— Раз отца не уважаешь и жизнь свою в руки брать не хочешь – проваливай к бабке в деревню.
Спивайся там с остальными алкашами, найди себе такую же колхозницу, как твоя мамаша, а обо мне забудь и не вспоминай.
— Так и сделаю, — будь уверен, — практически прошипел подросток.
— Что значит «не пойду в десятый класс»? Ты что сейчас сказал? – Всеволод Вячеславович побагровел и хватанул ртом воздух.
Славик, понимая, что буря неизбежна, потупился, но все так же твердо и спокойно произнес.
— Я не хочу туда идти. Программа сложная, я ОГЭ-то еле-еле сдал.
— Было бы странно, если бы ты его не сдал. Сколько денег на твоих репетиторов потрачено было, а?
И ты теперь все хочешь коту пустить под хвост, потому что, видите ли, тебе сложно?!
Весь в мать пошел, такой же безответственный и бесхребетный! – припечатал отец.
И говорить этого ему не стоило. Потому что меньше всего Слава любил сравнения с матерью.
Та, насколько мальчику было известно, бросила их с отцом, когда ребенку было всего-то два года. Ну как, бросила…
Просто однажды не вернулась домой, а когда отец начал ее искать – обнаружил в хлам пьяной и не в самой хорошей компании.
На попытку увести ее домой и привести в чувство женщина и ее собутыльники едва не перешли на физические методы воздействия, так что Всеволоду Вячеславовичу пришлось отступить.
На развод он подал сразу же, а Елена – мать Славика, — даже не попыталась примириться с мужем, попросить прощения и вернуться в семью.
И понимал Слава злость отца на мать, но… Он-то тут каким боком?
— Я-то может и в мать. А вот ты в кого пошел, что сначала не можешь разобраться, в кого засовывать, а потом – крайних в своей слепоте ищешь годы спустя?
Да, подростки – это вам не сахар. В шестнадцать лет человек при определенных обстоятельствах умеет отвечать на агрессию таким же макаром, если не хуже.
А еще – не особо думает о возможных последствиях своих слов и действий, а потому лишен присущей многим людям привычки просчитывать дальнейшую ситуацию.
Для Славика она после этих слов приняла крайне плохой оборот.
Во-первых, отец отвесил ему оплеуху. Такую, что в ушах звенело еще два дня.
Во-вторых, был трехчасовой ор на тему «… ты неблагодарная, ноги твоей больше в моем доме не будет».
Уже три часа спустя отец, с кем-то поругавшись по телефону, сказал Славику собирать вещи.
— Раз отца не уважаешь и жизнь свою в руки брать не хочешь – проваливай к бабке в деревню.
Спивайся там с остальными алкашами, найди себе такую же колхозницу, как твоя мамаша, а обо мне забудь и не вспоминай.
— Так и сделаю, — будь уверен, — практически прошипел подросток.
Вариант проживания «у бабки» его полностью устраивал хотя бы тем, что мамина мама, в отличие от отца, не пыталась постоянно Славу унизить за школьную успеваемость и уровень интеллекта в целом.
Да, он едва вытягивал школьную программу на тройки. С репетиторами почти по всем предметам получилось иметь в аттестате четверки, но Слава совершенно искренне не понимал, за каким чертом это все ему сдалось.
Вот Леночку взять, его одноклассницу. Они ведь вместе с садика еще. И помнил Славик, пусть и обрывками, как именно Леночка читала Славику и нескольким другим детям книги, пока воспитательница присматривала за теми, кто побойчей да похулиганистей.
В школе же девочка, которую ставили в пример всему классу, щелкала любые задачки, как орешки, умножала и делила в уме двухзначные числа уже классе эдак в шестом, а информацию запоминала, буквально один раз прочитав главу или параграф.
И учебой девочка себя не сильно-то и перегружала при таких исходных данных. Домашку она вообще делала на переменках, а придя со школы – раньше всех выходила гулять, так как ей уже не нужно было ничего делать, в отличие от одноклассников.
И как мог за ней гоняться Славик, если у него только на заучивание несчастного стиха на три абзаца уходило два-три часа, а все уроки он заканчивал делать только ближе к семи вечера?
Учителя, кстати, к его успеваемости относились абсолютно нормально. Мол, не дано это тебе – так что теперь поделаешь.
Зато наперегонки хвалили Славика за другие качества: усидчивость, дотошность при исполнении инструкций и, самое главное – умение делать что-либо своими руками.
