На кухне пахло надвигающейся катастрофой и вареной свеклой. Этот сладковатый, приторный дух всегда вызывал у Аллы Сергеевны двоякое чувство: с одной стороны — предвкушение праздника (какой же Новый год без «Шубы»?), с другой — тоскливое ощущение неизбежности кухонной каторги.
Алла стояла у окна, уперевшись лбом в холодное стекло. На улице, в грязно-серой московской слякоти, народ метался, как ошпаренный. Все куда-то бежали с пакетами, елками, коробками. Вон мужик тащит упаковку пива, поскальзывается, но балансирует, спасая драгоценный груз, словно акробат в цирке.
«Герой нашего времени», — хмыкнула про себя Алла. Ей бежать никуда не хотелось. Ей хотелось лечь лицом в подушку и проспать до третьего января, пока вся страна не доест салаты и не успокоится.
Но лежать было нельзя. На плите булькала кастрюля с овощами, в духовке томилась курица (которая стоила теперь столько, будто при жизни несла золотые яйца), а в раковине горой возвышалась посуда после завтрака, который плавно перетек в обед для её «домашнего питомца».
«Питомцем» Алла мысленно называла мужа, Валеру. Хотя какой он питомец? Питомец — это кот Барсик, который сейчас терся об ноги, выпрашивая кусок колбасы. Барсик был честнее: поел, поспал, помурчал — отработал. Валера же не мурчал уже лет десять. Зато ел за троих и занимал собой всё свободное пространство двухкомнатной хрущевки.
Алла отошла от окна и тяжело вздохнула. Спина, ноющая после восьми часов сидения над годовым отчетом в офисе, предательски хрустнула. Ей пятьдесят четыре. Вроде бы, по современным меркам, еще «девушка», как любят писать в глянцевых журналах. «В 50 жизнь только начинается!» — кричали заголовки.
«Ага, начинается, — язвительно подумала Алла, вылавливая шумовкой горячую морковь. — Начинается радикулит, давление и маразм у близких родственников».
Из большой комнаты доносился бубнеж телевизора. Там, на голубом экране, розовощекие эксперты в дорогих костюмах решали судьбы мира, перекрикивая друг друга. Валера любил эти передачи.
Он называл это «быть в курсе геополитической повестки». Алла называла это «засирать мозги, чтобы не думать, почему кран в ванной течет второй месяц».
— Ал! — донеслось с дивана. Голос у мужа был требовательный, но с ленцой, как у падишаха, утомленного гаремом. — А че у нас к чаю? Пусто как-то. Душа сладкого просит.
Алла замерла с морковкой в руке. Душа у него просит.
— Валера, — крикнула она, стараясь не повышать голос, хотя внутри уже начинал закипать тот самый чайник гнева. — Душа у тебя просит, а у меня ноги просят покоя. Там в вазочке сушки остались. И варенье вишневое, которое мама передала.
— Сушки — это несерьезно, — пробурчал голос «из геополитики». — Сушки — это для зубов вредно. Я думал, ты пряников купила или зефира. Вчера же в магазин ходила.
Алла аккуратно положила морковь на тарелку. Вчера она действительно ходила в магазин. Оставила там четыре тысячи двести рублей.
Купила: картошку (мытую, потому что сил тереть грязную уже не было), десяток яиц (по цене крыла от «Боинга»), майонез (две пачки, потому что Валера ест его, как сметану), курицу, хлеб, молоко, сыр (обычный «Российский», но по ценнику — как пармезан из Италии до санкций), и пачку сливочного масла. На зефир денег не хватило. Точнее, хватило бы, но Алла отложила эти триста рублей на проездной.
Она вытерла руки о полотенце с надписью «С Новым Годом, Свиньи!» (подарок коллеги на год Свиньи, который оказался пророческим — год и правда вышел свинский) и пошла в комнату.
Зрелище было привычным, как обои в цветочек, которые они клеили восемь лет назад. Валера лежал на диване. Не сидел, а именно возлежал, заняв собой почти всю поверхность.
Одет он был в старые тренировочные штаны с вытянутыми коленками и футболку с надписью «FBI», которую ему подарил сын лет пятнадцать назад. Живот Валеры, внушительный и уютный, мирно поднимался и опускался в такт дыханию. На животе стояла тарелка с крошками от бутербродов.
— Валер, — Алла встала в дверях, скрестив руки на груди. — Ты бы хоть мусор вынес. Ведро полное, уже крышка не закрывается. Вонь стоит на всю прихожую.
