Ксения стояла у окна, наблюдая, как Маша радостно бежит навстречу бабушке. Девочка обожала эти визиты — Галина Петровна всегда приносила что-то вкусное, рассказывала сказки особым голосом, которым умела говорить только она, и никогда не спешила уходить, пока внучка не наиграется вдоволь.
— Бабуля! — визжала Маша, бросаясь в объятия. — Ты пришла!
Ксения отошла от окна, вытерла руки о кухонное полотенце и приготовилась к визиту. Три года прошло после развода с Денисом, три года она растила Машу одна, и всё это время Галина Петровна появлялась в их жизни еженедельно, как по расписанию. По субботам, после обеда.
— Здравствуй, Ксюша, — Галина Петровна вошла в квартиру, сняла пальто и прошла на кухню, как к себе домой. — Ты не против, я пирог принесла. С яблоками, Машенька любит.
— Спасибо, — Ксения натянуто улыбнулась.
Она не могла сказать, что ненавидела эти визиты. Скорее, они вызывали смутное раздражение, которое приходилось прятать глубоко внутри. Галина Петровна была хорошей бабушкой — это Ксения признавала честно. Но каждое её появление напоминало о Денисе, о разрушенной семье, о том, что когда-то они были единым целым, а теперь Ксения — просто бывшая невестка, которой приходится мириться с присутствием бывшей свекрови ради счастья дочери.
— У тебя всё хорошо? — спросила Галина Петровна, разрезая пирог. — Не перерабатываешь?
— Всё нормально.
— А Машенька? В школе как дела?
— Хорошо. Четвёрки, пятёрки.
Разговор не клеился. Так было всегда — вежливая дистанция, за которой скрывались годы недосказанного. Галина Петровна винила Ксению в разводе, хоть и не говорила об этом вслух. Ксения чувствовала это во взглядах, в интонациях, в осторожных вопросах о её личной жизни.
Но Маша смеялась, уплетая пирог и болтая с бабушкой о школьных новостях, и Ксения молча смотрела на них, убеждая себя, что терпеть эти визиты — малая цена за детское счастье.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно. Было уже поздно, почти десять вечера, и Ксения инстинктивно насторожилась. Она глянула в глазок и застыла.
На пороге стояла Галина Петровна с двумя огромными чемоданами.
— Ксюша, милая, — начала она, едва Ксения открыла дверь, — я понимаю, это некстати, но мне совершенно некуда деваться. У нас вчера был пожар. Этажом выше, но дым и гарь прошли и в мою квартиру. Там всё в саже, окна выбиты, электричество отключено. Представляешь, какой кошмар?
Ксения моргнула, переваривая информацию.
— Пожар? Серьёзно?
— Да! Два часа пожарные возились. Я чудом вещи успела собрать. Ксюша, я понимаю, мы с тобой не родные больше, но я не знаю, куда идти. У меня никого нет в городе, кроме вас. Денис же в отпуске за границей сейчас, со своей новой… ну, в общем, он далеко.
Ксения смотрела на неё и понимала, что выбора нет. Отказать пожилой женщине, попавшей в беду, было бы жестоко. Да и Маша расстроится, если узнает, что бабушка просила о помощи, а мама отказала.
— Проходите, — тихо сказала Ксения, отступая в сторону. — Конечно, проходите.
— Спасибо, доченька, — Галина Петровна облегчённо вздохнула и потащила чемоданы в прихожую. — Это ненадолго, обещаю. Ну, неделя-две, пока ремонт сделают.
Неделя превратилась в месяц. Галина Петровна обосновалась в маленькой гостиной на раскладном диване, который Ксения спешно достала из кладовки. Она готовила завтраки, встречала Машу из школы, помогала с уроками и по вечерам рассказывала сказки. Ксения возвращалась с работы уставшая, и первое время было даже приятно обнаружить дома горячий ужин и сделанные уроки.
— Ты не представляешь, как мне помогает его мама, — призналась Ксения подруге Оле по телефону. — Я даже начала высыпаться.
— А когда она съезжает? — спросила Оля с подозрением в голосе.
— Скоро. Ремонт же делают.
— Ксюш, ты уверена, что это временно?
— Конечно. Галина Петровна сама об этом говорит.
Но второй месяц закончился, потом начался третий, а Галина Петровна и не думала собираться. Ксения несколько раз деликатно поднимала тему ремонта.
— Галина Петровна, как там ваша квартира? Уже закончили?
— Ой, Ксюша, не спрашивай, — отмахивалась та. — Строители, как всегда, затянули сроки. То материалов нет, то бригада не пришла. Ты же знаешь, как это бывает. Но скоро, скоро точно закончат.
Ксения кивала и возвращалась к своим делам, стараясь не думать о том, что её однокомнатная квартира становится всё теснее. Галина Петровна заняла не только гостиную, но и часть кухни — её кастрюли, приправы, любимые сковородки, без которых она не могла готовить. В ванной появилась целая полка с её кремами и шампунями.
