— Лен, ну сколько можно трепаться по телефону с этой твоей Вероникой? — голос Игоря, донесшийся из комнаты, где он полулежал на диване перед телевизором, был лишен той бархатистой мягкости, которая так подкупала Лену первые месяцы их совместной жизни. В нем отчетливо прорезались нотки плохо скрываемого раздражения, будто его отрывали от чего-то невероятно важного, хотя по звукам из гостиной было понятно, что там идет какой-то незамысловатый сериал. — У меня голова от вашей болтовни уже квадратная. Да и дела поважнее есть, чем слушать эти ваши женские сплетни.
Лена, стоявшая на кухне и действительно оживленно чирикавшая с подругой по громкой связи, пока на плите доходил ужин, слегка нахмурилась, но постаралась, чтобы удивление в её голосе не прозвучало слишком резко. Она еще помнила того Игоря, который с благодарностью принимал любую её заботу, который смущенно улыбался, когда она впервые позвала его к себе, в свою маленькую, но уютную однушку. Тогда, после краха его небольшой фирмы, он был похож на побитого щенка, и ей так хотелось его отогреть, защитить.
— Игорь, ну мы же не каждый день так по часу висим, — ответила она, понизив громкость на телефоне и прикрыв динамик ладонью. Веронике она быстро шепнула «перезвоню» и сбросила вызов. — Просто делимся новостями, я Веронику сто лет не слышала. Тебе что, сильно мешает? Я могу и не на громкой.
Он ничего не ответил, только выразительно хмыкнул, давая понять, что тема для него закрыта, но осадок остался. Лена вздохнула. Вот уже полгода они жили вместе, и те первые, почти сказочные недели, когда Игорь был само обаяние, нежность и признательность, казалось, канули в Лету. Он освоился. Да, он нашел какую-то работу, не бог весть какую, но всё же, перестал постоянно говорить о своих прошлых неудачах, и это, наверное, было хорошо. Но вместе с этой, казалось бы, обретённой уверенностью в нем проснулось что-то другое, что-то, что Лене нравилось всё меньше и меньше.
Сначала это были сущие мелочи, на которые она старалась не обращать внимания, списывая на его усталость или «мужские особенности». «Ленусь, не включай так громко музыку, я отдыхаю, голова гудит после работы», — говорил он, и она послушно убавляла звук, хотя сама любила, чтобы музыка наполняла квартиру. «Почему ужин не совсем готов к моему приходу? Я так проголодался», — мог с укоризной протянуть он, входя на кухню, и Лена, виновато улыбаясь, торопилась накрыть на стол, хотя сама только что прибежала с работы и едва успела переодеться. «Ты бы прибралась тут немного, а то как-то… не по-хозяйски», — нет-нет, да и проскальзывало в его замечаниях, хотя Лена всегда старалась поддерживать чистоту в своей небольшой квартирке.
Она списывала это на его непростой период адаптации, на то, что он «приходит в себя» после всех передряг, на то, что ему, как мужчине, хочется чувствовать себя значимым. Пыталась быть понимающей, мягкой, сглаживала острые углы, чаще улыбалась, даже когда на душе скребли кошки. Она всё ещё видела в нём того Игоря, которого полюбила – ранимого, немного потерянного, но такого искреннего в своей благодарности. И так надеялась, что это временные трудности, что он просто устал, что скоро всё вернется на круги своя, к той гармонии, которая царила между ними вначале.
Но Игорь, не встречая явного отпора, а лишь видя её уступчивость и готовность идти навстречу, кажется, воспринимал это как должное. Его «пожелания» становились всё настойчивее, а зона его «влияния» в её, Лениной, квартире незаметно, но неуклонно расширялась. Его немногочисленные вещи, которые поначалу скромно ютились на одной полке в шкафу и на тумбочке у дивана, теперь как-то незаметно расползлись по всей квартире, будто всегда тут и были. Его кружка на кухне – непременно чистая и на «его» месте. Его манера сидеть в её любимом кресле, закинув ногу на ногу и лениво переключая каналы на её телевизоре, так, словно он здесь полноправный хозяин, а она – так, приятное дополнение.
