Лариса разглядывала свою свекровь и не узнавала её. Та улыбалась — широко, приторно, с каким-то странным блеском в глазах. Такой Валентина Петровна не была никогда. Во всяком случае, с ней.
— Ларисочка, милая! — свекровь наклонилась через стол, едва не опрокинув чашку с остывшим чаем. — Какое у тебя платье! Просто восхитительно! Ты всегда так умеешь подбирать себе вещи. Настоящий вкус, не то что… ну, в общем, многим бы поучиться!
Лариса молча отпила кофе. Она точно помнила, что это самое платье покупала три года назад, и тогда Валентина Петровна назвала его «тряпкой из секонд-хенда, в которой приличная женщина на люди не выйдет». Помнила, потому что тогда расплакалась в машине, когда Андрей вёз её домой после очередного семейного ужина. Муж тогда промолчал, лишь устало потер переносицу.
— Валентина Петровна, вы что-то хотели? — Лариса поставила чашку на блюдце с негромким звоном.
— Что ты, что ты! — свекровь замахала руками. — Просто соскучилась! Мы так редко видимся. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Ты для меня как родная дочь!
«Как родная дочь». Лариса вспомнила, как пять лет назад, на второй день после свадьбы, эта же женщина заявила ей на кухне: «Не думай, что раз замуж за моего сына выскочила, то теперь на шее у нас сидеть будешь. Андрюша тебя содержать не сможет, так что работай и не рассчитывай на лёгкую жизнь». Тогда Лариса работала администратором в стоматологической клинике и получала сорок восемь тысяч.
— Понятно, — Лариса откинулась на спинку стула. — Сколько на этот раз?
Валентина Петровна дёрнулась, словно её ударило током. Улыбка на секунду застыла, а потом заскользила по лицу ещё шире, ещё фальшивее.
— Ларисочка! Ну что ты такое говоришь! Я просто… — она помялась, покрутила в пальцах салфетку. — Ну, ты же знаешь, у нас с отцом пенсии небольшие. А тут машина сломалась, нужно чинить. Совсем небольшая сумма, какие-то пятьдесят тысяч. Ты же понимаешь, мы тебе обязательно потом вернём… Сейчас такие трудные времена…
Пятьдесят тысяч. Лариса мысленно подсчитала: в марте — тридцать на «срочный ремонт холодильника», в июне — сорок на «лекарства для Валентина Ивановича», в августе — двадцать пять на «неотложные нужды». Ни копейки не вернули.
— Трудные времена, — эхом повторила Лариса. — Понимаю.
Она и правда понимала. Понимала, что полтора года назад, когда её повысили до руководителя отдела маркетинга и зарплата подскочила до двухсот двадцати тысяч, Валентина Петровна вдруг превратилась из злобной свекрови в заботливую «маму». Понимала, что когда Андрей зарабатывал значительно больше, свекровь считала правильным напоминать Ларисе о её «неудачном происхождении» и «отсутствии манер». Понимала, что теперь, когда она зарабатывала втрое больше мужа, она из неудачной невестки превратилась в «золотую девочку».
— Я переведу сегодня вечером, — тихо сказала Лариса.
— Ой, Ларисочка! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Ты такая умница! Такая хорошая! Мы тебе обязательно вернём, как только…
— Когда? — перебила Лариса.
— Что?
— Когда вернёте?
Свекровь заморгала.
— Ну… как получится. Может, через месяц, может, через два. Ты же знаешь, как сейчас…
— Трудные времена, — закончила за неё Лариса. — Да, вы уже говорили.
Она встала, взяла сумку.
— До свидания, Валентина Петровна.
В машине Лариса минут пять сидела неподвижно, вцепившись в руль. Потом достала телефон и написала Андрею: «Твоя мать опять попросила денег. Пятьдесят тысяч. Я дам, но нам нужно поговорить».
Ответ пришёл через двадцать минут: «Лар, ну пожалуйста, не начинай. Это же моя мать».
«Именно поэтому нам и нужно поговорить», — ответила она, но Андрей уже не читал сообщения. Наверное, совещание. Или просто не хотел влезать в конфликт. Как всегда.
Лариса завела двигатель. У них с Андреем был хороший брак, если не считать одной проблемы — его неспособности защитить её от собственной матери. Нет, он любил Ларису. Просто Валентина Петровна умела манипулировать сыном так виртуозно, что Лариса иногда восхищалась её талантом. «Мне уже немного осталось», «Я для тебя столько сделала», «Ты же не дашь матери умереть с голоду» — и Андрей превращался в послушного мальчика, готового отдать последнее.
Только раньше последнего особо не было. А теперь было. И это меняло всё.