Валера нехотя оторвал взгляд от экрана, где лысый мужчина яростно доказывал что-то оппоненту в очках.
— Алусь, ну чего ты начинаешь? — поморщился он, как от зубной боли. — Сейчас реклама будет — вынесу. Или вечером, когда за хлебом пойду. Я занят, анализирую ситуацию. Тут, понимаешь, на рынках нефти нестабильность…
— У нас в бюджете нестабильность, Валера, — перебила Алла. — А нефть как текла, так и течет. В отличие от денег. Ты, кстати, резюме отправил, про которое я тебе говорила? В таксопарк требовались диспетчеры.
Валера закатил глаза. Этот жест он отточил до совершенства за последние восемь месяцев своего «временного творческого отпуска». Восемь месяцев назад его сократили с должности завхоза в небольшом офисе. Сократили не потому, что он плохой работник (хотя и не передовик), а потому что фирма закрылась. С тех пор Валера пребывал в статусе «свободного агента».
— Диспетчер… — фыркнул он, почесывая бок. — Ты меня за кого держишь? Я двадцать лет руководил хозяйственной частью! А ты мне предлагаешь сидеть на телефоне, как девчонке-студентке? Мне статус не позволяет. И вообще, там график неудобный. Сутки через двое. А здоровье? У меня давление, ты же знаешь.
— Знаю, — кивнула Алла. — Давление у тебя поднимается только тогда, когда я прошу пропылесосить. А когда ты до трех ночи в «Танки» играешь, давление у тебя, как у космонавта.
— Не утрируй, — обиделся Валера и демонстративно отвернулся к телевизору. — Ты просто не веришь в меня. У жены должна быть поддерживающая функция, а ты — как пила «Дружба». Пилишь и пилишь. Вот найду после праздников нормальное место, директором склада или начальником АХО, принесу тебе зарплату, тогда по-другому запоешь.
«После праздников» — это была любимая мантра Валеры. После майских, после дня рождения, после отпуска, после ноябрьских. Жизнь делилась на отрезки ожидания чуда.
Алла не стала спорить. Сил не было. Она просто молча взяла с тумбочки его пустую кружку из-под чая, на дне которой засохли чаинки, похожие на утонувших мух, и пошла обратно на кухню.
Там, на кухонном столе, рядом с разделочной доской, лежал её телефон. Старенький «Самсунг», экран которого был покрыт мелкой сеткой царапин. Вдруг он ожил. Коротко и звонко пиликнул, оповещая о входящем СМС.
Алла вздрогнула. Сердце почему-то екнуло. В конце года это мог быть только один тип сообщений — либо спам от ювелирного магазина («Скидки 90% на всё, что вы не можете себе позволить!»), либо…
Она вытерла мокрые руки о передник и взяла телефон.
Экран засветился, показывая сообщение от банка.
«Зачисление зарплаты и премии: 48 500.00 RUB. Баланс: 51 200.00 RUB».
Алла выдохнула. Ноги сами собой подогнулись, и она тяжело опустилась на табуретку. Пришла. Родненькая. Она не верила до последнего. Шеф пугал, что год закрыли тяжело, что премии урежут, что вообще «скажите спасибо, что не сократили». Но вот они — цифры. Реальные, осязаемые цифры.
В голове тут же включился внутренний калькулятор, который у любой русской женщины работает лучше, чем у министра финансов.
«Так. Пять — коммуналка. Три — кредит за диван (будь он неладен, этот диван, на котором лежебока валяется). Десять — на стол и подарки (сыну с невесткой надо хоть по комплекту белья подарить, внучке — куклу). Себе сапоги — это обязательно, старые уже каши просят, стыдно на работе переобуваться. Зуб надо долечить — еще тысяч семь…»
Сумма таяла на глазах, рассыпалась на необходимые мелочи, латала дыры в семейном бюджете, как заплатки на старом одеяле. Но всё равно, на душе стало теплее. Появилась какая-то уверенность. Свобода.
И тут на кухню заглянул Валера.
Видимо, звук СМС-ки обладал для него магической силой. Он слышал этот звук сквозь две стены, работающий телевизор и шум воды. Это был рефлекс, выработанный годами: пиликнуло — значит, «добыча» пришла.
— Че, деньги упали? — спросил он, прислонившись к косяку. В его глазах, только что сонных и мутных, появился хищный блеск.
Алла быстро погасила экран телефона и положила его экраном вниз на клеенку.
— Аванс, — соврала она. — Копейки. Чисто дыры заткнуть.
