Почти три года я жила иллюзией. Воображала, что наш дом – безопасная гавань, где можно наконец выдохнуть. Где не нужно плыть против течения в одиночку, как я делала целых тринадцать лет после смерти первого мужа.
Сейчас, сидя в этой уютной кухне – теперь уже нашей общей с Сергеем – я смотрела на капли дождя, стекающие по оконному стеклу. Весенний вечер принёс прохладу, но в нашем доме было тепло. По крайней мере, физически.
В этот момент я думала о том, как странно устроена жизнь. В пятьдесят три года я наконец обрела то, о чём мечтала – любящего мужчину, поддержку, общий дом. Но каждый раз, когда появлялась Алина, дочь Сергея от первого брака, всё хорошее будто выцветало, превращаясь в бледное подобие счастья.
Входная дверь хлопнула – и я вздрогнула. Звонкий, с нотками недовольства голос прокатился по коридору:
– Папа! Ты дома?
Знакомый до боли тон – в нём и капризность, и требовательность, и при этом совершенно детская надежда, что отец обязательно откликнется. И он, конечно, отозвался из гостиной:
– Алиночка! Заходи, я тут бумаги разбираю.
В его голосе – радость и облегчение. Конечно, Сергей скучал по дочери. Последние три недели она не появлялась, обиженная на очередное его «предательство» – в этот раз на то, что мы с Серёжей решили в мае поехать на отдых вдвоём, не пригласив её.
На кухню она заглянула будто между прочим. Мимоходом. Стройная, красивая, с золотистыми волосами, собранными в небрежный хвост – вся в свою мать, которая, говорят, в молодости блистала.
– Здравствуй, Ирина, – сказала она с холодной вежливостью. – Папа сказал, что вы решили сегодня поужинать дома?
Это прозвучало как претензия. «Вы» – будто я и её отец были какой-то отдельной, обособленной единицей, в которую её не пускали. Хотя всё было ровно наоборот.
– Да, я приготовила пасту с лососем, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Хочешь поужинать с нами?
Она неопределённо пожала плечами:
– Может быть. Если только папа не будет опять рассказывать про ваши грандиозные планы на отпуск.
Укол. Снова укол. Каждая фраза – как маленькая иголка.
Я отвернулась к плите, сделав вид, что проверяю соус. Не хватало ещё показать, как это меня задевает. Моя дочь Катя – ровесница Алины – никогда не позволяла себе подобного тона. Но Катя жила в другом городе и появлялась редко – своя работа, своя жизнь. Мы с ней всегда были скорее подругами, чем мать и дочь в традиционном смысле.
– Почему ты не присоединишься к нам в этом поезде? – спросила я, понимая, что допустила ошибку. Сергей ясно сказал, что нам нужно время вдвоём. Но что-то внутри меня всё ещё искало подходы к его дочери.
Алина усмехнулась:
– Да? И зачем мне быть третьей лишней? – она поправила волосы. – Знаешь, в прошлом году папа обещал, что мы поедем вдвоём. До того, как у вас начались эти… отношения.
В комнате вдруг стало душно.
– Алина, – сказала я тихо, – мы с твоим отцом муж и жена уже три года. Это не «отношения». Это семья.
– Семья? – она подняла брови. – Моя семья распалась семь лет назад. А теперь у меня есть папа и мама, которые живут отдельно. Ты – просто новое приложение к папе.
Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. За последние три года я слышала много подобных высказываний, но каждый раз они били по новому месту.
– Проходи в комнату, – спокойно сказала я, хотя внутри всё клокотало. – Ужин будет через пятнадцать минут.
– Мамочке номер два не нравится, когда я говорю правду? – прищурилась Алина, но тут же развернулась и вышла.
Я осталась на кухне, сжимая ложку так, что побелели костяшки пальцев. Было бы проще, если бы Алина кричала, скандалила, била посуду. Но её изящные, отточенные уколы были страшнее любого крика.
За ужином напряжение можно было резать ножом. Сергей, как обычно, пытался сгладить углы, рассказывая какие-то нейтральные рабочие истории. Алина улыбалась ему, поддакивала, а на меня поглядывала украдкой, проверяя эффект своих слов.
Когда она «случайно» пролила соус на скатерть – подарок моей мамы – я не выдержала:
– Серёжа, можно тебя на минутку?
Мы вышли в коридор. Его лицо выражало усталость и тревогу.