— Мама, а бабушка теперь всегда с нами будет жить? — спросила однажды Маша, и Ксения не нашлась, что ответить.
Это случилось в один из выходных. Ксения была дома одна — Маша ушла в кино с одноклассницами, Галина Петровна смотрела сериал в гостиной.
Ксения пила кофе на кухне, когда услышала, что в гостиной зазвонил телефон Галины Петровны. Ксения не собиралась подслушивать — просто динамик телефона бывшей свекрови был выкручен на максимум.
— Денис, сынок, не волнуйся, всё идёт по плану, — говорила Галина Петровна. — Я живу у Ксюши, квартира моя сдаётся. Уже третий месяц, представляешь? Деньги капаю.
Ксения замерла, чашка застыла на полпути ко рту.
— Да, да, на первый взнос для машины вам хватит, — продолжала Галина Петровна. — Светочка давно мечтает о новой машине, я помню. Ты главное не переживай, Ксюша дурочка, ни о чём не догадывается. Я ей про ремонт втираю, а она верит. Думаешь, она в курсе, сколько должен ремонт длиться? Она всю жизнь в облаках витала, вот и сейчас так же.
Смех. Лёгкий, беззаботный смех.
— Нет, выгонять меня не будет. Она слишком добрая для этого. И Машка меня обожает, это мой козырь. Ты знаешь, какие у Ксюши глаза становятся, когда Маша радуется? Она согласится на всё, лишь бы дочка была счастлива. Так что не бери в голову, тут всё схвачено. Ещё пару месяцев, и деньги будут.
Телефон замолчал. Ксения сидела неподвижно, и кофе медленно остывал в её руках.
Невестка услышала телефонный разговор свекрови и заплакала от унижения и безысходности
— Лучше бы я не слышала, что сказала свекровь по телефону, — плакала Ксения в трубку, сидя на полу в ванной, — Оля, я чувствую себя такой идиоткой. Униженной. Все эти месяцы она надо мной смеялась!
— Ксюш, успокойся, — голос Оли был твёрдым и решительным. — Слушай меня внимательно. Ты должна её выгнать. Прямо сейчас.
— Я не могу…
— Можешь!
— Маша расстроится. Она так любит бабушку.
— Ксения, послушай меня внимательно! — Оля повысила голос. — Эта женщина использует тебя. Она сдаёт свою квартиру, живёт у тебя на всём готовом и копит деньги на машину для сына и его новой жены. Той самой, ради которой он тебя бросил! И ты всё ещё беспокоишься о Машиных чувствах?
Ксения всхлипнула. Она знала, что Оля права. Но слова застревали в горле, не желая превращаться в действия.
— Я не умею конфликтовать…
— Тогда я это сделаю за тебя.
— Оля, не надо…
— Я буду у тебя через двадцать минут. Жди.
Оля ворвалась в квартиру как ураган. Она даже не поздоровалась с Галиной Петровной, которая стояла на кухне и нарезала овощи для салата.
— Собирайте вещи, — сказала Оля ровным голосом. — Вы съезжаете. Сегодня.
Галина Петровна обернулась, нож замер в воздухе.
— Простите, а вы кто такая?
— Я подруга Ксении. И я знаю, что у вас никакого ремонта нет. Вы сдаёте квартиру и копите деньги на машину для сына. Ксения всё слышала.
Лицо Галины Петровны побледнело, потом покрылось пятнами.
— Ксюша, что за глупости? — она повернулась к невестке, которая стояла в дверях, опустив голову. — Какая машина? Я не понимаю, о чём речь!
— Вы говорили с Денисом по телефону, — тихо произнесла Ксения. — Я слышала. Вы назвали меня дурочкой.
Повисла тишина. Галина Петровна открывала и закрывала рот, подбирая слова.
— Ксюша, милая, я… это ты неправильно поняла. Я просто пошутила с Денисом. Ты же знаешь, у нас с ним такое чувство юмора…
— Чувство юмора? — Оля шагнула вперёд. — Вы три месяца живёте здесь бесплатно, пользуетесь добротой Ксении и за её спиной издеваетесь над ней. Это не юмор. Это подлость.
— Вы не имеете права…
— Я имею право защищать свою подругу. В отличие от вас, которая должна была защищать невестку, а не предавать её. Собирайте вещи. У вас есть час.
Галина Петровна метнула умоляющий взгляд на Ксению.
— Ксюша, неужели ты действительно выгонишь меня? Подумай о Маше. Она же любит бабушку. Ты хочешь лишить её этого?
Ксения почувствовала, как внутри что-то переломилось. Эти слова — про Машу — она слышала столько раз. И каждый раз сдавалась, шла на уступки, молчала, терпела. Но сейчас, глядя на эту женщину, которая так умело манипулировала её чувствами, она вдруг увидела правду.
