Лена стояла у окна и смотрела, как за стеклом кружатся первые декабрьские снежинки. Они падали медленно, почти неторопливо, словно у них было всё время мира. Время. У них с Димой наконец-то появилось время.
— Ленка, ты посмотри, — Дима подошёл сзади, обнял за плечи, ткнул телефоном перед её лицом. — Вот этот отель. Смотри, какие номера. И трассы рядом, три уровня сложности. Прокат оборудования прямо на месте.
На экране сияли фотографии: деревянные шале, заснеженные склоны, люди в ярких куртках, летящие по белому полотну. Лена чувствовала, как внутри что-то сжимается от предвкушения.
— А мы точно можем? — спросила она, хотя знала ответ. Они считали, пересчитывали, откладывали. Три года мечтали. Три года что-то мешало: то её больничный, то у Димы премию урезали, то машина сломалась, то холодильник помер в самый неподходящий момент.
— Можем, — твёрдо сказал Дима. — В этом году — можем. Я уже с начальством договорился, мне дадут отпуск с двадцать восьмого. Деньги есть. Номер ещё свободен. Надо только завтра бронировать, пока не разобрали.
Лена развернулась к нему, обхватила руками за шею.
— Забронируй, — сказала она. — Давай, правда. Мне так надоело встречать Новый год одинаково. Каждый год одно и то же: салаты, телевизор, куранты, шампанское. Хочу снега. Гор. Хочу кататься с горы и визжать. Хочу пить глинтвейн на морозе.
Дима засмеялся, поцеловал её в макушку.
— Значит, решено. Едем.
Они стояли, обнявшись, глядя в окно, где снег уже шёл плотнее, застилая город белой пеленой. И оба не знали, что через три дня раздастся звонок, который всё изменит.
Звонок прозвучал в субботу, ближе к обеду. Лена месила тесто для пиццы — Дима обожал её пиццу с грибами и сыром. Руки были в муке, и она крикнула:
— Дим, открой!
Дима прошёл в прихожую, распахнул дверь. Лена слышала, как он замер. Потом его голос, удивлённый, сбитый с толку:
— Марина? Что вы… то есть, здравствуйте. Проходите.
Марина. Сестра. Лена почувствовала, как сердце бьётся сильнее — но совсем не так радостно, как тогда, когда она смотрела на фотографии горнолыжного курорта.
Она быстро вытерла руки и вышла в коридор.
На пороге стояли четверо. Марина — старшая сестра, высокая, с тяжёлым взглядом и губами, привычно сжатыми в недовольную линию. Рядом её муж Сергей, сутулый, с отросшей щетиной и пакетами в обеих руках. За их спинами — племянник Артём, подросток лет четырнадцати, который уже сосредоточенно тыкал пальцем в телефон. И огромные, явно тяжёлые чемоданы. Четыре штуки.
— Лена! — Марина шагнула вперёд, чмокнула её в щёку. От неё пахло холодом, табаком и какими-то резкими духами. — Вот так сюрприз, да? Решили к вам заглянуть.
— Здравствуй, Марин, — Лена старалась, чтобы голос звучал приветливо. — А что… почему не предупредила? Мы бы встретили.
— Да так получилось всё быстро, — Марина уже стягивала сапоги, Сергей молча затаскивал чемоданы. — Время освободилось неожиданно. Думаем, съездим к сестрёнке, заодно Москву Тёме покажем. Он же у вас ни разу толком не был.
Артём даже не поднял головы.
Дима метнул на Лену взгляд — быстрый, встревоженный. Она ответила едва заметным пожатием плеч. Что ещё оставалось делать? Это же семья. Сестра.
— Проходите, конечно, — сказала Лена. — Чай? Кофе? Я как раз пиццу готовлю.
— Чай потом, — отмахнулась Марина, уже прошагав в комнату. — Сначала разложимся. Сергей, неси вещи.
Следующие полчаса прошли в каком-то мутном тумане. Марина распоряжалась, как у себя дома: определила, что Артём будет спать на диване в гостиной, они с Сергеем — в кабинете Димы, на раскладушке. Из чемоданов полезли вещи — куртки, свитера, джинсы, какие-то пакеты с непонятным содержимым.
— Вы надолго? — осторожно спросила Лена, стоя в дверях гостиной и наблюдая, как Марина методично раскладывает вещи на полках шкафа, не спрашивая разрешения.
— На месяц, наверное, — буднично ответила Марина. — Как раз до Нового года. Сергея с работы выгнали, козлы. Решили, что раз свободное время появилось, нечего дома сидеть. Хоть смена обстановки.
До Нового года. Почти месяц. Лена почувствовала, как холод разливается в груди.
— Марина, но мы… — начала она.
