Я поняла, что день пошёл наперекосяк, когда в три часа дня, за четыре часа до прихода гостей, мне позвонила Марина.
— Ксюш, слушай, только не психуй, — начала сестра таким тоном, каким обычно сообщают о небольших катастрофах. — Твоя свекровь узнала про сегодняшний вечер.
Я замерла с морковкой в руке над теркой. На кухне пахло жареным луком, на плите булькал гороховый суп, который я решила сварить заранее — всегда вкуснее на следующий день. Я планировала спокойный семейный ужин: мы с Мариной и нашими семьями, дети, смех, никакой суеты.
— Откуда? — только и смогла спросить я.
— Понятия не имею. Но она только что звонила Андрею, сказала, что они с Викой придут. Вика со своим мужем и детьми. Андрей пытался объяснить, что это наш семейный вечер, но ты же знаешь Нину Петровну.
Да. Я знала Нину Петровну. Моя свекровь обладала удивительным талантом появляться там, где её не ждали, и делать это так, будто оказывала тебе величайшую честь.
— Сколько их будет? — я уже считала в голове: вместо десяти человек выходило шестнадцать.
— Нина Петровна, Вика, её муж Денис и двое их детей. Ещё и бабушку Викину, кажется, обещала прихватить.
Семнадцать. Я закрыла глаза и медленно выдохнула.
Мы с Мариной планировали этот вечер две недели. Просто хотели собраться, поговорить — как раньше, когда мы ещё жили вместе у родителей и засиживались на кухне до ночи, обсуждая всё на свете. Теперь у каждой своя семья, свои заботы, и такие вечера стали редкостью.
Мы составили меню вместе, по телефону, споря и смеясь. Салат с корейской морковкой, крабовыми палочками и кукурузой — простой, но дети его обожают. Цезарь с курицей и магазинными сухариками — мужья любят. Селёдка под шубой — классика. Мясная нарезка, сырная тарелка, запечённая курица в медово-горчичном маринаде. Ничего изысканного, но всё продуманное, под нашу компанию.
Я встала в семь утра, чтобы всё успеть. Сварила овощи для шубы, замариновала курицу, нарезала ингредиенты для салатов. Андрей увёл детей на детскую площадку, чтобы не мешали. К трём часам дня кухня была похожа на поле боя, но я контролировала ситуацию. Салаты стояли в холодильнике, курица томилась в духовке, стол был накрыт красивой скатертью.
А потом позвонила Марина. И всё посыпалось.
Семнадцать человек. У меня не хватит ни салатов, ни места за столом, ни терпения.
Я позвонила Андрею.
— Ты не мог остановить свою мать? — спросила я, стараясь говорить спокойно.
— Ксюша, я пытался. Она сказала, что мы семья и должны быть вместе. Вика уже едет, бабушку тоже забирают.
— Андрей, я готовила на десять человек!
— Я понимаю, солнце. Но что я мог сделать? Сказать маме, что она не приглашена в дом собственного сына?
Вот это «солнце» меня и добило. Он всегда так называл меня, когда чувствовал вину, но не хотел признавать. Солнце. Будто это слово могло компенсировать то, что моя свекровь в очередной раз делала что хотела, а он не мог ей отказать.
— Хорошо, — сказала я. — Значит, придётся выкручиваться.
Я повесила трубку и посмотрела на свои салаты в холодильнике. Их хватило бы на десять человек с запасом. На семнадцать нужно было готовить заново.
Я схватила телефон, написала Марине: «Привези огурцов свежих, помидоров, ещё банку кукурузы и крабовых палочек. Много. И майонеза».
Следующие полтора часа я провела в лихорадочной готовке. Резала огурцы, помидоры, варила яйца. Сделала ещё один салат — простой, овощной, чтобы растянуть. Хлеб нарезала на тарелки, масло выложила. Когда Марина приехала с пакетами продуктов, я уже была на грани.
— Ксюш, давай я помогу, — она обняла меня за плечи.
— Просто режь вот это, — я ткнула пальцем в груду огурцов. — Мелким кубиком.