Лена всё чаще ловила себя на мысли, что стала больше задумываться, прежде чем что-то сделать или сказать в его присутствии. Не вызовет ли это его недовольства? Не последует ли очередное «ценное указание»? Её улыбки становились чуть более натянутыми, а внутри копилось глухое, пока еще неясное, но настойчивое чувство протеста. Она еще не давала ему отпор, не хотела скандалов, всё ещё надеялась, что он «одумается». Но квартира, её маленькая крепость, её вотчина, где она всегда чувствовала себя свободно и легко, начинала ощущаться немного по-другому. Чуть более тесной. Чуть более напряженной. Будто кто-то невидимый медленно, но верно закручивал гайки. И этим кем-то был человек, которого она сама сюда и привела.
— Ты опять к этим своим? — голос Игоря прозвучал из комнаты, когда Лена, уже в нарядной блузке и с подкрашенными губами, искала в сумочке ключи. В его тоне не было и намека на вопрос, скорее – констатация факта, приправленная плохо скрываемым недовольством. Он вышел в прихожую, оперся плечом о косяк и смерил ее оценивающим взглядом, который ей всё меньше нравился. — Лен, ну сколько можно шастать по подружкам? У нас вроде как семья, могли бы и дома вечер провести. Или тебе со мной уже неинтересно стало, раз ты всё время куда-то рвешься?
Лена почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения. «Семья?» Их «семья» пока что заключалась в том, что он жил в её квартире, ел приготовленную ею еду и всё чаще пытался указывать, как ей жить. Она глубоко вздохнула, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Игорь, я договорилась с девочками встретиться еще неделю назад, ты прекрасно об этом знал, — она посмотрела ему прямо в глаза, стараясь выглядеть спокойной, хотя внутри всё уже начинало закипать. — Мы не так часто видимся, чтобы я отменяла встречи из-за твоего внезапного желания провести вечер дома. И да, мне со всеми интересно. И с тобой тоже, когда ты не пытаешься контролировать каждый мой шаг и не читаешь мне нотации по любому поводу.
Его лицо скривилось, будто она сказала что-то крайне оскорбительное.
— Я не нотации читаю, а как лучше хочу! — Он слегка повысил голос. — Эта твоя Катька, например, вертихвостка самая настоящая, чему ты у нее можешь научиться хорошему? Только по мужикам прыгать. А Вероника твоя вечно ноет, как у неё всё плохо. Не компания это для нормальной женщины, которая о будущем думает.
Вот это уже было слишком. Её подруг он трогать не имел никакого права.
— Моих подруг, пожалуйста, не трогай, — отрезала Лена, чувствуя, как щеки начинают гореть. — Это мой выбор, с кем мне общаться. И уж точно не тебе решать, кто для меня «нормальная» компания, а кто нет.
«Аппетиты» Игоря, казалось, росли с каждым днем, как на дрожжах. Если раньше это были «советы» по хозяйству, то теперь он всё активнее вторгался в её личное пространство, в её решения, в её жизнь. Замечания стали резче, требования – категоричнее. «Чтобы в десять была дома, и никаких «задержалась на работе» или «транспорт плохо ходил»! Я волнуюсь!» — мог заявить он, хотя волнения в его голосе не ощущалось ни грамма, скорее – повелительный тон самозваного надзирателя.
И что особенно выводило Лену из себя – его попытки контролировать её же, Ленину, зарплату. Она никогда не была транжирой, но любила иногда побаловать себя какой-нибудь мелочью, новой книгой или походом в кафе с теми же подругами.
— Опять какую-то безделушку купила? — мог процедить он, увидев у неё новый шарфик или флакон духов. — Лучше бы на что-то полезное потратила, нам еще столько всего нужно для нормальной жизни. Ты же видишь, я стараюсь, кручусь, а ты деньги на ветер пускаешь.
Лена начала «огрызаться». Сначала робко, потом всё увереннее. Она пыталась объяснить, что это её деньги, её жизнь, её подруги. Но Игорь в ответ либо включал обиженного «я же о нас думаю, о нашем общем будущем, хочу, чтобы у нас всё было как у людей!», либо начинал демонстративно дуться, молчать часами, создавая в квартире гнетущую атмосферу, от которой Лене хотелось выть. Он мог демонстративно вздыхать, проходя мимо, или с преувеличенной аккуратностью передвигать свои вещи, подчеркивая, как ему «неуютно» от её «непонимания».