Следующие полтора месяца Валентина Петровна не звонила. Лариса даже подумала, что свекровь наконец угомонилась. Но в конце ноября, когда они с Андреем зашли к родителям «на чай», всё началось заново.
— Ларисочка! — свекровь буквально набросилась на неё в прихожей. — Ты так похудела! Не болеешь часом? Я вот на тебя смотрю и думаю, может, витаминчиков тебе каких попить? Я знаю одни хорошие, правда дорогие, но для тебя же это не так важно!
Лариса молча стянула ботинки. Она не похудела ни на грамм, и обе это прекрасно знали.
За столом Валентин Иванович, тесть, мирно уплетал селёдку под шубой и смотрел новости. Валентина Петровна суетилась, подкладывая Ларисе то салатик, то пирожок, то ещё что-нибудь, и так часто касалась её плеча, что хотелось отодвинуться.
— Андрюша говорил, что у тебя опять повышение намечается, — между делом бросила свекровь. — Ты у нас совсем большая начальница стала!
В голосе не было ни капли гордости. Только расчёт.
— Не повышение, а просто премия проектная, — буркнул Андрей, глядя в тарелку.
— А всё равно молодец наша Лариса! — Валентина Петровна просияла. — Умница, красавица! Вот бы все невестки такими были!
«Интересно, где была эта гордость, когда вы при всех назвали меня „офисно серой мышью» на юбилее Андрея?» — подумала Лариса, но вслух сказала:
— Спасибо.
Просьба прозвучала за чаем.
— Ларисочка, милая, — Валентина Петровна придвинулась к ней ближе. — Ты не могла бы нам немного помочь? Совсем чуть-чуть. Просто у Валентина Ивановича зуб разболелся, нужно к стоматологу, а ты же знаешь, как сейчас дорого…
— Сколько? — монотонно спросила Лариса.
— Тридцать пять тысяч. Ну, может, сорок, если коронку ставить. Но мы вернём, обязательно вернём!
Лариса посмотрела на Валентина Ивановича. Тот преспокойно уплетал торт и явно не выглядел человеком, который страдает от зубной боли.
— Валентин Иванович, — обратилась она к нему напрямую. — У вас болит зуб?
Тесть поднял голову, непонимающе заморгал.
— Зуб? Да нет вроде… — начал он, но Валентина Петровна его перебила:
— Он у нас стоик! Боль не показывает! Но я-то вижу, как он мучается!
Андрей съёжился на стуле, будто пытался стать невидимым. Лариса медленно поставила чашку.
— Переведу сегодня, — сказала она.
В машине Андрей молчал минут десять, а потом тихо сказал:
— Спасибо, что не устроила скандал.
Лариса резко затормозила на светофоре. Посмотрела на мужа.
— Я устрою скандал, когда придёт время, — сказала она очень спокойно. — А оно придёт. Потому что твоя мать превратила меня в дойную корову. И ты это прекрасно видишь, но делать ничего не хочешь.
— Лар, ну что я могу сделать? Это же моя мать!
— А я кто? — Лариса почувствовала, как внутри закипает. — Я твоя жена, Андрей. Жена! Но твоя мать ведёт себя со мной как с банкоматом, и ты считаешь это нормальным!
— Я не считаю это нормальным, просто… она пожилая, ей трудно, а мы можем помочь…
— Помочь — это одно. А превратиться в источник безлимитного финансирования — другое. Твоя мать не собирается возвращать долги, Андрей. Ты это понимаешь?
— Она вернёт, когда сможет…
— Она НИКОГДА не сможет! — голос Ларисы сорвался на крик. — Потому что ей это не нужно! Ей проще каждый месяц придумывать новые причины и выклянчивать деньги, потому что она знает: я не откажу. Потому что я боюсь, что иначе ты будешь несчастен!
Андрей молчал. Лариса включила поворотник, резко свернула во двор.
— Я устала, Андрей, — сказала она тихо. — Устала от того, что пять лет твоя мать унижала меня, говорила, что я недостаточно хороша для тебя. А теперь, когда я зарабатываю деньги, я стала «золотой девочкой». Только не потому, что я молодец. А потому, что я полезна.
— Это не так…
— Это именно так. И ты это знаешь.
Они доехали до дома в молчании.
Декабрь выдался сумасшедшим. Запуск нового проекта, переговоры с клиентами, бесконечные отчёты. Лариса приходила домой поздно, валилась на диван и засыпала прямо в одежде. Андрей старался не лезть с разговорами о матери, и Лариса была ему за это благодарна.
А потом наступило 28 декабря. День рождения Валентины Петровны.
Они договорились отметить в ресторане — человек на двадцать, родственники, друзья. Лариса не хотела ехать, но Андрей умолял, и она сдалась. Купила дорогой подарок — парфюм, который свекровь очень хотела, но вслух говорила, что «слишком дорого, не нужно».