Мы резали молча. Единственное, что меня успокаивало — что Марина рядом. Моя сестра, которая всегда понимала без слов.
— Она опять за своё, да? — тихо спросила Марина, не отрываясь от разделочной доски.
— Она всегда за своё.
Нина Петровна приходила к нам часто. И почти всегда без предупреждения. Могла явиться в девять утра в субботу, когда мы с Андреем ещё спали, и начинать греметь кастрюлями на кухне, варить какую-нибудь «нормальную еду», потому что «молодёжь только фастфудом питается». Могла прийти вечером и сидеть до одиннадцати, рассказывая про соседку тёти Веры, которая, видите ли, неправильно воспитывает внуков.
Она проверяла мой холодильник, комментировала порядок в квартире, учила меня, как «правильно» готовить борщ, хотя мой борщ Андрей ел с удовольствием. Она покупала детям одежду, которая мне не нравилась, и обижалась, когда я не надевала им эти кофточки. Она давала советы по воспитанию, по работе, по жизни в целом.
И я терпела. Потому что она мать Андрея. Потому что «так принято». Потому что каждый раз, когда я пыталась это остановить, Андрей говорил: «Она же из лучших побуждений».
Но сегодня она перешла черту. Сегодня она вторглась в мой вечер, который я планировала, который был мне нужен.
В шесть часов начали приходить гости. Сначала Марина с Димой и детьми — они приехали пораньше, чтобы помочь. Потом наши с Мариной родители — мама сразу понесла салаты на стол, папа открыл вино.
В половине седьмого раздался звонок в дверь, и я услышала голос Нины Петровны ещё в прихожей.
— Андрюша, помоги мне с сумками! У меня тут пироги, я специально испекла. И салатик свой принесла, знаю, что Ксюша не очень умеет…
Я стояла на кухне и чувствовала, как поднимается обида. Не очень умеет. Так она это сформулировала.
Нина Петровна ввалилась на кухню с двумя огромными пакетами. За ней — Вика, её муж, дети, бабушка в платке.
— Ксюша, дорогая, ты выглядишь уставшей, — свекровь окинула меня критическим взглядом. — Надо было позвонить, я бы всё приготовила и привезла. Зачем тебе мучиться?
— Спасибо, Нина Петровна, я справилась, — я постаралась улыбнуться.
— Ну посмотрим, посмотрим, — она уже разглядывала мои салаты на столе. — А это что? С сухариками? Ксюша, магазинные сухарики — это же гадость, сплошные Е-шки. Детям нельзя такое. Надо самой делать.
Я сжала кулаки. Четыре часа работы. Четыре часа я стояла на кухне, резала, варила, следила, чтобы всё было идеально. И первое, что она говорит — гадость.
— Нина Петровна, это Цезарь, там так и должны быть сухарики, — попыталась объяснить я.
— Ой, да какой это Цезарь, — она махнула рукой. — Настоящий Цезарь я ела в ресторане, поверь мне. А это… ну да ладно, что уж теперь.
Она прошла дальше, открыла холодильник, начала доставать свои контейнеры. Я молча смотрела, как она командует на моей кухне, расставляет свои блюда.
— А это что за салат? — она ткнула пальцем в мою гордость — салат с корейской морковкой. — С морковкой корейской? Ксюша, это же острое, оно для желудка вредно очень. И вообще, покупная морковка — одна химия.
— Нина Петровна…
— Сейчас, сейчас, дай только мои пироги разложу. Ксюш, а где у тебя большое блюдо? Вот это маленькое не подойдёт.
Она шарила по моим шкафам, доставала тарелки, двигала кастрюли. Я стояла в углу собственной кухни и чувствовала, как теряю контроль. Над ситуацией. Над собой.
— Нина Петровна, пожалуйста, идите за стол, я сама всё доделаю, — попросила я как можно спокойнее.
— Да какой стол, Ксюша, тут ещё столько надо! Вон, курицу достать, гарнир подогреть. Одна ты не справишься. Вика, иди сюда, помоги!