— Да ладно тебе прибедняться, — Валера прошел на кухню, по-хозяйски открыл крышку кастрюли, понюхал пар. — Я ж знаю, что у вас сегодня день выплат. Календарь-то помню. И премия годовая должна быть. Семеныч с соседнего подъезда говорил, его жене тоже сегодня перевели.
— Семеныч — алкаш и балабол, — отрезала Алла, вставая. — А его жена в «Газпроме» уборщицей работает, там другие порядки.
Валера подошел ближе. Он был крупный, рыхлый, пахнущий застарелым потом и дешевым табаком. Он положил руку ей на плечо — жест, который должен был быть ласковым, но ощущался как тяжелая гиря.
— Алусь, — голос его стал елейным, тягучим, как сгущенка, которую он так любил. — Ну че ты скрытничаешь? Мы ж семья. Одна сатана, как говорится. Сколько дали? Полтинник есть?
Алла молчала, глядя, как на старой клеенке застывает пятно от свекольного сока, похожее на кровь.
— Ну есть же, вижу по глазам, — утвердительно кивнул сам себе Валера. Он убрал руку с плеча и потер ладони. — Короче, мать. Слушай сюда. Я тут тему одну пробил. В «Рыбачьте с нами» скидки новогодние.
Просто атомные. Японский спиннинг, «Шимано», мечта идиота, как говорится, но в хорошем смысле. Он стоил сорокет, сейчас за двадцать пять отдают. Это знак, Ал.
Алла подняла на него глаза.
— Какой спиннинг, Валера? Ты на рыбалке был последний раз в девяносто восьмом году.
— Вот! — Валера поднял указательный палец вверх. — Именно! Я засиделся, Алла. Я, может, потому и работу найти не могу, что у меня энергии нет. Мужской энергии, понимаешь? Мне подпитка нужна. Природа, река, тишина… Я вот куплю спиннинг, весной с мужиками поеду, развеюсь, мозги проветрю — и сразу в гору пойду. Это инвестиция, Алка. Инвестиция в мое психическое здоровье, а значит — в семейное благополучие.
Он говорил уверенно, напористо. Он уже всё решил. В его мире, где на диване решаются геополитические вопросы, покупка спиннинга за двадцать пять тысяч при общем доходе жены в сорок (обычно) была абсолютно логичным шагом.
— Двадцать пять тысяч… — медленно повторила Алла. — Валера, ты слышишь себя? У нас кредит. У нас зубы. У меня сапоги рваные.
— Сапоги… — Валера пренебрежительно махнул рукой. — Опять ты со своим шмотьем. Ну подклей ты их, в ремонте за триста рублей сделают. А тут — вещь! Статусная вещь! Я с таким спиннингом перед мужиками хоть человеком себя почувствую. Короче, не жмись. Неси сюда свою новогоднюю премию, я буду себе подарок покупать. Заслужил я, в конце концов, или нет? Я ж тебя терплю, характер твой.
Он протянул руку ладонью вверх. Ждущий жест. Требовательный.
В кухне повисла тишина. Только булькала картошка да за окном взвизгнула тормозами машина. Алла смотрела на эту протянутую ладонь, широкую, с короткими пальцами, на линии жизни, пересеченные шрамом от пореза (банку шпрот открывал).
И в этот момент в её голове что-то щелкнуло. Словно лопнула струна, натянутая до предела за эти тридцать лет брака, за эти восемь месяцев его безделья, за сотни вымытых тарелок и тысячи сэкономленных рублей.
Она вспомнила, как неделю назад он орал на неё за то, что она купила «не тот» хлеб.
Вспомнила, как он «забыл» поздравить её с годовщиной свадьбы, сказав: «Ой, да че эти даты, главное — мы вместе».
Вспомнила свои старые сапоги, которые каждый вечер сушила на батарее, запихивая внутрь газеты.
— Ты считаешь, что заслужил? — тихо спросила она.
— Конечно! — Валера даже не заметил, как изменился её тон. Он уже мысленно крутил катушку «Шимано». — Я ж мужик. Глава семьи. Давай карту, я сам закажу, чтоб ты не напутала ничего в интернете этом.
Алла медленно взяла со стола нож. Тот самый, тупой, которым чистила овощи. Валера инстинктивно отшатнулся, глаза его округлились.
— Ты чего, мать?
— Нож тупой, — спокойно сказала Алла, разглядывая лезвие. — Как и ты, Валера.
— Чего?!
— Того. Премию хочешь?
— Ну…
— А фиг тебе, Валера. С маслом. Сливочным. Которое двести рублей пачка стоит.