Раздражение Лены, копившееся неделями, постепенно перерастало в открытое негодование. Она всё чаще ловила себя на мысли, что её просто используют, что человек, которого она приютила и которому сочувствовала, теперь пытается полностью подмять её под себя, лишить её собственного «я». Игорь же, чувствуя её растущее сопротивление, становился еще более настойчивым и требовательным, его тон делался всё более командным, будто он проверял границы её терпения. Атмосфера в маленькой «однушке» накалялась с каждым днем, превращаясь из уютного гнездышка в поле боя, где каждый взгляд и каждое слово могли стать искрой. Лена всё чаще старалась задерживаться на работе или находила предлоги, чтобы провести вечер вне дома, лишь бы не слышать его поучений и не видеть его недовольного лица.
Игорь же, наоборот, как будто специально искал поводы для контроля, встречал её у порога с допросами, ходил за ней по пятам, комментируя каждое её действие. В его глазах, когда она поступала по-своему, уже не было прежней мягкости – только плохо скрываемая злость и упрямство. А в глазах Лены, когда она смотрела на него, всё чаще появлялся холодный, оценивающий блеск. И этот блеск не сулил Игорю ничего хорошего.
Время было около половины восьмого вечера, когда Лена, наконец, вставила ключ в замочную скважину. Задержалась на работе – квартальный отчет, будь он неладен, потребовал дополнительных полчаса ее времени. Она знала, что Игорь будет недоволен, он в последнее время вообще редко бывал чем-то доволен, если это не касалось его собственных планов и желаний. Едва она переступила порог, как из комнаты донесся его голос, резкий и требовательный, как удар хлыста.
— Ну и где мы были? — Игорь стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, его поза выражала крайнюю степень нетерпения и осуждения. — Я уже весь на нервах! Телефон почему не брала, спрашивается? Опять со своими подружками трещала, пока муж голодный дома сидит и ждет неизвестно чего?
Лена медленно сняла пальто, вешая его на крючок. Внутри всё закипело мгновенно, но она сделала над собой усилие, чтобы голос звучал ровно, почти безразлично. Эта его манера говорить «мы», когда он имел в виду только её, эта уверенность в праве требовать отчета – всё это накопилось и теперь готово было прорваться.
— А ты кто такой, чтобы я перед тобой отчитывалась, Игорь? — спокойно, даже слишком спокойно, спросила она, поворачиваясь к нему. Её взгляд был прямым и холодным, и в нем не было ни капли прежней уступчивости.
Игоря от такого неожиданно дерзкого, хоть и тихого, ответа буквально подбросило. Он никак не ожидал такого от Лены, которая обычно старалась сгладить углы, оправдаться, пусть и с нотками раздражения. Он шагнул к ней, его лицо начало наливаться краской.
— Что значит, кто такой?! — взвился он, его голос сорвался на крик. Он забыл о всякой маскировке под «заботу» или «волнение». Теперь говорил чистый, незамутненный гнев и уязвленное самолюбие. — Я твой муж, ясно тебе?! И ты будешь делать, как я сказал! Будешь отчитываться, где была и с кем! Я тут порядки буду наводить, а не ты вилять хвостом, где тебе вздумается!
Лена смотрела на него в упор, её спокойствие сменялось ледяной, концентрированной яростью. Вот он, момент истины. Вот оно, его истинное лицо, которое он так старательно прятал за маской обиженного или «радеющего за семью» мужчины. Терпение лопнуло. С грохотом.
— Нет! Это ты будешь меня тут во всём слушаться, милый мой, потому что это моя квартира! А если ещё раз включишь своего «начальника» — вылетишь отсюда!
Игорь замер, его рот приоткрылся от изумления. Он смотрел на Лену так, будто видел её впервые. Словно вместо привычной, покладистой женщины перед ним стояла разъяренная фурия. Но оцепенение длилось недолго. Его лицо из красного стало багровым.
— Что-о-о?! — взревел он, приходя в себя и вновь идя в наступление, хотя в его голосе уже слышались нотки растерянности, смешанной с яростью. — Да ты… Да ты в своем уме?! Я мужик в этом доме! Я глава семьи! Ты как со мной разговариваешь, я тебя спрашиваю?! Ты совсем страх потеряла?
Лена не дрогнула. Её взгляд был твердым, как сталь. Кажется, она сама удивилась той силе, которая в ней проснулась. Но отступать она не собиралась. Хватит.