В кухню просочилась Вика — золовка, копия матери, только моложе. Она сразу начала комментировать.
— Ой, а вы картошку не сделали? Мои дети без картошки не едят.
— Вика, здравствуй, — я старалась держаться. — Есть рис, есть овощи…
— Ну рис — это не то. Надо было картошечки сварить. Ладно, сейчас быстренько сделаю.
Она полезла за картошкой, принялась чистить, бросая очистки прямо на мою чистую столешницу.
Нина Петровна снова подошла к салатам.
— Знаешь, Ксюш, мне кажется, это всё-таки не стоит подавать, — она посмотрела на мой Цезарь и салат с морковкой. — Давай я их уберу, а на стол поставим нормальные, домашние салаты. Вот мой оливье — совсем другое дело.
Она взяла большую миску с Цезарем и понесла к мусорному ведру.
И это уже было последней каплей.
Я шагнула вперёд, вырвала миску из её рук так резко, что она вскрикнула от неожиданности.
— Поставьте. На место, — голос не слушался, дрожал. — Сейчас же.
— Ксения, ты что себе позволяешь?
— Нет, это вы что себе позволяете?! — я уже не контролировала громкость. — Вы что творите на моей кухне?!
Нина Петровна отступила на шаг, глаза расширились. Вика замерла с картошкой в руках.
— Ксюша, успокойся…
— НЕ НАДО МЕНЯ УСПОКАИВАТЬ! — я поставила миску с салатом на стол с таким стуком, что все в квартире, наверное, услышали. — Четыре часа! Четыре часа я готовила! Я планировала этот вечер, я звала гостей, я старалась, чтобы всем было хорошо! И вы приходите, незваные, и первое, что делаете — критикуете мою еду, лезете в мой холодильник, командуете на моей кухне!
Из комнаты послышались шаги. Андрей появился в дверях, за ним Марина, родители.
— Ксюша, что случилось? — Андрей выглядел растерянным.
— Случилось то, что твоя мать пыталась выкинуть мои салаты в мусорку! — я показала на миску. — Потому что они «ненастоящие», потому что «магазинные сухарики», потому что «корейская морковка»! И знаешь что? С меня хватит!
— Ксения, я только хотела помочь, — Нина Петровна попыталась изобразить обиду. — Не надо так реагировать, мы же семья…
— Семья?! — я засмеялась, и этот смех прозвучал истерично даже для меня. — Семья — это когда тебя приглашают! Это когда спрашивают, удобно ли тебе! Это когда уважают тебя! А вы… вы просто врываетесь, когда хотите, делаете что хотите, и я должна молчать, потому что «так принято»!
— Ксюша… — начал Андрей.
— Нет! — я повернулась к нему. — Три года, Андрей. Три года я терплю. Твоя мать приходит без звонка, проверяет мой холодильник, учит меня жить. Она критикует мою готовку, мою уборку, мой внешний вид. Она покупает детям одежду, которая мне не нравится, и обижается, когда я не в восторге. И ты всегда на её стороне. Всегда.
— Я не на её стороне, я просто…
— Просто что? Просто не умеешь ей отказать? Просто боишься её расстроить? А меня расстраивать можно, да?
В кухне стояла гробовая тишина. Дети где-то в комнате притихли. Родители смотрели куда-то в сторону.
Я повернулась к Нине Петровне. Она стояла, скрестив руки на груди, и на лице её читалось возмущение.
— Нина Петровна, я три года пыталась быть хорошей невесткой. Пыталась угодить, соответствовать вашим стандартам. Готовила так, как вы учили, убиралась так, как вы советовали. Молча терпела ваши замечания. И знаете что? И всё равно я была недостаточно хороша, недостаточно умела, недостаточно старалась.
— Ксения, ты неблагодарная…
— Неблагодарная?! — голос сорвался. — За что мне быть благодарной? За то, что вы вторгаетесь в мою жизнь? За то, что не даёте мне жить так, как я хочу? За то, что учите меня быть матерью, женой, хозяйкой, будто я сама не способна разобраться?
Я шагнула ближе. Руки дрожали, но голос стал ровнее.