– Ирина, давай сейчас не будем. Она только пришла…
– Не будем – что? – прервала я. – Почему я должна терпеть выходки твоих детей от первого брака? С обидой говорю тебе это, но сколько можно? Сегодня она снова меня унизила, назвала «мамочкой номер два», испортила скатерть…
Сергей провёл рукой по волосам – жест, который появлялся, когда он особенно нервничал.
– Понимаешь, ей тяжело… Развод родителей – это травма.
– А какие оправдания ты найдёшь через пять лет? Через десять? – мой голос дрожал. – Серёж, ей двадцать один. Она взрослый человек. Я пытаюсь строить с ней отношения, а в ответ получаю только издевательства!
– Не обостряй, – устало произнёс он. – Пожалуйста. Я поговорю с ней позже.
Но я знала цену этим обещаниям. Таких «позже» накопилось уже на три года.
Вернувшись за стол, я встретила торжествующий взгляд Алины. Она прекрасно понимала, о чём мы говорили. И, кажется, упивалась тем, что смогла внести разлад между нами.
– Не переживай, Ирочка, – сказала она с притворной заботой. – Скатерть можно постирать. Или купить другую – ещё лучше.
Мне показалось, я слышу, как трескается моё терпение.
Следующие несколько дней я избегала общения с Сергеем. Отвечала односложно, уходила рано утром на работу, возвращалась поздно. Мне было необходимо пространство, чтобы осмыслить происходящее.
Сергей не понимал моего состояния – или делал вид, что не понимает. Он метался между дочерью и женой, пытаясь угодить обеим, но в итоге не угождал никому.
В тот вечер я искала в его телефоне номер нашего сантехника, когда увидела сообщение от Елены, его бывшей жены. Я никогда не читала его переписки, но моё имя в строчке сообщения остановило взгляд.
«Про Ирину ты зря. Она не должна так остро реагировать на нормальное поведение девочки. Лучше пока молчать об этом, а то только хуже сделаешь».
Я прокрутила переписку выше и увидела сообщение от Сергея: «Ирина говорит, что Алина её обижает специально. Не знаю, что делать, между двух огней».
Моё сердце будто сжала ледяная рука. Значит, обсуждает меня с бывшей женой? Ищет у неё поддержки против меня?
Когда Сергей вернулся домой, я сидела в спальне с собранной дорожной сумкой.
– Что происходит? – растерянно спросил он, застыв в дверях.
– Я уезжаю на несколько дней к подруге, – ответила я и сама удивилась, каким ровным и бесцветным получился мой голос. – Мне нужно обдумать всё это.
– О чём тут думать? – он посмотрел на меня с непониманием.
– О чём думать? – на его лице появилось непонимание.
– О том, есть ли смысл в этом браке, – произнесла я, и собственные слова ударили меня самой. – Серёжа, я видела твою переписку с Еленой. Случайно. Я не шпионила, искала номер сантехника.
Он побледнел.
– Это не то, что ты думаешь…
– А что я должна думать? – я встала, взяв сумку. – Три года я пытаюсь стать частью твоей жизни. Три года терплю неуважение и открытую неприязнь от твоей дочери. И всё это время ты жалуешься на меня своей бывшей!
– Я просто спрашивал совета…
– Серёжа, – я подошла к нему вплотную, – мне больнее не от слов твоей дочери, а от твоего молчания. От того, что ты ни разу не встал на мою защиту. Ты всегда выбираешь путь наименьшего сопротивления – молчать, не реагировать, тихо соглашаться со всеми сразу.
Он пытался меня обнять, но я отступила.
– Мне нужно время, – сказала я. – Я вернусь через несколько дней. Или не вернусь.
Последние слова я произнесла тихо, но они повисли в воздухе, как гром.
У Наташи, моей давней подруги, я провела почти неделю. Она не задавала лишних вопросов, просто была рядом, когда я плакала по ночам, и варила крепкий кофе по утрам. Сергей звонил каждый день, но я отвечала коротко, не вдаваясь в разговоры.
На пятый день Наташа заварила травяной чай, села напротив меня и сказала:
– Знаешь, я всё думаю… Может, твоя падчерица так себя ведёт, потому что боится?
– Боится? – переспросила я. – Чего? Она ведёт себя как хозяйка положения.
– Именно поэтому, – кивнула Наташа. – Она боится, что ты займёшь её место в сердце отца. Что ты заберёшь его любовь. И чем больше она в этом уверена, тем хуже себя ведёт.
