечь без её разрешения.
Ровно через два часа пятьдесят минут раздался звонок в домофон. На пороге стоял хмурый мужчина средних лет с объёмным ящиком для инструментов. Он молча кивнул и прошёл внутрь, окинув прихожую профессиональным, оценивающим взглядом.
— Дверь показывайте.
Вероника провела его к спальне. Он открыл свой ящик, и по квартире разнёсся запах машинного масла и холодной стали. Он разложил на полу свои инструменты с аккуратностью хирурга: дрель, свёрла разного калибра, стамески, рулетку, угольник. Вся эта процедура была обыденной и оттого ещё более необратимой. Он приложил к двери шаблон, сделал отметки карандашом. Затем раздался пронзительный, высокий визг дрели, вгрызающейся в дерево. Запахло горячей древесной стружкой.
Вероника не уходила. Она стояла, прислонившись к стене в коридоре, и наблюдала за каждым его движением. Как он аккуратно выдалбливает стамеской нишу под замок, как сдувает мелкую пыль, как примеряет блестящий хромированный механизм. В этот момент завибрировал её телефон. На экране высветилось «Игорь». Сообщение было коротким: «Всё нормально? Не дуйся. Вечером поговорим». Она даже не ухмыльнулась. Просто смахнула уведомление с экрана.
Мастер закончил работу. Он несколько раз открыл и закрыл дверь, проверяя ход язычка, затем вставил ключ в новую, блестящую личинку. Раздался чёткий, глухой щелчок. Звук абсолютной завершённости.
— Принимайте.
Вероника подошла, взяла из его рук ключ. Он был ещё тёплым. Она сама вставила его в скважину, повернула. Замок послушно щёлкнул в ответ. Она молча протянула мастеру заранее отсчитанные купюры. Он, не говоря ни слова, убрал деньги, собрал инструменты, и так же молча ушёл. Вероника осталась одна в коридоре, глядя на свою, теперь уже по-настоящему свою, дверь. В её руке лежали три одинаковых ключа в маленьком запечатанном пакетике. Она не собиралась делиться.
Игорь был в превосходном настроении. Он вёз свою семью. Он был хорошим, заботливым сыном и братом. Он вёл машину уверенно, бросая в зеркало заднего вида довольные взгляды на мать, Людмилу Павловну, и сестру Ленку, которые сидели сзади. Людмила Павловна всю дорогу предсказуемо охала, жалуясь на тряску и на то, как затекла спина. Ленка молча смотрела в окно, её лицо выражало скучающее предвкушение — она ехала не столько в гости к брату, сколько на бесплатную неделю развлечений в столице. Игорь был глух к этим нюансам. Для него всё складывалось идеально. Вероника, конечно, подулась, но он был уверен, что к их приезду она возьмёт себя в руки. Не станет же она устраивать сцены при его матери.
— Ну вот, почти приехали, — бодро провозгласил он, сворачивая во двор. — Сейчас вещи занесём, мама сразу ляжет, отдохнёт с дороги на нормальной кровати.
Он припарковался, выскочил из машины и с преувеличенной заботой открыл заднюю дверь. Помог матери выбраться, подхватил самый тяжёлый чемодан. Он чувствовал себя главой семейства, решающим важные задачи, хозяином положения. Поднимаясь в лифте, он весело рассказывал о планах на вечер, о том, что Вероника наверняка приготовила что-нибудь вкусное. Вся эта суета и болтовня были нужны ему, чтобы заглушить крошечного червячка сомнения, который всё же шевелился где-то в глубине души после утреннего разговора.
Дверь в квартиру он открыл своим ключом с широкой, гостеприимной улыбкой.
— Вероника, мы приехали! Встречай дорогих гостей! — громко возвестил он, шагая в прихожую и пропуская родственников вперёд.