— Я больше не буду терпеть. Не буду улыбаться, когда мне хамят. Не буду извиняться за то, что я готовлю не так, убираюсь не так, живу не так. Это мой дом. МОЙ. Моя кухня, мои салаты, мой праздник, который вы испортили, потому что решили, что имеете право.
— Андрей, скажи что-нибудь своей жене! — Нина Петровна повернулась к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?!
— Мама, — голос Андрея был тихим, — она права.
Нина Петровна посмотрела на него так, будто он её предал.
— Что?
— Ты права, Ксюша, — Андрей смотрел на меня, и в глазах его было что-то новое. Понимание, может быть. Или стыд. — Мама, ты действительно перегибаешь. Я не замечал, не хотел замечать. Но Ксюша права. Это её дом, и она имеет право…
— Я твоя мать!
— И я тебя люблю, мам. Но это не даёт тебе права делать что хочешь в доме моей жены.
Повисла тишина. Нина Петровна стояла, открыв рот, не в силах произнести ни слова.
А я вдруг почувствовала, как напряжение уходит. Как будто что-то тяжёлое, что давило на грудь все эти годы, вдруг исчезло.
— Нина Петровна, — я говорила уже спокойно, устало. — Я не хочу ссориться с вами. Правда не хочу. Но я хочу, чтобы вы уважали меня. Уважали мой выбор, мою готовку, мой дом. Приходите в гости — когда вас приглашают. Советуйте — когда вас спрашивают. И пожалуйста, пожалуйста, перестаньте делать вид, что я некомпетентна, неопытна или просто глупа.
Я устала. Устала спорить, объяснять, доказывать.
— А сейчас… — я посмотрела на всех собравшихся на кухне, — сейчас я попрошу вас, Нина Петровна, и вашу семью покинуть мой дом. Сегодня вы пришли без приглашения. В следующий раз я буду рада видеть вас — но только если я сама позову.
— Ты выгоняешь мать своего мужа?!
— Я прошу вас уйти из моего дома, в который вы пришли без спроса. Да, Нина Петровна. Прошу вас уйти. И не приходите больше без приглашения. Никогда.
Нина Петровна посмотрела на Андрея. Тот молчал, опустив глаза.
— Хорошо, — она взяла свою сумку. — Хорошо, Ксения. Раз так. Вика, собирайтесь, нас здесь не ценят.
Они ушли, громко хлопнув дверью. Бабушка в платке растерянно семенила за ними, бормоча что-то про неуважение к старшим.
А я стояла посреди кухни, среди своих салатов, среди этого хаоса, и чувствовала себя странно свободной.
Вечер всё-таки состоялся. Мы сели за стол — моя семья, Марина, Дима, родители. Дети расшумелись, родители разговорились, Андрей налил вина.
Он подошёл ко мне, когда я стояла у окна с бокалом в руках.
— Прости, — сказал он тихо. — Прости, что не видел. Не понимал.
Я посмотрела на него. На этого человека, за которого вышла замуж пять лет назад. Которого любила. Который иногда был слаб, иногда не замечал очевидного, но который сейчас стоял рядом и признавал свою ошибку.
— Просто… — я вздохнула. — Просто защищай меня. Когда надо. Я не прошу выбирать между мной и твоей матерью. Я прошу просто быть на моей стороне, когда права я.
— Буду, — он обнял меня. — Обещаю.
Марина подошла, протянула мне новый бокал.
— Тост, — объявила она громко. — За сестру, которая наконец перестала терпеть чужую наглость!
Все засмеялись. Андрей тоже. И я засмеялась — впервые за весь этот безумный день.
Мой салат с магазинными сухариками разлетелся первым. Оказалось, что он всем очень нравится. Салат с корейской морковкой тоже съели подчистую.
А пироги Нины Петровны так и остались в холодильнике нетронутыми.
И это было справедливо.
Потому что иногда нужно показать человеку его место. Не из злости, не из мести. А просто чтобы сохранить себя. Свое достоинство. Свой дом.
И я не жалела ни о чём.