Ресторан был хорошим, стол накрыли богато. Валентина Петровна сияла в новом платье, принимала поздравления, смеялась. Когда очередь дошла до подарков, она ахала над каждым, но больше всего — над парфюмом от Ларисы.
— Ларисочка! Милая моя! — она даже приобняла невестку, чего раньше не делала никогда. — Как ты угадала! Я так давно о них мечтала!
И тут же, не отходя от стола, добавила тише:
— Дорогая, мне тут одна подруга посоветовала съездить на санаторий. Для здоровья, понимаешь. Ты не могла бы…
— Сколько? — устало спросила Лариса.
— Ну, путёвка тысяч семьдесят, но это же для здоровья, ты понимаешь…
Что-то внутри Ларисы щёлкнуло. Щёлкнуло громко и окончательно.
— Опять вам деньги нужны?! — её голос прозвучал так громко, что за соседним столом замолчали. — А предыдущие долги отдать не хотите?
Валентина Петровна побледнела.
— Ларочка, тише, люди же…
— А мне плевать на людей! — Лариса встала, чувствуя, как дрожат руки. — Мне плевать, Валентина Петровна! Потому что вы полтора года превращаете меня в банкомат! В марте — тридцать тысяч на холодильник. В июне — сорок на лекарства. В августе — двадцать пять просто так. В октябре — пятьдесят на машину. В ноябре — сорок на зубы, которые, как оказалось, не болят! И теперь ещё семьдесят на санаторий!
Ресторан замер. Все смотрели на них.
— Девочка, ну что ты… — начала Валентина Петровна, но Лариса перебила:
— Это двести пятнадцать тысяч рублей, Валентина Петровна! Двести пятнадцать тысяч, которые вы брали «в долг» и ни копейки не вернули! Потому что вы и не собирались возвращать! Потому что вам удобно считать, что раз я зарабатываю, то я обязана вас содержать!
— Лар, прошу тебя… — Андрей попытался взять её за руку, но она отдёрнулась.
— Нет, Андрей! Нет! Пять лет, ПЯТЬ ЛЕТ твоя мать говорила мне, что я недостаточно хороша! Что я «серая мышь», что «не пара тебе», что «не понимаю, как мне повезло»! А потом я начала зарабатывать, и вдруг я стала «золотой девочкой»! Только любовь-то у неё не ко мне, а к моим деньгам!
Валентина Петровна медленно опустилась на стул. Лицо её горело.
— Я… я не думала… — пробормотала она.
— Не думали? — Лариса засмеялась, и смех вышел истерическим. — Или не думали, что я когда-нибудь вам откажу? Что буду молча сносить все ваши унижения, запрятав их глубоко внутрь, и буду платить, платить, платить — за то, что вы наконец-то перестанете меня презирать?
— Я никогда тебя не презирала… — слабо попыталась возразить свекровь.
— Врёте! — отрезала Лариса. — Врёте, Валентина Петровна! И вы это знаете! Вы презирали меня, пока я была никем! А потом я стала полезной, и вы решили, что можно сменить гнев на милость и доить меня до конца дней!
— Лариса, пожалуйста, давай выйдем… — Андрей схватил её за руку, но она вырвалась.
— Нет! Пусть все знают! Пусть все твои родственники и друзья узнают, какая вы, Валентина Петровна! Как вы унижали меня годами! Как называли «неудачной партией» и «девкой без воспитания»! А потом, когда у меня появились деньги, вдруг стали «любящей мамой»!
Валентина Петровна разрыдалась. По-настоящему, в голос. Родственники зашевелились, кто-то попытался подойти, но Лариса не остановилась:
— И знаете, что самое страшное? Что я ГОТОВА была вам помогать! Готова была давать деньги, если бы вы просто попросили по-человечески! Без этой фальшивой заботы, без притворства! Если бы сказали: «Лариса, нам трудно, помоги, пожалуйста» — я бы дала! Без возврата, просто так! Но вы превратили это в унизительный спектакль, где я должна покупать ваше расположение!
— Это не так… — всхлипнула свекровь.
— ЭТО ИМЕННО ТАК! — крикнула Лариса. — И вы прекрасно это понимаете!
Она схватила сумку, развернулась и пошла к выходу. В дверях обернулась:
— Двести пятнадцать тысяч, Валентина Петровна. Вы их мне должны. И я хочу их получить обратно. Все до копейки. Можете возвращать по десять тысяч в месяц, мне всё равно. Но долг я спишу только тогда, когда вы по-человечески извинитесь. За всё. За каждое слово, за каждый унизительный взгляд, за каждую гадость, которую вы мне говорили эти пять лет.