Она развернулась, схватила свой телефон и, не переодеваясь, прямо в домашнем халате и тапках, шагнула в коридор к висящему на вешалке пуховику.
— Э, ты куда? — Валера растерянно топтался на пороге кухни. Сценарий пошел не по плану. Обычно Алла поворчала бы, поплакала, но дала бы. Ну, может, не двадцать пять, а пятнадцать. Но дала бы.
— Я? — Алла натягивала пуховик, путаясь в рукавах. Внутри неё бушевал ураган. — Я иду делать инвестицию. В свою психику.
— В смысле? В магазин? За водкой, что ли? — Валера попытался пошутить, но вышло жалко.
— За сапогами, Валера. И не только. А ты следи за картошкой. Если сгорит — будешь жрать угли. Как Золушка.
Дверь хлопнула так, что с вешалки упала старая кепка Валеры. Он остался стоять посреди коридора, в тишине, нарушаемой только бормотанием телевизора из комнаты: «…в ответ на санкции мы примем решительные меры…»
— Дура какая-то, — пробормотал он, поднимая кепку. — ПМС, наверное. Климакс. Ниче, вернется. Куда она денется с подводной лодки.
Он вернулся на диван. Но червячок сомнения уже начал грызть его изнутри. Уж больно глаза у Аллы были… не такие. Не домашние. Холодные, как та замороженная курица.
А Алла уже выходила из подъезда, вдыхая морозный воздух, смешанный с выхлопными газами. Телефон в кармане грел бедро. Пятьдесят одна тысяча двести рублей. Впервые за много лет эти деньги казались ей не средством выживания, а оружием. И она собиралась выстрелить…
Торговый центр «Плаза» встретил Аллу ударом горячего воздуха, запахом корицы, дорогого парфюма и человеческого безумия. Вращающиеся двери проглотили её, маленькую фигурку в старом пуховике, и выплюнули в сверкающий мир, где не было неоплаченных счетов и мужей, требующих спиннинги.
Алла остановилась у карты магазина, чувствуя себя шпионом во вражеском тылу. Обычно её маршрут здесь был строго выверен: «Ашан» (продукты по акции), аптека (лекарства от давления для мамы и от желудка для Валеры), и, если повезет, магазин «Всё для дома» (губки, тряпки, средства от засоров). Сегодня карта местности изменилась. Сегодня её интересовали территории, на которые она не заходила годами.
Первым делом она подошла к островку с кофе. Бариста, хипстер с бородой, ухоженной лучше, чем у Валеры за всю жизнь, вопросительно поднял бровь.
— Латте? Капучино? Раф с соленой карамелью?
Внутренняя жаба, живущая в груди Аллы, квакнула: «Триста пятьдесят рублей за воду с молоком? Да ты дома банку растворимого за эти деньги купишь!».
Алла сжала кулаки в карманах.
— Раф. Большой. И сиропа двойную порцию.
Когда она сделала первый глоток, приторно-сладкий и горячий, по телу разлилось странное тепло. Это был вкус не просто кофе. Это был вкус неповиновения. Она шла по галерее, сжимая бумажный стаканчик, как гранату, и разглядывала витрины.
Обувной магазин «Элегант» сиял, как операционная. Алла вошла неуверенно. Продавщицы, молодые девушки в одинаковых черных костюмах, смерили её взглядом. Опытным, сканирующим взглядом, который мгновенно определял платежеспособность клиента. Пуховик пятилетней давности и шапка с катышками явно не кричали о богатстве.
— Вам помочь? — лениво спросила одна, поправляя бейдж «Кристина». В тоне слышалось: «Распродажа старых коллекций в корзине у входа, женщина».
— Мне нужны зимние сапоги, — твердо сказала Алла. — Кожа. Натуральный мех. И чтобы подошва не скользила. У меня муж… тяжелый на подъем, мне устойчивость нужна.
— Бюджет?
— Пятнадцать тысяч.
Кристина оживилась. Пятнадцать — это уже разговор.
Алла перемерила пять пар. Внутренняя жаба билась в истерике. «Посмотри на ценник! Двенадцать восемьсот! А вон те, из экокожи, всего четыре стоят! Валера же просил спиннинг… А вдруг у него правда депрессия?».
Алла посмотрела на свои ноги в зеркало. Новые сапоги обнимали икры мягко, как родные. Они были красивые. Благородного шоколадного цвета. В них она выглядела не теткой с сумками, а женщиной, у которой есть дела поважнее, чем варка борща.
— Беру, — сказала она, и голос её дрогнул, но не сорвался. — И средства по уходу дайте. И стельки. Гулять так гулять.