— Ой, Лена, ну что ты, — Марина обернулась, улыбнулась снисходительно. — Ты же не выгонишь родную сестру? Тем более у нас сейчас ситуация непростая. Сергею новую работу искать надо, а тут нервы, стресс. Ему нужно отвлечься.
Она достала из чемодана очередную стопку футболок, и тут Лена заметила, что на дне лежат продукты. Упаковка дешёвых макарон. Банка тушёнки.
— Вы что, с собой еду привезли? — вырвалось у неё.
Марина выпрямилась, посмотрела на неё оценивающе.
— Ну да. Мы же не знали, как у вас с продуктами. Вдруг у вас всё дорогое. — Она помолчала, потом добавила, почти небрежно: — Хотя, конечно, новогодний стол в этом году вы оплатите, для вас это мелочи.
Лена оторопела.
— Что?
— Ну да, — Марина уже снова копалась в чемодане. — Мы же знаем, что у вас всё хорошо. Дима работает, ты тоже, квартира в Москве, машина. У нас Сергей без работы остался, нам сейчас каждая копейка на счету. А у вас — мелочи.
Она произнесла это так естественно, так буднично, словно речь шла о том, чтобы передать соль за ужином.
Лена открыла рот, но слов не нашлось. Её била дрожь — от возмущения, от бессилия, от абсурдности ситуации.
— Лен, пицца горит, — услышала она голос Димы из кухни.
Она развернулась и пошла на кухню, чувствуя, как ноги подкашиваются.
Пицца не горела. Дима просто дал ей повод уйти. Он стоял у окна, сложив руки на груди, и лицо у него было каменное.
— Ты слышал? — спросила Лена тихо.
— Слышал, — коротко ответил он. — Всё слышал.
— Дим, что делать?
Он повернулся к ней, и в глазах его было что-то тёмное, усталое.
— Не знаю, — сказал он. — Это же твоя сестра. Я не могу их выгнать.
— И я не могу, — прошептала Лена. — Но понимаешь… Марина всегда так. Она всегда считала, что ей все должны. Что если я в Москве живу, значит, я богатая. Что если у нас квартира, то мы обязаны. Она не видит, сколько мы работаем, как экономим.
Дима обнял её.
— Месяц, — сказал он. — Потерпим месяц.
Но Лена знала, что это будет самый длинный месяц в их жизни.
Они не ошиблись.
Уже к концу первой недели квартира перестала быть их домом. Она превратилась в общежитие, где чужие люди устанавливали свои правила.
Артём целыми днями играл в компьютерные игры, оккупировав гостиную. Звуки стрельбы, взрывов, крики виртуальных противников разносились по всей квартире. На замечания он не реагировал, только мычал что-то невнятное. Марина его не одёргивала: «Он же подросток, ему надо отвлечься от школы.
Сергей лежал на диване в кабинете Димы, смотрел телевизор и пил пиво. Банки росли пирамидой на подоконнике. Он иногда бормотал что-то про несправедливость жизни, про начальство-сволочей, но в основном молчал. От него постоянно пахло пивом и немытым телом.
Марина же превратилась в главнокомандующего. Она вставала позже всех, к обеду выходила на кухню и начинала распоряжаться.
— Лена, сходи в магазин, творога нет. Артёму обязательно творог, у него рост.
— Дима, принеси из гаража стул, Сергею неудобно на этом.
— Лена, постирай полотенца, у вас тут все грязные.
Грязными полотенца стали именно после их приезда, но Марина этого не замечала.
Лена старалась держаться. Она ходила в магазин, готовила, убирала. Дима вечерами молчал всё больше, уходил на работу раньше и возвращался позже.
— Дим, — сказала она однажды вечером, когда они наконец остались одни на кухне. — Может, скажем им? Про поездку?
Он посмотрел на неё долгим взглядом.
— И что это изменит?
— Ну… может, они поймут. Уедут раньше.
Дима усмехнулся невесело.
— Лен, твоя сестра? Понять? Она скажет, что мы эгоисты. Что семья важнее отпуска. Что в их ситуации мы должны поддерживать, а не развлекаться.
Он был прав. Лена это знала.
Двадцатого декабря Марина устроила семейный совет.
Она собрала всех на кухне, даже Артёма оторвала от игр. Сергей приплёлся, зевая.
— Значит так, — начала она. — Новый год на носу. Надо обсудить, как будем отмечать.
Лена и Дима переглянулись. Сердце у Лены заколотилось.
— У нас, собственно, планы были… — начал Дима.
— Планы? — Марина вопросительно изогнула бровь. — Какие планы?
— Мы хотели уехать, — выпалила Лена. — На горнолыжный курорт. Давно планировали.
Повисла тишина. Марина смотрела на неё так, словно Лена предложила продать их всех в рабство.
— Уехать? — медленно переспросила она. — Вы хотите уехать. На Новый год. Когда у вас гости. Когда в семье такая трудная ситуация.