И тут же его улыбка сползла с лица. Вероника стояла в центре узкого коридора, ровно на полпути к спальне. Она не улыбалась. Она не суетилась. Она просто стояла, одетая в простую домашнюю одежду, сложив руки на груди. Её поза была абсолютно спокойной и абсолютно непробиваемой. Она была похожа не на хозяйку, встречающую гостей, а на часового на посту. Воздух в квартире, который Игорь ожидал найти тёплым и пахнущим ужином, был прохладным и совершенно нейтральным.
— Ох, наконец-то, — выдохнула Людмила Павловна, делая шаг вперёд и ставя на пол свою сумку. — Игорюша, проводи меня скорее, я хоть прилягу, спина совсем отваливается.
Игорь, всё ещё сбитый с толку странным поведением жены, машинально кивнул и двинулся вперёд, намереваясь обойти Веронику и открыть дверь в спальню. Но она не сдвинулась с места. Он упёрся в невидимую стену её присутствия.
— Вероник, ты чего встала? Пропусти, — пробормотал он, и в этот момент его взгляд, а следом и взгляды матери и сестры, скользнули за её плечо.
На белой двери их спальни, чуть ниже ручки, чужеродным, блестящим глазом сиял металл. Новый, врезной замок. Его хромированная поверхность хищно блестела в свете лампочки в прихожей. Вокруг него виднелись свежие, едва заметные царапины на краске — немые свидетели недавней, варварской установки. Это было настолько неожиданно и дико, что мозг Игоря на секунду отказался принимать реальность. В прихожей воцарилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь гудением холодильника из кухни.
— Это что такое? — выдохнул он. Вопрос был адресован не Веронике, а мирозданию.
И тут Вероника заговорила. Её голос был таким же ровным и холодным, как блеск нового замка.
— Поскольку ты решил, что наша спальня — это проходной двор, я вынуждена была принять меры по защите своего личного пространства.
Она медленно, с подчёркнутой неторопливостью, подняла руку. В её ладони лежал один-единственный ключ.
— Это мой ключ, — произнесла она, глядя прямо в глаза ошеломлённому Игорю. Она демонстративно проигнорировала двух застывших за его спиной женщин. — Твоего нет. На кухне стоит раскладушка, я достала её с балкона. В гостиной — диван. Можете бросить жребий, кому какое место достанется.
Она сделала паузу, давая каждому слову впитаться в воздух, стать частью новой реальности этой квартиры. Затем её губы тронула едва заметная, ледяная усмешка.
— Добро пожаловать.
Не дожидаясь ответа, Вероника плавно развернулась, сделала шаг к двери спальни, вставила ключ в скважину. Замок послушно щёлкнул. Она вошла внутрь и закрыла за собой дверь. И тут же из-за двери раздался второй, оглушительный в своей окончательности щелчок. Это был звук поворачивающейся изнутри защёлки. Звук захлопнувшейся ловушки. Игорь, его мать и его сестра остались стоять в коридоре посреди своих сумок и чемоданов, уставившись на гладкую, неприступную поверхность двери, которая ещё утром была общей.
Щелчок замка прозвучал в оглушённой тишине прихожей как выстрел. Несколько секунд трое людей — Игорь, его мать и сестра — просто стояли, уставившись на гладкое белое полотно двери, превратившейся в непроницаемую крепостную стену. Чемодан с грохотом выскользнул из ослабевшей руки Игоря и ударился о пол. Этот звук вывел всех из оцепенения.
— Она что, с ума сошла? — прошипела Ленка, с нескрываемым злорадством глядя на багровеющее лицо брата.
Игорь не ответил. Он сделал два шага вперёд и с силой дёрнул дверную ручку. Ручка поддалась, но дверь не сдвинулась ни на миллиметр. Он дёрнул ещё раз, с такой силой, что заскрипел механизм. Бесполезно. Тогда он ударил по двери основанием кулака. Удар получился глухим и жалким.
— Вероника! Немедленно открой эту дверь! Ты меня слышишь? Открой сейчас же!