На кассе, прикладывая карту, она зажмурилась. «Пилик!» — сказал терминал. Списалось 14 500. Почти половина спиннинга.
«Прости, Валера, — мстительно подумала Алла, выходя из магазина с огромным пакетом. — Рыбалка отменяется. Клюет сегодня только у меня».
Она присела на скамейку у фонтана, чтобы перевести дух. И тут её окликнули:
— Алла? Сергеевна? Ты ли это?
Алла подняла голову. Перед ней стояла Лариса, бывшая коллега из планового отдела. Лариса была в шубе (пусть мутоновой, но новой), с яркой помадой и пакетами из «Лэтуаль».
— Ой, Лариса, привет, — Алла попыталась незаметно спрятать свои старые ботинки, которые она сложила в пакет, под скамейку. Она-то уже переобулась в новые сапоги прямо в магазине.
— Сто лет не виделись! — защебетала Лариса, присаживаясь рядом. — Как ты? Все там же, в бухгалтерии цифры гоняешь?
— Гоняю, — кивнула Алла. — Куда деваться. А ты как?
— А я уволилась год назад! — радостно сообщила Лариса. — Представляешь, мой-то, Генка, на повышение пошел. Сказал: «Хватит, Лара, горбатиться, сиди дома, уютом занимайся». Вот, хожу подарки выбираю. Ему парфюм взяла, себе — набор кремов. А ты чего такая… — Лариса запнулась, подбирая слово, — …задумчивая?
— Да так, — махнула рукой Алла. — Тоже вот… шопинг.
— А Валера твой как? Всё ищет себя? — в голосе Ларисы прозвучало искреннее, но от этого еще более ядовитое сочувствие.
Алла почувствовала, как краска заливает лицо. Весь их общий круг знал, что Валера «ищет себя» уже который год.
— Нашел, — неожиданно для самой себя соврала Алла. — Бизнес открывает. Консалтинговый. По логистике.
— Да ты что! — глаза Ларисы округлились. — Молодец какой! А я думала, он всё на диване… Ну, слава богу. Значит, подарок ему хороший ищешь?
— Очень хороший, — зло усмехнулась Алла, поглаживая коробку с сапогами. — Такой, что он запомнит на всю жизнь. Урок выживания называется.
Попрощавшись с Ларисой, Алла почувствовала не стыд, а злость. Злость на то, что ей приходится врать. На то, что Лариса может покупать кремы просто так, а для Аллы это событие года.
«Хватит, — решила она. — Я тоже человек. Я тоже хочу пахнуть не луком, а «Шанелью»».
Она зашла в магазин белья. Потом в косметику. Карта «пиликела» еще три раза. Баланс таял, но вместо страха приходил азарт. Это было похоже на спуск с ледяной горки: страшно, дух захватывает, но остановиться уже невозможно.
Валера проснулся от запаха гари.
Снилось ему, что он поймал огромную щуку, но она вдруг заговорила голосом тещи: «Валерий, вы почему мусор не вынесли?».
Он открыл глаза. Квартира была погружена в сумерки. Телевизор всё еще работал, но звук был выключен (наверное, нажал на пульте во сне).
Запах шел с кухни.
— Твою ж дивизию! — Валера подскочил с дивана, запутался ногой в пледе и чуть не рухнул.
На кухне было дымно. Кастрюля с картошкой, которую Алла велела «стеречь», превратилась в черный монолит. Вода выкипела давным-давно. Картофелины приварились ко дну насмерть, словно они были частью обшивки космического корабля, прошедшего через атмосферу.
— Алка! — рявкнул Валера по привычке. — Ты че, не следишь?!
Ответом ему была тишина. И тут он вспомнил. Сапоги. Психика. Ушла.
Он открыл форточку, закашлялся. Потыкал вилкой в черную массу. Вилка жалобно звякнула. Есть это было нельзя.
Желудок требовательно заурчал.
Валера полез в холодильник.
Пустота. Точнее, не совсем. Стояла банка с хреном, половина луковицы и кастрюля с супом трехдневной давности. Суп Валера не хотел. Он хотел котлет. Или мяса по-французски. Или хотя бы свежего хлеба с колбасой.
Хлебница была пуста. Алла не купила хлеб вчера, потому что Валера обещал сходить сам. И не сходил.
— Вот змея, — пробормотал он. — Специально же. Голодом морит.
Он пошарил по карманам штанов. Пусто. На карте — 142 рубля. Это даже на шаурму нормальную не хватит, только на «студенческую», от которой потом изжога три дня.