— Марин, но мы планировали это три года, — попыталась объяснить Лена. — Мы откладывали деньги, договаривались…
— Ах, вы откладывали, — голос Марины стал жёстким. — А мы что, по-твоему, в шоколаде живём? Сергей без работы. Мы еле концы с концами сводим. А вы — на курорты. На лыжи.
— Это наши деньги, — тихо сказал Дима. — Мы их заработали.
Марина встала, оперлась руками о стол.
— Да как ты можешь, — процедила она, глядя на Лену. — Я твоя сестра. Мы к тебе приехали, потому что нам больше некуда. А ты про какие-то курорты. Знаешь, что я думаю? Думаю, что ты забыла, откуда вышла. Думаю, что Москва сделала из тебя эгоистку.
— Марина, это нечестно, — Лена чувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Короче, — Марина выпрямилась. — Если вы действительно собираетесь уехать, то вы хуже, чем я думала. Я всем расскажу, какая ты стала. Маме расскажу, тёте Свете. Посмотрим, как ты после этого будешь жить с этим знанием.
Она развернулась и вышла из кухни. Сергей поплёлся за ней. Артём ушёл последним.
Той ночью Лена почти не спала. Она лежала, глядя в потолок, и внутри всё перемешалось: вина, обида, злость, отчаяние. Марина умела давить. Умела манипулировать. Всю жизнь умела. И всю жизнь Лена поддавалась.
Потому что это сестра. Потому что семья. Потому что нельзя быть эгоисткой.
Утром двадцать первого декабря Дима вышел из спальни, принял душ, оделся и сел за стол с ноутбуком. Лена видела, как он что-то печатает, нахмурив брови. Потом он закрыл ноутбук и посмотрел на неё.
— Лена, идём прогуляемся.
Они оделись и вышли на улицу. Шёл снег, морозило, но воздух был чистый, звенящий. Лена вдохнула полной грудью, и впервые за две недели почувствовала, что может дышать свободно.
Они дошли до парка, сели на скамейку под большой елью.
— Лен, — сказал Дима, глядя на неё серьёзно. — Я не хочу так жить.
— Я тоже, — прошептала она.
— Я понимаю, что это твоя семья. Понимаю, что ты чувствуешь вину. Но, Лена, подумай: они приехали без спроса, заняли наш дом, диктуют условия, требуют денег и при этом ещё и обвиняют нас. Это нормально?
— Нет, — Лена покачала головой. — Нет, это ненормально.
— Тогда почему мы это терпим?
Она посмотрела на него, на его усталое лицо, на тёмные круги под глазами.
— Потому что я боюсь, — призналась она. — Боюсь, что Марина права. Что я эгоистка. Что я плохая сестра.
Дима взял её за руки.
— Лена, ты не эгоистка. Эгоистка — это Марина. Она годами пользуется твоим чувством вины. Помнишь, как она давила на тебя, когда ты поступала в институт в Москву? Говорила, что ты бросаешь семью. А потом, когда ты устроилась на работу, говорила, что ты зазналась. А теперь вот это.
Лена молчала. Слова Димы попадали точно в цель, и от этого было больно и стыдно одновременно.
— Что ты предлагаешь? — спросила она.
Дима достал телефон, открыл почту.
— Я забронировал номер. На двадцать восьмое. Тот самый отель, который мы выбирали. — Он посмотрел ей в глаза. — Мы уедем, Лена. Оставим их здесь. Оставим ключи. И уедем.
— Но они…
— Они взрослые люди. Они проживут две недели в квартире без нас. Более того, им, может, даже лучше будет без нас. — Он сжал её руки сильнее. — Лен, я не хочу, чтобы мы праздновали так. Мы имеем право на свою жизнь. На свою радость.
— Ты уверен? — спросила Лена.
— Абсолютно, — твёрдо ответил Дима.
— Тогда едем, — кивнула она. — Едем к чёрту из этого дурдома.
Следующую неделю они готовились тихо, почти конспиративно. Собирали вещи по чуть-чуть, прятали рюкзаки и сумки в машине. Марина ничего не замечала — она была слишком занята планированием новогоднего стола.
— Значит, так, — объявила она за три дня до Нового года. — Нам нужна красная рыба, икра, креветки. Салаты, конечно. Оливье, мимоза, селёдка под шубой. Мясо горячее. Сергей любит буженину. И торт. Артём без торта не может.
Она строчила список, не поднимая головы. Лена молча смотрела на этот список, и внутри не было ни вины, ни злости. Было что-то другое — холодное спокойствие.
— Ты сходишь завтра? — спросила Марина.
— Схожу, — ровно ответила Лена.