И вышла.
Андрей вернулся домой через два часа. Лариса сидела на кухне с чашкой остывшего чая и смотрела в окно.
— Ты перегнула палку, — сказал он тихо, но в голосе не было злости. Только усталость.
— Знаю.
— Мама рыдала весь вечер. Гости разошлись.
— Жаль.
— Тебе не жаль, — заметил Андрей. Прошёл к холодильнику, достал воду, выпил прямо из бутылки. — Но ты была права.
Лариса обернулась. Посмотрела на мужа.
— Что?
— Ты была права, — повторил он. — Моя мать… она действительно тебя использовала. И я это видел. Просто не знал, что делать. Она моя мать. И когда ты начала зарабатывать больше меня… Мне было стыдно. Стыдно, что я не могу обеспечить семью. Что жена тянет всё на себе. А мама… она это чувствовала и пользовалась.
— Почему ты молчал? — тихо спросила Лариса. — Почему не защитил меня?
— Потому что боялся. Боялся, что если встану на твою сторону, то испорчу отношения с матерью. И боялся, что если встану на её сторону, то потеряю тебя. Поэтому молчал и надеялся, что как-нибудь всё само рассосётся.
Он опустился на стул рядом с ней.
— Но мама должна была это услышать. От тебя, при всех, чтобы до неё наконец дошло, что она творит.
Лариса почувствовала, как к глазам подступают слёзы.
— Мне не хотелось устраивать сцену, Андрей. Правда. Я просто… устала.
— Я знаю. И прости меня. За то, что не защитил. За то, что позволил маме превратить тебя в банкомат. За то, что был трусом.
Она обняла его. Они сидели так долго, обнявшись, на тихой кухне.
— Что теперь? — спросила Лариса.
— Не знаю. Но завтра я поеду к родителям. И поговорю с матерью. По-настоящему. И если она не извинится перед тобой… — он замялся, — то нам придётся сделать выбор.
— Какой выбор?
— Между семьёй, которую мы создали, и семьёй, из которой я вышел.
Лариса закрыла глаза. Она не хотела ставить Андрея перед таким выбором. Но, кажется, другого выхода не было.
Валентина Петровна пришла к ним через неделю. Без звонка, без предупреждения. Просто позвонила в дверь воскресным утром.
Лариса открыла, увидела свекровь — постаревшую, осунувшуюся, в старом пальто — и ничего не почувствовала. Ни жалости, ни злости. Просто пустоту.
— Можно войти? — тихо спросила Валентина Петровна.
Лариса молча отступила.
Они сели на кухне. Свекровь долго молчала, глядя в чашку с чаем, который налила ей Лариса просто по привычке.
— Я виновата, — наконец сказала она. — Во всём. Андрей мне… многое объяснил. И я поняла, что была чудовищем. Для тебя. Все эти годы.
Лариса молчала.
— Когда Андрей привёл тебя, я подумала, что ты хочешь за него выйти ради денег. Его отец был тогда ещё неплохо заработывал, у нас были деньги. А ты… ты была из простой семьи. Я решила, что ты охотница за приданым. Поэтому и вела себя так. Хотела тебя отпугнуть, проверить.
— Проверяли пять лет? — тихо спросила Лариса.
— Нет. Потом… потом это вошло в привычку. Я привыкла относиться к тебе свысока. А когда ты начала зарабатывать… — Валентина Петровна сжала чашку в руках. — Мне стало стыдно. Стыдно, что я ошиблась. Что ты оказалась лучше, чем я думала. Умнее. Сильнее. И вместо того чтобы признать это и извиниться, я… стала использовать тебя. Потому что так было проще. Проще брать деньги, чем признать, что я была неправа.
Она подняла глаза:
— Прости меня, Лариса. За всё.
Лариса смотрела на свекровь и не узнавала её. Впервые за пять лет Валентина Петровна была настоящей. Без фальши, без расчёта. Просто виноватая, уставшая женщина, которая наконец поняла, что натворила.
— Деньги я верну, — продолжила свекровь. — Все двести пятнадцать тысяч. Буду откладывать с пенсии. По десять тысяч в месяц, как ты сказала. Это займёт почти два года, но я верну.
— Мне не нужны ваши деньги, — сказала Лариса.
— Но я всё равно верну. Потому что я должна. И потому что хочу хоть как-то искупить свою вину.
Они помолчали.
— Я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь стать близкими, — тихо сказала Лариса. — Слишком много боли, слишком много обид. Но… я готова попробовать начать с чистого листа. Если вы готовы тоже.
Валентина Петровна кивнула. По её щекам текли слёзы.
— Готова, — прошептала она. — Готова.