Валера решил позвонить. Набрал номер жены.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Он набрал еще раз. И еще. Тот же механический голос.
— Ну, погоди, — разозлился Валера. — Приползешь. Куда ты денешься. Есть-то захочешь.
Он решил отвлечься. Зайти в интернет, написать на форуме рыбаков, что бабы — зло, и спросить совета, какой спиннинг можно взять подешевле, как аналог.
Он сел за компьютер, который стоял в углу спальни. Щелкнул мышкой.
Браузер выдал ошибку: «Нет подключения к интернету».
Валера нахмурился. Перезагрузил роутер. Лампочка «Internet» предательски горела красным.
Он зашел в личный кабинет провайдера через мобильный интернет (благо, там еще оставалось немного трафика).
На экране высветилась надпись красными буквами: «Услуги заблокированы. Задолженность: 650 рублей. Пожалуйста, пополните счет».
Валера замер.
Алла всегда платила за интернет 20-го числа. Всегда. Это было так же неизбежно, как восход солнца.
— Она что, забыла? — вслух спросил он у кота Барсика, который вошел в комнату и начал тереться о ноги, тоже требуя еды.
Барсик мяукнул: «Мяу!». Что в переводе означало: «Ты дурак, Валера? Она не забыла. Она забила».
Без интернета квартира стала похожа на склеп. Телевизор показывал только федеральные каналы, а там шли какие-то концерты, которые Валера презирал.
Ему стало страшно. По-настоящему, по-детски неуютно.
Он один. Денег нет. Еды нет. Интернета нет. Жена исчезла с деньгами.
Он пошел в прихожую, надел куртку. Надо идти искать. Может, она у соседки? Или у мамы своей? Но теща живет на другом конце города…
Валера сунул руку в карман куртки, надеясь найти там забытую сотню или мелочь. Пальцы нащупали бумажку.
Это была квитанция за химчистку пуховика, которую он должен был забрать еще месяц назад. Но не забрал, потому что «было лень».
И тут его взгляд упал на полку, где обычно лежали ключи от машины. Старенький «Рено Логан» стоял во дворе сугробом. Валера на нем не ездил — экономил бензин и берег подвеску.
Ключей не было.
Валера похолодел. Он метнулся к окну.
Место, где обычно стоял «Логан», было пустым. Только сиротливые следы шин на свежем снегу.
— Угнала… — прошептал Валера, сползая по стене. — Мою ласточку… Без прав… Зимой…
В телефоне пиликнуло сообщение.
Валера схватил аппарат трясущимися руками. Это была СМС от банка (у него был дубликат уведомлений по Аллиной карте, который он подключил тайком год назад, «для безопасности», а по факту — для контроля).
«Покупка. Салон красоты «Афродита». Сумма: 5 000 RUB».
«Покупка. Ресторан «Якитория». Сумма: 3 200 RUB».
«Покупка. Алкомаркет «Красное и Белое». Сумма: 1 800 RUB».
Валера читал эти сообщения как сводки с фронта, где его армия терпела сокрушительное поражение.
Она не просто ушла. Она жгла мосты. Она проедала и пропивала его спиннинг. Его мечту. Его статус.
— Ну, Алка… — Валера встал. Глаза его налились решимостью отчаяния. — Это война.
Он пошел на кухню, нашел в шкафчике пачку сухих макарон (последнюю), высыпал их в кастрюлю с остатками пригоревшей картошки, залил водой из-под крана и поставил на огонь.
— Я выживу, — сказал он коту. — А она приползет. И тогда мы поговорим о финансовой дисциплине.
Кот посмотрел на него с нескрываемым скепсисом и ушел в коридор, где демонстративно начал драть когтями новые обои. Валере было все равно. Он ждал, когда закипят макароны, и строил план мести. План был прост: позвонить маме. Его маме. Свекрови. Тяжелая артиллерия…
Валера набирал номер с торжественностью президента, запускающего ядерную боеголовку. Телефон, чудом поймавший сигнал у окна, высветил контакт «МАМУЛЯ».
— Алло? Валерик? — голос в трубке трещал бодро и громко, как пионерский горн. Зинаида Петровна, несмотря на свои 75 лет, обладала энергией небольшой гидроэлектростанции и убежденностью, что мир вертится исключительно благодаря её советам. — Ты чего не спишь? Случилось чего? Алла суп пересолила?
— Мам, — голос Валеры дрогнул. Он вложил в это слово всю скорбь мира. — Она… Она ушла.