Галина Петровна никогда не уважала её. Для неё Ксения всегда была удобной, покладистой дурочкой, которой можно пользоваться.
— Маша будет видеться с вами, — сказала Ксения, и её голос прозвучал тверже, чем она ожидала. — Но не здесь. И не на моих условиях. Вы злоупотребили моим доверием. Вы обманывали меня. Вы использовали мою доброту и любовь дочери как оружие против меня. Это непростительно.
— Но куда я пойду?
— К сыну, — отрезала Оля. — У него же новая семья. Пусть Светочка вас примет. Или в свою квартиру, которую вы сдаёте. Расторгните договор и вернитесь домой.
— Я не могу просто так расторгнуть…
— Это ваши проблемы. Час, Галина Петровна.
Когда Маша вернулась из кино, бабушки уже не было. Ксения сидела на кухне, обхватив руками чашку с остывшим чаем, и пыталась придумать, как объяснить дочери, что произошло.
— Мам, а где бабуля? — Маша огляделась по сторонам. — Её вещей нет.
— Садись, Машенька, — Ксения похлопала рукой по стулу рядом. — Нам нужно поговорить.
Она рассказала. Не всё — про унижение, про слово «дурочка», про слёзы в ванной она умолчала. Но про обман, про квартиру, которую сдавали, пока Галина Петровна жила у них, про деньги на машину — обо всём этом Маша узнала.
Девочка слушала молча, и лицо её становилось всё серьёзнее.
— То есть бабушка нас обманывала?
— Да.
— И смеялась над тобой?
— Да.
Маша помолчала, глядя в окно.
— Мам, а ты прости, что я тебя расстроила. Я не знала, что бабушка такая. Я думала, она добрая.
— Машенька, ты ни в чём не виновата, — Ксения обняла дочь. — Бабушка и правда добрая. К тебе. Но к взрослым она относится по-другому. И я больше не могу терпеть это.
— Я понимаю, — тихо сказала Маша. — Мне грустно, но я понимаю. Ты поступила правильно, мам.
Ксения прижала дочь к себе крепче, и впервые за много месяцев почувствовала, что может дышать полной грудью.
Галина Петровна звонила несколько раз. Сначала просила прощения, потом обвиняла Ксению в жестокости, потом снова просила. Ксения отвечала коротко и сухо: Маша может встречаться с бабушкой на нейтральной территории, в парке или в кафе, но в их доме Галине Петровне больше не место.
— Ты изменилась, — сказала Галина Петровна в последнем разговоре. — Стала жёсткой.
— Нет, — ответила Ксения. — Я просто перестала позволять вам использовать мою доброту.
Она положила трубку и посмотрела на Олю, которая сидела рядом с чашкой кофе.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила подруга.
Ксения задумалась.
— Знаешь, странно. Я думала, что буду чувствовать себя виноватой. Что буду жалеть. Но я чувствую… облегчение.
— Это потому что ты наконец-то постояла за себя.
— Да. Наверное, да.
Оля улыбнулась.
— Лучше поздно, чем никогда.
Прошло полгода. Ксения научилась говорить «нет». Не только Галине Петровне, которая всё ещё пыталась манипулировать через Машу, но и другим людям — коллегам, которые просили подменить их в выходные, знакомым, которые «на минутку» заглядывали с просьбами и оставались на весь вечер.
Маша действительно встречалась с бабушкой раз в месяц, в парке возле дома. Галина Петровна приносила пирожные и книги, и они гуляли час или два. Девочка возвращалась довольная, но уже без той детской, безусловной радости, которая была раньше.
— Бабушка спрашивала, не передумала ли ты, — сказала Маша однажды.
— И что ты ответила?
— Что нет. Что ты имеешь право жить, как хочешь. И что я тебя поддерживаю.
Ксения улыбнулась.
— Спасибо, солнышко.
Вечером, когда Маша легла спать, Ксения вышла на балкон с чашкой чая. Город шумел внизу, фонари мерцали в темноте, и где-то далеко за крышами светилась полоска горизонта.
Она вспомнила тот день, когда сидела на полу в ванной и плакала в телефон Оле. Вспомнила свои слова: «Лучше бы я не слышала, что сказала свекровь по телефону». Тогда ей казалось, что знание правды — это проклятие, что неведение было бы милосерднее.
Но теперь она понимала: услышать эту правду было необходимо. Это был толчок, который ей был нужен, чтобы наконец-то открыть глаза. Не на Галину Петровну — на саму себя.
На свою привычку молчать, терпеть, жертвовать собой ради иллюзорного спокойствия. На свой страх конфликтов, который превращал её в удобную мишень для манипуляторов.
Она сделала глоток чая и посмотрела на своё отражение в тёмном стекле балконной двери. Незнакомая женщина смотрела в ответ — с прямой спиной и решительным взглядом.
— Спасибо, — тихо сказала Ксения своему отражению. — Спасибо, что нашла в себе силы.