— Главой будешь в своей квартире, когда она у тебя появится, — её голос был ровным, почти безэмоциональным, и от этого её слова звучали еще более убийственно. — А здесь, в моей квартире, командую я. И мой дом – мои правила. Не нравится – дверь там. — Она едва заметно кивнула в сторону входной двери. — Уяснил?
Конфликт достиг своего апогея. Игорь стоял, тяжело дыша, его кулаки сжимались и разжимались. Слова Лены, особенно это жестокое, но справедливое упоминание «своей квартиры», били его по самому больному месту, по его мужскому самолюбию, по его неустроенности, которую он так тщательно пытался компенсировать за счет неё. Он хотел что-то крикнуть, что-то возразить, но слова застревали в горле. Он вдруг остро почувствовал всю шаткость своего положения. Он здесь никто, гость, приживала, как бы ему ни хотелось считать себя «главой».
Лена, высказав всё, что накипело за эти месяцы, чувствовала странную смесь опустошения и внезапно обретенной силы. Она больше не боялась его криков, его недовольства. Она вернула себе свою территорию. И теперь на этой территории будут действовать только её законы. Воздух в маленькой прихожей, казалось, можно было резать ножом – таким густым и напряженным он стал. В глазах Игоря метались злость, обида и какая-то звериная растерянность. Он понял, что шутки кончились. И что прежней Лены, готовой всё стерпеть, больше нет.
Игорь, побагровевший от злости и унижения, после ледяного ультиматума Лены еще несколько мгновений стоял как громом пораженный. Он переводил взгляд с ее непроницаемого лица на ненавистную входную дверь и обратно. В его голове не укладывалось, как эта тихая, покладистая женщина, которую он уже почти привык считать своей послушной тенью, посмела так с ним разговаривать, так его… унизить. Он попытался сохранить остатки своего развалившегося «авторитета», зацепиться хоть за что-то.
— Так вот ты какая, значит… — процедил он сквозь зубы, голос его был хриплым и дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Пригрела, значит, на своей груди, а теперь вышвырнуть меня хочешь, как собаку? Думаешь, одна останешься, такая гордая и независимая? Кому ты нужна будешь?
Лена смотрела на него с холодной, почти отстраненной усмешкой. Его жалкие попытки уязвить ее, задеть за живое, теперь казались ей смешными. Страх прошел, осталась только стальная решимость и какая-то звенящая пустота внутри.
— Уж точно не с тем, кто пытается из меня прислугу сделать в моём же собственном доме, — её голос был спокоен, но в нем не было и намека на примирение. — Так что да, Игорь, можешь считать, что вышвыриваю. Подумай хорошенько над своим поведением. Или, что будет гораздо продуктивнее для нас обоих, над новым местом жительства. Уяснил окончательно? Или тебе повторить, для особо одаренных?
Игорь понял, что Лена не шутит и нахрапом ее больше не взять. Этот спокойный, ледяной тон был страшнее любого крика. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки, но промолчал. Отвернулся и, шаркая ногами, прошел в комнату, оставив Лену одну в прихожей.
Вечер прошел в гнетущем, ледяном молчании. Оно было густым, тяжелым, почти осязаемым. Они демонстративно игнорировали друг друга, каждый занимался какими-то своими, подчеркнуто незначительными делами, но воздух между ними звенел от невысказанных обид и затаенной злобы. Лена приготовила ужин только для себя, съела его на кухне, читая книгу. Игорь что-то гремел кастрюлями, видимо, разогревая остатки вчерашнего, но к ней не обращался. Он ходил по квартире как в воду опущенный, но Лена видела, как в его глазах, когда он думал, что она не смотрит, копится темная, неприкрытая злоба. Он был загнан в угол, и это делало его еще опаснее.
На следующий день напряжение не спало, оно лишь трансформировалось в какую-то тягучую, изматывающую войну нервов. Игорь, не в силах смириться с поражением и тем унижением, которое он испытал, видимо, решил, что лучшая защита – это нападение. Он не мог открыто бросить ей вызов после вчерашнего, но искал любой повод, чтобы выместить свою злость, чтобы хоть как-то задеть её.
Это началось с завтрака. Лена молча поставила перед ним тарелку с омлетом. Он поковырял его вилкой, скривил губы.
— Есть это совершенно невозможно, — бросил он, отодвигая тарелку. — Пересолено и подгорело. Ты вообще готовить разучилась, что ли? Или специально стараешься?