— Кто ушла? Куда? Померла, что ли?! — Зинаида Петровна тут же перешла в режим паники.
— Нет, хуже. Она загуляла. Деньги забрала, машину забрала и бросила меня… голодного. Мам, она сапоги купила за пятнадцать тысяч! И… суши!
На том конце провода повисла тишина. Потом Зинаида Петровна выдохнула угрожающе:
— Сиди. Ничего не трогай. Выезжаю. Котлеты привезу.
Валера положил трубку и посмотрел на макароны. Они сварились в липкий, неаппетитный ком. Но весть о котлетах грела душу сильнее, чем пар от кастрюли. Помощь шла.
Алла тем временем сидела на кухне у сестры Светы. «Логан», припаркованный во дворе криво (Алла и правда давно не водила и парковалась на слух, с хрустом въехав в сугроб), остывал. На столе стояла початая бутылка мартини, контейнер с роллами из «Якитории» и та самая банка красной икры.
Света, разведенная женщина, закаленная жизненными боями, смотрела на сестру с восхищением пополам с ужасом.
— Алка, ну ты даешь. Он же тебе не простит. Ты ж Валеру знаешь. Будет дуться до майских.
— Пусть дуется, — Алла сделала глоток из бокала. Алкоголь приятно шумел в голове, заглушая голос совести. — Пусть хоть лопнет. Свет, я сапоги купила! Смотри! — Она выставила ногу, обтянутую новой кожей. — И крем! И белье! Ты знаешь, когда я последний раз белье покупала не на рынке? Никогда!
— А дальше что? — спросила практичная Света. — Премию прогуляла. На что жить в январе будете?
— Не знаю, — Алла беспечно улыбнулась. — Спиннинг продам. Тот, который он не купил. Или вообще… может, не вернусь.
— Куда? — удивилась Света. — Квартира-то твоя. От мамы. Он там только прописан.
— Точно! — Алла хлопнула ладонью по столу. — Это МОЯ квартира! Чего это я ушла? Надо было его выгнать!
— Ну, выгнать — это сложно, — вздохнула Света. — Он же как мебель старая. Громоздкий, бесполезный, но выкинуть жалко, привыкла. Плюс, кто кран починит?
— Он кран два месяца не чинит! — крикнула Алла. — Света, я устала. Я хочу прийти домой, и чтобы там чисто. Чтобы ужин готов. Чтобы спросили: «Как дела, родная?», а не «Где деньги?».
В этот момент телефон Аллы зазвонил. «Валера». Она сбросила. Потом «Дом». Сбросила. Потом «Зинаида Петровна».
Алла замерла. Свекровь. Это серьезно. Зинаида Петровна была женщиной, которая коня на скаку не просто остановит, а заставит его огород вспахать.
— Не бери, — шепнула Света.
— Надо, — вздохнула Алла. — Иначе она ОМОН вызовет. Беспощадный.
— Алло, Зинаида Петровна?
— Алла! — прогремело в трубке. — Это что за цирк? Почему у меня сын голодный сидит? Почему в кастрюле корки горелые? Ты где шляешься на ночь глядя?
— Я не шляюсь, я отдыхаю, — попыталась сказать твердо Алла, но привычка отчитываться перед «старшей» давала о себе знать.
— Отдыхаешь?! Тридцатого декабря?! Нормальная баба сейчас салаты строгает! Валерик говорит, ты деньги на тряпки спустила. Правда?
И тут Аллу прорвало. Может, мартини. Может, накопившаяся усталость. А может, просто осознание, что ей 54 года, а её отчитывают как школьницу.
— Зинаида Петровна, слушайте меня внимательно, — тихо и четко сказала Алла. — Вашему «Валерику» пятьдесят пять лет. У него есть руки, ноги и пузо размером с глобус. Пельмени сварить он сам может. А насчет денег… Это МОИ деньги. Я их заработала. И если вам или вашему сыну что-то не нравится, можете забрать его к себе. Вместе со спиннингом, танчиками и его «геополитикой». Я даже такси оплачу.
Тишина. Мертвая тишина. Даже у Зинаиды Петровны дар речи пропал.
— Ты… Ты пьяная, — наконец поставила диагноз свекровь. — Завтра поговорим. Когда протрезвеешь и прощения просить будешь.
Гудки.
Алла положила телефон и посмотрела на Свету.
— Налей еще.
31 декабря. 10:00 утра.
Валера проснулся от запаха котлет. Но это был не запах домашнего уюта. Это был запах неизбежности. Зинаида Петровна гремела на кухне сковородками, как полтергейст.