– Но я никогда не претендовала на её место…
– А она об этом знает? – спросила подруга. – Поверь, если отец не может поставить границы, их должен поставить кто-то другой. И это не будет приятно никому.
Тем вечером Сергей позвонил снова. Но в его голосе было что-то новое – решимость, которой раньше не хватало.
– Я говорил с Алиной, – сказал он. – По-настоящему говорили, впервые за много лет.
Я молчала, ожидая продолжения.
– Я сказал ей, что люблю её, но больше не могу позволить ей так обращаться с тобой. Что ты – моя жена, и я не позволю тебе страдать.
– И как она отреагировала? – спросила я, чувствуя, как сердце бьётся чаще.
– Расплакалась, – его голос дрогнул. – Сказала, что боится потерять меня окончательно. Что ей кажется, будто я создаю новую семью, в которой ей нет места.
Я закрыла глаза. Наташа оказалась права.
– А ещё она вспомнила, как ты помогла ей с поступлением в университет, – неожиданно продолжил Сергей. – Помнишь, когда она не могла разобраться с документами, а мы были в отъезде? Ты всё организовала, и даже денег ей дала на дорогу до приёмной комиссии. Она тогда не поблагодарила тебя, но запомнила.
Я вспомнила тот день. Алина позвонила в панике – нужно было срочно довезти какие-то бумаги, а Сергей был со мной в поездке. Я отменила свои планы, помогла ей собрать документы, дала денег на такси. Она тогда еле выдавила «спасибо» сквозь зубы и больше об этом не упоминала.
– Когда ты возвращаешься? – спросил Сергей. – Я очень скучаю.
Меня как будто отпустило. Не до конца, конечно, но что-то внутри смягчилось.
– Завтра, – ответила я. – Завтра я приеду.
Дома пахло свежей выпечкой. Сергей встретил меня объятиями, и я почувствовала, как напряжение последних дней начинает отступать.
Мы сидели в гостиной, и он рассказывал мне, как ему было страшно потерять меня. Как он понял, что его молчание ранило сильнее любых слов Алины.
– Я всегда боялся выборов, – признался он. – Думал, если буду молчать, это будет нейтралитетом. Но молчание – это тоже выбор. И я выбирал его слишком часто.
Звонок в дверь прервал наш разговор. На пороге стояла Алина – с непривычно смущённым видом и маленьким свёртком в руках.
– Можно войти? – спросила она тихо, совсем не так, как обычно.
Мы прошли на кухню. Я заварила чай, и мы сели за стол, как бы по какому-то важному совещанию.
– Я хотела извиниться, – неловко начала Алина, избегая моего взгляда. – За то, как вела себя это всё время. И особенно в прошлый раз.
Она протянула свёрток – внутри оказалась скатерть, почти точная копия той, которую она испортила.
– Я искала такую же… Продавец сказала, что эта модель была в продаже несколько лет назад, пришлось поездить по магазинам…
Я осторожно взяла скатерть. Жест был неожиданным и от этого особенно ценным.
– Спасибо, – искренне сказала я. – Мне очень приятно.
Алина наконец подняла мне глаза:
– Папа сказал… что вы чуть не расстались из-за меня. Я не хочу этого. Правда не хочу.
Я посмотрела на Сергея – он одновременно следил за нами с выражением надежды и тревоги.
– Мы не расстались, – мягко ответила я. – И, надеюсь, не расстанемся.
– Я просто… – Алина запнулась, подбирая слова. – Мне казалось, что ты хочешь занять мамино место. Вытеснить все воспоминания о ней. О нашей прежней семье.
– Я никогда не смогу заменить твою маму, – я смотрела ей прямо в глаза. – Да это и невозможно. Она – твоя мама, и никто у тебя этого не отнимет. А я просто хочу быть частью вашей жизни. Не заменой, дополнением.
Алина изменилась, и впервые за три года я увидела в её глазах не холодность или презрение, а понимание.
– Я постараюсь, – сказала она. – Не сразу, но… Я постараюсь.
Это не было решением всех проблем. Но это было начало. Начало нового, осторожного диалога. Между нами троими – Сергеем, который наконец перестал прятаться за молчанием; Алиной, которая сделала первый шаг к примирению; и я, начинающая говорить о своих чувствах, не подавляя их годами.
Впереди был долгий путь, но в тот вечер, сидя за столом с моей новой семьёй, я впервые за долгое время почувствовала настоящую надежду. И она нагревала сильнее, чем горячий чай в наших чашках.