Лена даже не удостоила его ответом, молча убрала его тарелку и вымыла. Он демонстративно разбросал свои вещи по комнате – рубашку на спинку стула, носки под диван. Мелкие, пакостные уколы, рассчитанные на то, чтобы вывести её из себя. Но Лена держалась. Она знала, что это его последняя агония, его попытка хоть как-то восстановить свой пошатнувшийся статус-кво.
Развязка наступила к вечеру. Лена спокойно собиралась приготовить себе ужин, когда Игорь, словно бы невзначай, но с явным вызовом в голосе, обратился к ней:
— И долго ты собираешься меня тут игнорировать и дуться, как мышь на крупу? Может, соизволишь постирать мои рубашки, а то мне завтра на работу надеть нечего будет! А то ходят тут некоторые, воображают из себя королев…
Лена медленно повернулась. Её лицо было совершенно спокойным, но в глазах застыл холодный блеск. Она отложила нож, которым собиралась резать овощи.
— Знаешь, Игорь, — её голос звучал ровно, почти монотонно, но от этого он казался еще более зловещим. — Я тут подумала над твоими словами. Ты прав. Тебе действительно нечего надеть. И, что самое главное, негде это стирать. По крайней мере, здесь. В моей квартире.
Игорь сначала не понял или сделал вид, что не понял. На его лице отразилось недоумение, смешанное с привычной уже злостью.
— Ты это о чём сейчас? Опять свои фокусы?
— О том, дорогой мой, что твоё время здесь вышло, — Лена подошла к шкафу, где на одной из полок еще лежали его немногочисленные вещи. Она рывком достала его спортивную сумку, которую он принес с собой полгода назад, и бросила её на пол у его ног.
— Собирай свои манатки. Даю тебе пять минут. И чтобы духу твоего здесь больше не было. На выход. С вещами.
Вот теперь до Игоря дошло. Окончательно. Его лицо исказилось от ярости, такой дикой и бессильной, что Лене на мгновение стало даже немного жутко. Но она не отступила, стояла прямо, глядя ему в глаза.
— Ах ты!.. Стерва! — задохнулся он от злости, слова вылетали из него, как ядовитые плевки. — Да кому ты нужна будешь такая, змея подколодная?! Думаешь, кто-то позарится на такую мегеру?! Еще приползешь ко мне, будешь в ногах валяться, просить, чтобы я вернулся! Вот увидишь!
Лена смотрела на него с нескрываемым презрением, которое было сильнее любой ненависти.
— Это мы еще посмотрим, кто к кому приползет, Игорь, — её голос был тихим, но твердым, как гранит. — А теперь – вон. Пока я по-хорошему прошу. Или тебе помочь собрать твои драгоценные вещички? — Она сделала демонстративный шаг к сумке.
Это был последний аргумент. Игорь понял, что это конец. Окончательный и бесповоротный. Он злобно схватил сумку, начал сгребать в неё свои пожитки – кое-как, комкая, швыряя. Его руки дрожали, лицо было перекошено от бешенства и осознания собственного фиаско. Он больше ничего не говорил, только тяжело дышал, издавая какие-то нечленораздельные звуки, похожие на рычание.
Перед тем как уйти, он остановился в дверях, обернулся. Его взгляд был полон неприкрытой ненависти.
— Ты еще пожалеешь об этом, дрянь! Слышишь?! Пожалеешь!
Лена с той же ледяной усмешкой, даже не повернув головы в его сторону, процедила:
— Боюсь, это единственное, о чём я точно жалеть не буду в своей жизни. Не задерживайся, Игорь, сквозняк гуляет.
Он с силой дернул ручку двери, так что она едва не сорвалась с петель, и вылетел на лестничную площадку. Хлопок закрывшейся за ним двери прозвучал в тишине квартиры оглушительно.
Лена осталась одна. Она медленно обвела комнату взглядом. На её лице не было ни облегчения, ни радости, ни сожаления. Только холодная, почти металлическая решимость и какая-то всепоглощающая усталость. Она подошла к окну, отодвинула край шторки, которой раньше не было, и безэмоционально посмотрела, как ссутулившаяся фигура Игоря с сумкой в руке пересекает двор и скрывается за углом дома. Потом она выпрямилась, глубоко вздохнула. Теперь это снова была только её территория. И только её правила. И никого другого…