Ответа не было. Из-за двери не доносилось ни звука. Словно комната за ней была пуста. Словно Вероники там и не было. Это молчание было страшнее любого крика. Оно было абсолютным, всепоглощающим, и оно сводило Игоря с ума.
— Игорюша, что же это такое… — начала причитать Людмила Павловна, прижимая руку к сердцу. Её недоумение сменялось праведным гневом. — Что ты стоишь? Сделай что-нибудь! Она не имеет права! Это твой дом! Выломай эту дверь!
— Да как я её выломаю? — огрызнулся Игорь, не поворачиваясь. Вся его уверенность, вся его напускная хозяйская спесь слетела, оставив после себя только унижение и ярость. Он снова забарабанил по двери, уже не сдерживаясь. — Вероника! Я последний раз повторяю!
И тогда из-за двери донёсся голос. Тихий, спокойный, лишённый всяких эмоций. Он прозвучал так близко, будто она стояла прямо за дверью, прислонившись к ней ухом.
— Раскладушка на кухне. Простыни в шкафу в коридоре.
И снова тишина. Эта фраза, своей будничностью и практичностью, оказалась последним гвоздём, вбитым в крышку гроба его авторитета. Она не спорила, не кричала, не оправдывалась. Она просто констатировала факт, как если бы объясняла это неразумным детям. Она уже перешла к следующему этапу, в то время как они всё ещё топтались у порога предыдущего.
Игорь отшатнулся от двери, как от огня. Он посмотрел на мать, на сестру, и увидел в их глазах то, чего боялся больше всего: смесь жалости и презрения.
— Ну, хозяин, — язвительно протянула Ленка, демонстративно усаживаясь на чемодан. — Командуй парадом. Кому раскладушка, кому диван? Или ты сейчас нам покажешь, кто в доме главный?
— Замолчи! — взорвался Игорь, поворачиваясь к ней. Его лицо исказилось. — Хоть ты замолчи!
— А что я не так сказала? — не унималась она. — Ты же нам всю дорогу рассказывал, как всё устроил, как договорился. Вот, смотрим. Устроитель.
— Это из-за тебя! Из-за вас! — крикнул он, ткнув пальцем сначала в мать, потом в сестру. — Вечно вам всё не так! Одной спину ломит, другой развлечений подавай! Приехали на всё готовое!
Людмила Павловна ахнула. Её лицо, до этого выражавшее обиду, окаменело.
— Это ты мне? — проговорила она медленно, с убийственным нажимом. — Родной матери? За то, что я к тебе в гости приехала? Да это ты не мужик, если жена твоя верёвки из тебя вьёт и перед носом дверь запирает! Позволил ей на шею сесть!
— Ах, значит, я не мужик?! — Игорь задохнулся от ярости. Он так хотел ударить по этой проклятой двери, но вместо этого его гнев нашёл другую, более доступную цель. — А кто меня таким воспитал? Кто мне всю жизнь твердил, что я всем должен? Тебе должен, потому что ты мать! Ей должен, потому что она сестра! Я всем вам должен! А мне кто-нибудь что-нибудь должен в этой жизни?!
Он стоял посреди коридора, тяжело дыша, его грудь вздымалась. Людмила Павловна смотрела на него холодными, чужими глазами. Ленка достала телефон и с преувеличенным интересом уставилась в экран, полностью отгородившись от них. Семейный визит, который должен был стать демонстрацией его статуса и заботы, превратился в уродливую сцену взаимных обвинений.
Игорь махнул рукой и пошёл в гостиную. Он рухнул на диван, который предназначался для него и Вероники, и закрыл лицо руками. Людмила Павловна, поджав губы, прошла на кухню и брезгливо посмотрела на разложенную на полу раскладушку. Ленка осталась в коридоре, уткнувшись в свой телефон. Они больше не разговаривали. Три чужих, враждебно настроенных друг к другу человека, запертые в одной квартире, полной глухого, безысходного молчания. А за неприступной дверью спальни, где горел мягкий свет ночника, царила полная, нерушимая и победоносная тишина…