Пару раз со своими работами, сделанными на уроках труда Слава даже занимал призовые места на городских конкурсах.
Отца это не впечатлило, конечно. Мол, приз за сколоченную табуретку или выжженный на деревянной доске рисунок даже показать кому-либо стыдно, лучше бы математику подучил.
С отцом Слава не спорил, но выводы делал. Неутешительные для отца причем. Тот хотел, чтобы отпрыск, как и он сам, получил высшее образование и работал на непыльной работе.
Сам Всеволод Вячеславович преподавал в университете, который сам когда-то закончил. И намеревался всеми правдами и неправдами заставить сына поступить туда после одиннадцатого класса.
А Слава вот, после девятого уйти захотел. Ну серьезно, зачем ему из кожи вон лезть, да еще и чужое место занимать, когда он может спокойно выучиться хоть на слесаря, хоть на какого-нибудь столяра или токаря – и спокойно работать руками, которые у него растут откуда надо?
Отца этот вариант не устроил. Поэтому он фактически выбросил мальчишку из дома, оставив его с вещами на крыльце у бабки.
Все это Слава рассказывал бабушке за ужином, сидя за накрытым столом. Бабушка слушала не перебивая и Славины размышления, и его возмущение поведению отца.
А потом вздохнула и вынесла вердикт:
— Значит так, внучек. Пойдешь учиться дальше – вопросов у меня не будет. Если не пойдешь, так и знай – здорового амбала себе на шею садить не буду.
Тут вот Михалычу, печнику местному, как раз помощник нужен, да и у народа постоянно подработки есть – то огород вскопать, то дрова перетаскать, то еще что по хозяйству сделать.
Чем займешься – тут уж сам решай, мне главное – чтобы без криминала.
— Да уж не …, — отмахнулся Славик.
И на следующий же день подошел к тому самому Михалычу чтобы узнать, что и как по работе и зарплате.
Следующие три года мальчик более-менее успешно учился в колледже на каменщика. А на каникулах – набирался опыта, помогая Михалычу с заказами.
Еще два года спустя старый печник окончательно отошел от дел и вся клиентура как-то само собой перешла к Славику.
Летом работы было невпроворот. Очень мало было людей, которые чистили да чинили многочисленные печки в негазифицированной деревне на четыре тысячи населения.
А уж непьющих был и вовсе один Славка. Налить, кстати, ему пытались постоянно, но он раз за разом вспоминал слова отца и злился на них. Именно эта злость и заставляла держаться подальше от всех горячительных напитков.
Зимой заказов было меньше – разве что срочное приключалось. Но заработанных «в сезон» денег Славику более чем хватало. Да и куда было деньги тратить в деревне?
Из развлечений – интернет да телевизор, а это не затратно, пить он не пил, курить не курил. Разве что еду покупать, да и то не всю – овощи они с бабушкой выращивали на своем огороде.
Так что Деньги Слава постепенно откладывал, бабушка это только поощряла. Мол, правильно, внучек – копи потихоньку, тебе скоро семьей обзаводиться и детей поднимать.
С этим Слава не торопился до тех пор, пока в районную больницу, находящуюся в их деревне, не приехал по распределению новый стоматолог. Приехала, точней.
От большой радости молодой женщине выделили в качестве служебного жилья деревянный дом на одной из центральных улиц. Ну и, естественно, что первым делом на осмотр, прочистку и при необходимости – ремонт печки, позвали Славу.
Сказать, что это была любовь с первого взгляда? Да нет, они же с Викторией уже далеко не подростки, у которых гормоны бурлят и кровь кипит. Но понравились они друг другу – это факт.
И уже через две недели пошли на первое свидание. А там где первое, там и второе – и вот уже через полгода спустя местные поздравляли Славу с созданием новой ячейки общества.
В декрет Виктория не пошла. А зачем, если Славка и его вполне бодрая бабушка вдвоем отлично справлялись с маленьким сынишкой? А в три года уже и садик, в котором, не то что в городских, были свободные места.
Когда Димочке, старшему сыну, исполнилось пять, молодый задумались о втором ребенке. Тем более, что все необходимое у них для этого было: дом, который выделяли Вике в качестве служебного, молодой семье разрешили приватизировать, как нуждающимся в улучшении жилищных условий.
Слава старую бревенчатую хибару в первый же год после приватизации снес, а на его месте своими руками сложил более просторный и каменный дом. Работа у него была, как и деньги, да и Виктория не бедствовала.