Она сходила. Купила продуктов — нормальных, простых. Курицу вместо буженины. Крабовые палочки вместо креветок. Селёдку, но целиком, не филе. Сложила в холодильник и оставила записку: «Продукты на праздник. Готовьте сами».
Двадцать восьмого декабря они встали рано. Марина с семьёй ещё спали — после вчерашнего вечера, когда Сергей добил запасы пива, они отключились часа в два ночи.
Лена и Дима тихо оделись, взяли оставшиеся вещи. На кухонном столе Лена оставила записку:
«Марина. Мы уехали на неделю. В холодильнике еда, ключи на полке. Убирайте за собой. Вернёмся после праздников. Лена и Дима».
Она перечитала записку, хотела добавить что-то тёплое, какое-то объяснение или извинение. Но потом поняла, что объясняться не перед кем. Она не сделала ничего плохого.
Они спустились к машине, погрузили вещи. Дима завёл мотор. Лена в последний раз посмотрела на окна их квартиры — там горел свет в гостиной, видимо, Артём не выключил компьютер.
— Поехали? — спросил Дима.
— Поехали, — кивнула она.
И они поехали.
Горы встретили их морозом, снегом и ослепительным солнцем. Номер в отеле оказался даже лучше, чем на фотографиях: деревянные стены, огромная кровать с белоснежным бельём, окно в пол с видом на склоны.
Лена стояла у окна и смотрела, как внизу люди скользят по трассам — яркие фигурки на белом, как будто ожившие картинки из журнала.
— Красиво, — сказала она.
— Красиво, — согласился Дима, обнимая её со спины. — И это наше.
Телефон Лены начал разрываться от звонков где-то к обеду. Марина. Раз, другой, третий. Потом сообщения. Сначала удивлённые: «Вы где?» Потом возмущённые: «Как вы могли?» Потом гневные: «Вы предатели. Вы бросили семью».
Лена читала их спокойно, почти отстранённо. Слова, которые раньше ранили, теперь отскакивали, как от щита.
Она написала одно сообщение: «Марина, мы не бросили тебя. Мы просто выбрали себя. Живите, как хотите. Ключи оставьте соседке, когда уедете».
Потом выключила телефон.
Новогоднюю ночь они встретили на склоне. Пришли туда за полчаса до полуночи, взяли с собой термос с глинтвейном и просто стояли, обнявшись, глядя на огни внизу.
Когда часы пробили двенадцать, где-то далеко грохнул салют. Огни взмыли в небо, расцветили его золотом, зеленью, красным. А вокруг была тишина — только шум ветра в соснах да скрип снега под ногами.
— С Новым годом, Лен, — сказал Дима, целуя её.
— С Новым годом, — ответила она и вдруг почувствовала, что плачет.
— Что такое? — встревожился Дима.
— Ничего, — она улыбнулась сквозь слёзы. — Просто я счастлива. Впервые за много лет я просто счастлива.
Он прижал её к себе, и они стояли так, пока салют не закончился, пока последние огни не погасли в небе, оставив только звёзды.
Домой они вернулись шестого января. Квартира была пуста. Марина с семьёй уехали, оставив после себя гору немытой посуды, пустые бутылки и характерный запах застоявшегося быта. На столе валялась записка, нацарапанная кое-как: «Забирай свою квартиру. Больше к тебе ни ногой. Ты для меня умерла».
Лена прочитала и тихо засмеялась. Дима посмотрел на неё вопросительно.
— Что смешного?
— Да так, — она скомкала записку и выбросила в мусорку. — Думаю о том, сколько раз она говорила мне это. «Ты для меня умерла». Когда я уехала учиться. Когда не дала ей денег в долг. Когда не пришла на день рождения её подруги. А я каждый раз бежала, извинялась, оправдывалась. Боялась потерять её.
— А теперь?
— А теперь мне не страшно, — сказала она. — Знаешь, я поняла там, на склоне, одну вещь. Семья — это те, с кем ты можешь быть собой. С кем тебе легко. Кто даёт тебе крылья, а не вешает гири на ноги.
Дима молча обнял её.
— Значит, не жалеешь? — спросил он.
— Ни капли, — твёрдо ответила Лена. — Ни на секунду. Это было лучшее решение в моей жизни.
Они принялись убирать квартиру. Мыли, чистили, проветривали. Под вечер Лена нашла в шкафу забытую Мариной кофту — старую, растянутую. Она долго смотрела на неё, потом сложила в пакет и отнесла в мусорный бак.
Прошлое осталось в прошлом.
А впереди была жизнь — их собственная, выбранная ими самими, без вины и без оглядки.
Марина больше не звонила. Не писала. На семейных праздниках, о которых Лена узнавала от мамы, о ней говорили вскользь, неодобрительно. «Совсем обнаглела в этой Москве». «Забыла, откуда родом».
Лена больше не оправдывалась. Она просто жила.