Она приехала поздно ночью, привезя с собой две сумки еды и воинственную решимость.
— Вставай, страдалец, — скомандовала она, когда Валера появился в дверях. — Иди картошку чистить.
— Мам, мне плохо… — попытался разыграть привычную карту Валера.
— Плохо тебе будет, если не поешь, — отрезала мать. — А чтобы поесть, надо поработать. Аллы-то нет.
Весь день прошел в кошмаре. Зинаида Петровна заставила Валеру не просто чистить картошку. Она заставила его:
-
Вынести мусор (три пакета).
-
Отмыть горелую кастрюлю (это заняло 40 минут шкрябания металлической губкой).
-
Сходить в магазин за хлебом (Валера шел пешком, пряча глаза от соседей).
-
Пропылесосить ковер.
— Мам, ну чего ты? — ныл Валера, вытирая пот со лба. — Я же пострадавший тут!
— Ты засранец, Валерик, — вдруг сказала Зинаида Петровна, садясь на табуретку. Она выглядела уставшей. — Я посмотрела, как вы живете… Кран течет. Обои в прихожей отходят. На шкафу пыли слой. Это Алла все одна тащила?
— Ну она же женщина… — начал Валера.
— Она лошадь, а не женщина, раз тебя терпит, — неожиданно резюмировала мать. — Отец, царствие небесное, бил меня, если ужин не готов был. Но он дом своими руками построил! И деньги носил. А ты? «Геополитика»? Я трудовую твою вчера глянула, пока документы искала. Восемь месяцев! Стыдоба.
Валера стоял оглушенный. Предательство пришло оттуда, откуда не ждали. Тяжелая артиллерия развернула стволы и ударила по своим.
— Так а че мне делать-то? — спросил он тихо.
— Кран почини, для начала, — сказала Зинаида Петровна. — И молись, чтоб она вернулась. Потому что я бы на её месте… не вернулась.
3 января. Возвращение.
Алла открыла дверь своим ключом. Она была готова ко всему: к скандалу, к грязной квартире, к плачущему Валере.
Она вошла в прихожую.
Тихо. Пахнет хлоркой и… свежей древесиной?
Она прошла на кухню. Кран не капал. Раковина блестела. На плите стояла чистая кастрюля.
Валера сидел за столом. Бритый. В чистой рубашке (погладил!).
На столе лежал листок бумаги.
— Пришла, — сказал он, не поднимая глаз.
— Пришла, — Алла положила ключи на полку. — А мама где?
— Уехала вчера. Сказала, сами разбирайтесь.
Алла подошла к столу. Взглянула на листок. Это была распечатка с сайта вакансий. «Начальник склада. Зарплата 45 000. График сменный». И приписка корявым Валериным почерком: «Собеседование 5-го числа в 10:00».
— Ты это распечатал? — спросила она подозрительно. — Интернет же отключен.
— В интернет-кафе ходил. На флешку скинул. На почте распечатал, — Валера наконец посмотрел на неё. Глаза у него были грустные, как у спаниеля, который понял, что сезон охоты закрыт навсегда.
— А спиннинг? — не удержалась Алла.
— Хрен с ним, — махнул рукой Валера. — У дядь Миши старый есть, обещал дать погонять, если я ему гараж помогу разгрести.
Алла молча села напротив. Достала из сумки маленькую коробочку. Поставила на стол.
— Это тебе.
Валера с опаской открыл. Там лежала новая, хорошая, дорогая блесна. Рублей за пятьсот.
— На сдачу осталось, — сказала Алла. — После сапог.
Валера взял блесну в руки. Покрутил. Усмехнулся. Впервые за долгое время его улыбка была не наглой, а какой-то… человеческой.
— Спасибо, Ал. Сапоги-то покажи. Хоть стоили того?
— Стоили, Валера. Стоили, — Алла вытянула ноги под столом. — Но главное не сапоги. Главное, что кран не течет.
— Это да, — кивнул Валера. — Кран — это важно. Слушай, там борщ остался. Мамин. Будешь?
— Буду. Только ты накладывай. Я устала. Я с курорта.
Валера встал и пошел к плите. Алла смотрела на его широкую спину и думала, что перевоспитание — процесс долгий. Но пока он накладывает борщ, можно и потерпеть. А премия… следующая будет летом. Там и посмотрим, кому что покупать.
За окном падал редкий январский снег, скрывая следы старого года и старых обид. Жизнь, со всеми её борщами, спиннингами и кредитами, продолжалась. И это было, пожалуй, самое главное.