Именно тогда в Славиной жизни снова возник отец. Ну как, возник… Молодой мужчина совсем не ожидал столкнуться с ним на дне рождения Викиной подруги, куда жена его взяла с собой в качестве «плюс один».
К отцу этой самой подруги приехал из города приятель, которым и оказался отец Славика. Когда их представляли друг другу, повисла неловкая секундная пауза, после которой отец, пряча глаза от стыда за непутевого ребенка, выдавил из себя кривую усмешку и сказал:
— Мы знакомы, это мой сын вообще-то. По фамилиям непонятно было, понимаю.
Фамилия у них была Ивановы, так что действительно – родственную связь предположить было сложно.
— Да ладно! Хорошего сына воспитал, Всеволод Вячеславович, — принялся расхваливать Славку отец хозяйки дома. – Каминчик видел в гостиной? Это он нам сложил. А еще на даче печку.
Племяши мои вообще со своей «тягой к корням» решили настоящую русскую печь забабахать, так он им три года назад все сложил – до сих пор работает, как часы.
Толковый парень, стоящий, не то что эти белоручки «я манагер среднего звена, тяжелей ручки ничего не держал, клещи от молотка не отличу», тьфу.
После этих слов Слава то и дело ловил на себе взгляд отца. Это заметила даже Вика, которая была в курсе их непростых взаимоотношений, верней, отсутствия таковых.
Поэтому Славу даже не удивило, что после праздника, когда они с Викой собирались домой, отец соизволил подойти к ним…
И нет, если бы он извинился или хотя бы признал свою неправоту и поспешное осуждение сына, то, возможно, разговор бы и завязался. Но Всеволод Вячеславович первым делом произнес.
— Что же, вижу, я все-таки что-то стоящее из тебя воспитал.
— Ты? Меня? Воспитал? – Славка специально повысил голос, чтобы слышали все окружающие.
В особенности – отец именинницы, который стоял неподалеку и разговаривал с другими возрастными гостями.
– Ты выбросил меня из дома в шестнадцать лет, сказав, чтобы я спивался с местными алкашами, нашел себе такую же колхозницу, как моя мама, а о тебе забыл и не вспоминал. Так себе воспитание, не находишь?
Лица находящихся рядом людей ощутимо так вытянулись. Отец потупился под осуждающими взглядами односельчан Славика, после чего куда менее уверенно пробормотал.
— Что было, то было. Мог бы и не поминать прошлое, особенно при всех.
— Надо было позволить тебе строить из себя хорошего отца и дальше? Это не мои методы, мог бы и помнить об этом.
Хотя, учитывая, что ты за все прошедшие годы ни разу так и не появился в жизни своего сына, невестки и внука – удивляюсь, что ты еще помнишь, как я выгляжу.
Ты от меня отказался, так что не пытайся сейчас делать вид, будто бы ничего не было, да еще и к моим достижениям примазываться.
Это бабушку Зою благодарить надо, да учителя моего, Михалыча – вот уж если бы не их вклад, неизвестно, что бы со мной сейчас было.
А ты ни ко мне, ни к моей жизни отношения не имеешь и иметь не будешь. Пойдем, Вика.
— Внука хотя бы покажи, — вырвалось у отца в спину.
— А зачем вам сын колхозницы? – вступила в разговор Вика. – Мне вот точно не надо, чтобы в ближайшем окружении моего ребенка был человек, для которого определенные профессии автоматически делают человека вторым, а то и третьим сортом.
Выводов вы, судя по всему, не сделали, на свадьбу к нам не пришли, хотя Слава вас приглашал, я знаю, с внуком не помогали, пока он маленький был. Не пришли вы ночью, так зачем вы днем?
На это Всеволоду Вячеславовичу не нашлось, что ответить. Он еще пытался, конечно, примириться с сыном и его семьей, да только Слава, а вместе с ним и Вика, были в этом вопросе категоричными.
Нельзя отречься от члена своей семьи, а потом пытаться все отыграть назад. Есть вещи, которые не прощаются.
И прежде, чем говорить что-либо, следует о последствиях немного подумать. Ведь простить излишнюю горячность и поспешность суждений можно разве что подростку, так как на то он и ребенок.
А уж взрослый человек должен думать перед тем, как говорить и совершать неблаговидные поступки.
Всеволоду Вячеславовичу этот урок предстоит вспоминать до конца своих одиноких дней.
